Директор ЦИТ А. Гастев выступал с докладами на тему:
Трудовая культура
Тезисы
1. Лень и спячка – зараза России.
2. Трудовая паника – обратная сторона лени.
3. Надо бороться за равную трудовую выдержку.
4. Голая проповедь о приятности труда – дика и некультурна.
5. Надо прививать не «вкус» к труду, а тренировку.
Вход свободный.1014
Можно ли называть ленью и спячкой тяжелый упорный труд десятков миллионов крестьян, кормивших всю Россию и позволявших вывозить часть сельскохозяйственной продукции за границу? Конечно, русскому крестьянину не хватало техники, а порой и умения читать и писать, но его земледельческое искусство, умение напряженно и споро работать не отрицается ни одним из исследователей крестьянства. Ни «вкус к труду», ни тем более «тренировку» крестьянину «прививать» не требовалось, ибо для подавляющего большинства из них труд был воспитанной с молоком матери добродетелью.
Приведенные выше воззрения Гастева на «лень» и «спячку» трудовой России отражали непонимание им и многими большевистскими идеологами огромных ценностей традиционной крестьянской культуры труда.
В 20-х годах как чума продолжают развиваться симптомы отрицания народной культуры труда. Америка, американская техника, Форд, Тэйлор становятся моделью, предметом поклонения. Отрицание народной культуры всячески поощряется с самого верха. Даже Сталин говорит о сочетании «русского революционного размаха и американской деловитости». Уже упомянутый мною Алексей Гастев провозглашает: «Возьмем буран революции – СССР. Вложим пульс Америки и сделаем работу, выверенную как хронометр». Троцкист Л. Сосновский объявляет, что надо искать «русских американцев», людей, которые «умеют работать таким темпом и с таким напором и нажимом, каких не знала старая Русь». Дошло даже до того, что и некоторые псевдокрестьянские поэты начали воспевать Америку; Петр Орешин, например, писал: «И снится каждой полевой лачуге чудесный край – железный Нью-Йорк».
Возникают, по сути дела, бредовые идеи превращения сельского хозяйства в ряд гигантских фабрик с тейлоризированной организацией труда (агрогородов), в которых практически не оставалось места для применения ценностей традиционной крестьянской культуры.
На практике рассуждения о «лени и спячке» трудовой России были тесно связаны с теоретическими постулатами Троцкого о «культурном идиотизме» русского крестьянства – «смердяковской философии» презрения крестьянской культуры. «Культурный идиотизм» крестьянства считался фактом, не требующем доказательств, и применялся не только Троцким, но и многими другими политиками и культурными деятелями того времени. В частности, М. Горький неоднократно использовал этот «термин» в своих статьях.1015
Вся государственная политика 20-30-х годов исходит из предпосылки, что крестьяне – люди второго сорта. Государство стремится выкачать из деревни как можно больше средств, постепенно лишает их права самоуправления, удерживая руководство деревней в руках люмпен-пролетарских и босяцких элементов.
Частное предпринимательство во время НЭПа носило искусственный и очень специфический характер.
Прежде всего – была физически уничтожена большая часть российских предпринимателей и купцов, а те, кто сумел выжить, осели за границей. Прирожденных российских предпринимателей в стране остались единицы. На их место пришли люди другого сорта и другого профессионального уровня. Как со знанием дела рассказывает тогдашний член Политбюро ЦК ВКП(б) Н. Бухарин:
Во время военного коммунизма мы русскую среднюю и мелкую буржуазию наряду с крупной обчистили… Затем была допущена свободная торговля. Еврейская мелкая и средняя буржуазия заняла позиции мелкой и средней российской буржуазии, вышибленной из седла в период военного коммунизма. Если были маленькие лавчонки, на которых было написано «Иванов», то потом появились в большей пропорции лавчонки, на которых написано «Розенблюм»… Своеобразное положение… заключается в том, что у нас в центральных районах, в центральных городах сосредоточена еврейская буржуазия и еврейская интеллигенция, переселившаяся из западных губерний и из южных городов.1016
Трудовые ценности этого нового предпринимательского слоя (ни в коем случае его нельзя сводить только к еврейской буржуазии) были несколько иные, чем у дореволюционной буржуазии. Не всегда положительным было и отношение к качествам русского работника, что нередко вызывало национальные трения. Да и условия, которые были созданы (огромное налогообложение, ущемление в правах, неуверенность в будущем), совсем не способствовали честному предпринимательству. По этому в период НЭПа частная предприимчивость нередко превращалась в настоящее мошенничество.
Опасаясь потерять украденную у Русского народа собственность на промышленные предприятия, большевистский режим сдает их частным предпринимателям только в аренду во временное пользование, на условиях, оговоренных в арендном соглашении. Но собственником предприятия оставалось государство. Арендатор обставлялся множеством ограничений. Он не имел права ни продать, ни заложить арендованного предприятия. Арендный договор определял направление производственной деятельности арендованного предприятия, объем и ассортимент подлежащей выпуску продукции, долевое отчисление в пользу государства, размеры восстановления и обновления основных фондов, выполнение отдельных государственных заказов или переработку государственного сырья.1017 Всего к концу 1923 года в аренду было сдано 5,7 тыс. преимущественно мелких и средних предприятий,1018 арендаторы которых всячески образом пытались (большей частью безуспешно) «переиграть» большевистский режим. Однако для большинства «нэпманов» эта «игра» заканчивалась тюрьмой.
НЭПу приписывались особые экономические свободы, невиданные возможности для самостоятельного хозяйствования. На самом деле было не так – свободы были сильно урезанные, возможности ограниченные. Большевистский режим одной рукой открывал дверь, а другой мертвой хваткой душил частную инициативу. Политика на подчинение и контроль всей жизни страны особо проявилась в экономической деятельности. Большевики ликвидировали крестьянское самоуправление, передав власть в деревне пролетарским и босяцким элементам, ненавидящим настоящий крестьянский труд. Аналогичные процессы происходили и в артельном движении. Здесь лишение самостоятельности шло путем создания союзов и советов, которые начинали управлять артелями чисто административными методами, подобными методам, применяемым в государственной промышленности. Уже к 1927 году промысловые артели объединяются в союзы по производственному или территориальному признаку. Руководители Центрального совета союзов и многих артелей уже не выбирались демократическим путем, а «добровольно-принудительно» рекомендовались партийными органами. Самостоятельность, предприимчивость, инициатива снизу погибали от прикосновения к ним административной палочки назначенных сверху руководителей, думавших не о процветании артелей и союзов, а том, как бы угодить власть имущим.
Не в 30-е годы, а сразу после революции родился тип бесплодного администратора, совершенно независимого от народа и даже от результатов своей деятельности, но чутко улавливающего каждое слово, каждый намек вышестоящих «товарищей». Об этом типе советского администратора писал в свое время В. Короленко: «Есть два типа администраторов: один представляет простор всему, что закономерно возникает в жизни; другие полагают, что должно существовать только то, что насаждается и процветает под их непосредственным влиянием. Такие администраторы полагают, что даже растения нужно подтягивать из земли мерами администрации.