– Много ли вас было тогда? – спросил Хельги.
– Было нас столько, чтобы составить команду одного корабля, и только у нас люди Олафа получили достойный отпор, и многие из них лишились жизни от нашего оружия или утонули, когда мы все‑таки сбросили их за борт. Но так мы отбили их с правого борта, а они были уже и на левом. И нам снова пришлось упереться в палубу что есть сил и давить на них нашей стеной щитов. И тут я увидел, что с правого борта к нам снова лезут враги, а во главе у них сам Торвинд Кабан. Слева от него бился его сын Гутторм. Самого Кабана я не мог достать, но с Гуттормом мы стояли лицом к лицу. Я ударил его шлемом в лицо, когда он слишком сильно навалился на меня. Он на мгновения ослеп, и я успел ударить его мечом в ногу. Поднять меч в такой давке я не мог. Гутторм начал падать, когда меня ударила стрела. Удар был не очень сильный, видно, по пути она задела за что‑то, но все‑же пробила кольчугу. Я сломал ее и продолжал биться, только Гутторма передо мной уже не было. Я поглядел по сторонам, чтобы увидеть лучника, и на мачте соседнего корабля увидел Туранда. Мне показалось, что он мне даже улыбнулся, когда положил на тетиву вторую стрелу. Меня давили со всех сторон, и поднять щит я не мог. Уклоняться тоже было некуда. Так что я смотрел на него и ждал, попадет ли он в меня.
Хельги, Сигрун и Ингрид слушали Бьёрна в полной тишине. Сигрун даже перестала вышивать.
– Я убью Туранда, как я поклялся, чего бы мне это ни стоило! – сквозь зубы проговорил Хельги. – Хотелось бы мне оказаться с ним на расстоянии вытянутой руки. Как же ты спасся?
– Тут раздался голос Торира Уппландца, который приказал нам прыгать за борт. Сам он бросился вперед и двумя ударами топора развалил стену щитов людей Олафа. За ним бросились мы все, и наши враги отступили на два шага. Туранд потерял меня посреди схватки. Тогда мы все бросились в море, а люди Олафа не успевали стрелять в нас. Да и копий у них оставалось мало. Остальное вы знаете.
– Значит, теперь Кабан может похвастать тем, что захватил корабль у людей ярла Эйрика? – спросил Хельги.
– Нет, он захватил корабль у бондов из Халогаланда. Если бы Рауд послушал Уппландца и нам дали хотя бы пять кораблей, думаю, много бондов из тех земель остались бы жить, а не сидели бы сейчас с рогами, полными пива, на пиру у Одина.
– Что же, думаю, такая смерть лучше, чем оказаться в загробном мире Белого Христа без женщин и пива, – сказал Хельги. – И если бы бонды подчинились Олафу, то не сидеть им среди валькирий и эйнхериев.
– Хельги, тебя же тоже крестили, – спросила Сигрун. – Значит, ты не попадешь в Валхаллу?
– Я говорил об этом с Кетилем, а уж кому как не ему в этом разбираться, ведь его первый раз крестили еще в Миклагарде. Так он сказал, что крещение, совершенное против воли, не имеет силы. Так ему говорили священники ромеев.
– То есть все то, что творит Олаф в Норвегии, не имеет силы? – спросила Ингрид.
– Олаф говорит, что достаточно того, чтобы человек не сопротивлялся и сказал слова христианского заговора. А если в это время у его горла и держат меч, то Белому Христу до этого дела нет, – ответил Бьёрн.
– Ромеи считают иначе, говорит Кетиль, потому в их землях полно людей, которые верят в иных богов. И только тот, кто хочет стать богатым на службе у базилевса, должен быть христианином, – возразил Хельги. И потом добавил:
– Но какому бы богу мы ни возносили молитвы, верю я, что неспроста мы встретились с Кабаном и его сыновьями в тот день на тинге. И теперь верю я, что судьба моя и моей семьи будет зависеть от того, сумею ли я выполнить клятву и убить Туранда.
Ингрид рассмеялась, но увидела злое лицо Хельги и замолчала, а потом сказала:
– Возможно, так и будет, Хельги сын Торбранда. Но только помни, что в этой битве ты не один.
Хельги оглядел свою семью и сказал:
– Ты сказала правду, Ингрид, я не должен забывать всех тех, кто сражается со мной рядом. И тех, кто ждет нас дома. Он подошел и обнял жену, а она прижалась к нему, и он погладил ее по округлившемуся животу.
Скоро в Сигтуну вернулся ярл Эйрик. В один из дней он позвал к себе Хельги сына Торбранда и спросил, готов ли его нид про Олафа сына Трюггви. Хельги рассказал ему то, что сочинил, и ярл остался доволен.
– Когда настанет праздник Йоля, мы отправимся в Еллинге к королю Свейну, моему зятю и отчиму конунга Олафа Шведского. Ты расскажешь свой нид на третий день праздника, когда вожди сядут обсуждать союзы и походы. И готов побиться об заклад, что после твоих вис мне не придется объяснять каждому, кто наш общий враг.
В Еллинге они добирались сначала посуху, а потом ярл нанял два корабля из тех, что еще плавали в Зунде зимой, не обращая внимания на частые шторма и то, что в некоторые дни с бортов приходилось срубать толстую корку льда, под которой корабли на две ладони глубже сидели в воде. Вместе с ярлом навестить отца и показать ему внука, маленького Хакона, отправилась и Гюда. Из воинов с ярлом были Гудбранд, Ратибор, Кетиль, Хельги и еще две дюжины человек с разных кораблей.
Хельги шутил, что если бы Олаф сын Трюггви был похитрее, то перехватил бы их по дороге. На это ярл ответил, что в последний раз на свадьбе Свейна и Сигрид он заметил, что Вилобородый стал самую малость скуповат. И, когда они пришли в Еллинге на двух кораблях, то не дал он его людям лучшего пива, и на пиру многим из них пришлось сидеть на местах, которые почетными никак не назовешь. Так что теперь он приведет на праздник немногих людей и надеется, что от происков Олафа его защитит могучий сын Торбранда. Все рассмеялись, и кто‑то сказал, что Олаф, видать, на зиму залезает в постель к своей новой жене и не показывается на людях, пока снег не начнет таять. На это Гудбранд серьезно ответил, что слышал он, как у Олафа с Тюрой дочерью Харальда родился сын, который, однако, не прожил и нескольких месяцев. И теперь Олаф оплакивает его. И что странно ему видеть такое наказание от бога, которому Олаф со всеми своими священниками так яростно молится каждый день и во чью славу он уже перебил стольких людей. И все согласились, что подобная кара – знак того, что не всем богам по нраву то, чем занят сын Трюггви.
В Еллинге их встретили Свейн и Сигрид. Олаф конунг свеев также уже был там – морем он добрался на два дня быстрее. Там же был и ярл Сигвальди, и они с ярлом Эйриком старались не смотреть друг на друга. Однако Свейн заметил это и сказал:
– Много лет уже прошло с тех пор, как встретились вы в Хьёрунгаваге. И в Норвегии теперь правит не ярл Хакон, и не конунг Харальд Синезубый требует его подчинения. Знаю я, что оба вы бились храбро, и если бы Хакон не позвал на помощь богов, то неизвестно, кто бы из вас стоял сейчас передо мной. Так поклянитесь именем Одина, от которого и происходит род конунгов данов, что забудете вражду, покуда вы под моим кровом.
Оба ярла дали клятву, Свейн обнял их за плечи и отвел в дом. Хельги прошептал Кетилю:
– Как можно сравнивать ярла Эйрика с человеком, который придумал посланный богами град, чтобы отвести свои корабли с поля битвы?
Кетиль так же шепотом ответил:
– Ярл Эйрик сейчас подтвердил бы, что это Сигвальди выиграл ту битву, лишь бы только он не путался под ногами, когда через Зунд пройдет сын Трюггви.
А Гудбранд добавил:
– Я бы не побился об заклад, что и сам Свейн простил Сигвальди свою женитьбу на сестре Бурицлейва. Однако, если бы кто увидел их со стороны, то решил бы, что они давние друзья.
Услышав про Гунхильд, Хельги задумался, но ничего не сказал.
Пир удался на славу, и в первые два дня пиво лилось рекой. Для почетных гостей Свейн не пожалел даже тройного пива, что обычно подавали только замерзшим или хворым. И Гудбранд тихо сказал Кетилю, что, видать, Сигрид уже добилась своего, и теперь сам Свейн будет собирать союз против Олафа. Оттого и щедрость, о которой ранее и не слыхивали.
Утром третьего дня в большой пиршественной палате за почетный стол сели Свейн с Сигрид дочерью Тосте Лесоруба, Олаф конунг свеев с Астрид дочерью Мислейба, ярла ободритов, Сигвальди с Астрид дочерью Мислейба, конунга вендов, ярл Эйрик с Гюдой дочерью Свейна. Свейн готовился подать знак, чтобы начать пир, но ярл Эйрик сказал: