На пятый день в квартиру вернулась сначала Наташа, а затем и Олень. Маша поздравила их с приездом и поставила самовар. Не было ничего подозрительного в поведении дворника, на улице незаметно наблюдения, и ночь прошла спокойно. В связи с новой бурей российских событий Олень был возбужден и деятелен. Теперь уж не могло быть сомнений в том, что никакое мирное обновление страны невозможно: это доказано разгоном Думы, арестами нескольких депутатов, повсеместными вспышками восстаний, объявлением почти всей страны на положении чрезвычайной охраны. Казни не прекращались и за время заседаний думы,- теперь они удесятерились. Тюрьмы были переполнены, газеты и журналы штрафовались и закрывались. Даже либералы, в лице бывших думцев, взывали к "неповиновению властям". Но путь воззваний был смешон, как и всякая безвредная устная и печатная болтовня; единственным настоящим и решительным методом борьбы был и оставался террор. У боевой группы Оленя не было ни достаточных средств, ни необходимых связей для "террора центрального" - для убийства царя. Оставалось разработать и выполнить план убийства главы правительства, и в этом направлении работал теперь Олень.

План не мог быть сложным. Давно устарели приемы выслеживания на улице, угадывания часов проезда министра на доклады и на заседания. У охранной полиции было несравненно больше сил и средств для того, чтобы иметь своих извозчиков, свои автомобили, своих выслеживателей под видом разносчиков, нищих, прохожих; все эти приемы она переняла у террористов и довела до совершенства. И была у нее еще одна страшная сила, революционерам недоступная: целая армия осведомителей и провокаторов, проникавших в революционную среду и производивших в ней разрушительную работу. У нее не было только одного: людей, готовых жертвовать жизнью бескорыстно и самозабвенно, без всякой надежды на спасение, с полной и наивной верой в то, что жертвой одного покупается счастье поколений.

Преимущество этой силы нужно было использовать - и планы Оленя были построены на ней. Он шел на смерть сам, и за ним шли другие. Для этого не нужна была долгая подготовка - нужен был только динамит. Против его страшного изобретения - мелинитовых жилетов - была бессильна всякая полицейская охрана.

Только три человека допускались на квартиру, где жили Олень и Наташа: Евгения Константиновна и "братья Гракхи" [20] , двое юношей, один - студент, другой - рабочий, тесно спаянные с Оленем участием в его прежних делах. Студент - тот самый Петрусь, москвич, который забавлялся, в одиночку разгоняя шествия черносотенцев; по природе - весельчак, румяный, здоровый, смотревший на жизнь как на ряд занятных и рискованных приключений. Второй Сеня, сам рабочий и из рабочей семьи, был, скорее, мистиком, вечно в облаках мечты, красивых слов, с которыми он не мог справиться и которые в его устах звучали смешно и наивно, детскими стихами. Полтора года назад, девятого января, был убит его старший брат, пошедший за знаменитым священником Гапоном к царскому дворцу в толпе безоружных рабочих. Этот брат был в глазах Сени героем,- пока не выяснилась двусмысленная роль Гапона; теперь Сеня считал жертву брата напрасной, а себя - мстителем, который тоже погибнет, но не зря, не робкой овечкой, а бойцом революции.

Этих юношей Наташа прозвала братьями Гракхами. Изо всей боевой группы Оленя только они двое были совсем близкими людьми, с которыми обо всем говорилось с полной откровенностью: ни в их преданности делу, ни в их осторожности не могло быть сомнения.

Был еще один старый соратник Оленя по московским баррикадам, который позже был арестован, бежал и только что приехал в Петербург. Олень должен был повидать его и выяснить, возможен ли возврат его в боевую группу. Это был Морис, про бегство которого из тюрьмы ходили неясные слухи; говорили даже, что его побег был организован охранным отделением. Для Оленя, близко знавшего Мориса, слух этот казался чудовищным; но, рискуя не одним собой, а многими и всем делом, Олень решил быть сугубо осторожным. Их свиданье было назначено на окраине Петербурга, на берегу Невы, в месте пустынном, куда должен был явиться Морис и ждать Оленя.

На бережку, перед закатом солнца, сидел пожилой бородатый рабочий, в высоких сапогах, совсем рваном пиджачишке, в кепке, низко надвинутой на глаза от солнца. Он методически забрасывал удочку: провожал взглядом поплавок, снова перебрасывал и не отчаивался из-за плохого клева. Рядом стояла жестянка с червяками и ведерко, прикрытое тряпицей.

Городской шум совсем сюда не доносился. Жаркий день сменялся теплым вечером.

Морис, явившийся на свидание с Оленем несколько раньше назначенного часа, с удовольствием убедился, что место выбрано хорошо: кроме одинокой фигуры рыбака, никого поблизости не видно. Он прошелся по берегу у самой воды, сел неподалеку от рыбака и стал следить за его ловлей.

Он не столько смотрел, сколько думал о своем. Свиданье с Оленем было очень важным для Мориса. Олень - близкий друг, которому можно довериться вполне и до конца и слово которого для всех авторитетно. Оленя нельзя обмануть, но его и не нужно обманывать; он не из тех, которые во имя отвлеченной принципиальности выносят осуждение человеку, а в душу его не умеют заглянуть. И не умеют, и не хотят.

Морис знал, что про его побег ходят темные - и, по существу, справедливые - слухи. Он действительно бежал при содействии охранной полиции, которой он обещал свою службу. Его побег был устроен на риск и обставлен достаточно театрально: в него стреляли и - при неловкости - он мог быть убит; конвойного солдата, который провожал его из тюрьмы на допрос и упустил, присудили к арестантским ротам. Вся эта комедия была разыграна для того, чтобы залучить в тайные агенты видного боевика, какой угодно ценой,- и Морис сумел использовать страстное желание охранки иметь осведомителя в рядах неуловимых максималистов. Таким образом, он спасся от каторги, а может быть, и от смертной казни.

Но, такой ценой добыв себе свободу, он мог вернуться в ряды прежних товарищей только одним путем: искупив свою вину перед ними какой-нибудь услугой или жертвой, которая докажет, что он поступил так не в личных интересах, а для пользы общего дела... А между тем... разве он не думал о самом себе, когда соглашался купить свободу ценой такого ужасного шага, давно и решительно осужденного революционной этикой? Снять с него тяжесть этого сознания мог только Олень.

Час, назначенный Оленем, уже миновал, а его не было. А вдруг Олень совсем не придет?

Побродив по берегу, Морис снова подошел ближе к рыболову и стал следить за его поплавком. Вода была спокойна, и было видно, как поплавок дернулся и исчез под водой. Рыбак неумело и неловко потянул, и у его ног на песке забилась небольшая рыбка. Затем Морис с удивлением увидел, как рыбак забеспокоился, наклонился над рыбой, осторожно снял с крючка и бросил обратно в воду. Морис крикнул ему:

- Выходит, товарищ, что зря ловите?

Рыболов обернулся и спокойно ответил:

- Выходит, что зря. Спускайтесь сюда, Морис. Я вас жду.

Узнав Оленя, Морис подошел.

- Так это вы? А я два раза подходил и не узнал.

- Здравствуйте, Морис. У меня руки грязные, не могу вам подать. Я давно вас видел, но пережидал.

- Вы мне не очень доверяете, Олень?

- Я не имею права доверять, Морис.

- Я пришел вам все рассказать.

Олень снова закинул удочку.

- Ну, сядьте рядом и рассказывайте.

Хотя кругом было пустынно, но они говорили тихо, зная, что даже слабый голос далеко слышен на воде. Олень задавал вопросы, Морис на них отвечал.

- Как они решились вас освободить? Кого вы выдали, Морис?

- Им непременно нужно иметь провокатора в наших рядах. И я действительно выдал.

- Кого?

- Я выдал вас, Олень. Я рассказал про дело в лесу и про банк и назвал вас.

- Мою настоящую фамилию?

- Да. Но они ее знали.