На третий день после визита доктора Рини пережила настоящий кризис, и Карл и Белла подумали, что она умирает. Но на следующее утро лихорадка отступила. Теперь, спустя неделю, Рини расслаблено лежала на кровати, практически не подавая признаков жизни и не противясь уходу Беллы. И даже никак не прокомментировала тот факт, что была одета в грубую рубашку из миткаля. Удивительным было и то, что она не возражала против помощи Карла, например, когда тот просовывал руку ей под голову и приподнимал ее, чтобы дать ей попить…

Но прошло еще три недели, прежде чем она смогла встать с постели и посидеть у нежаркого огня, который Карл поддерживал и днем и ночью. На ней был халат, подаренный Беллой, но нижняя часть ее тела была закутана в большое одеяло.

Она ни разу не спросила, где находится ее нижняя одежда. Две пары шелковых панталон, хлопчатобумажная нижняя юбка, шерстяная рубашка и длинные чулки были выстираны и отутюжены. Ее бархатное платье висело на спинке стула. Если она и заметила его, то не обратила внимания на то, что была сделана попытка отстирать грязь и пятна с подола юбки, правда, это практически не имело никакого эффекта.

Вот уже несколько дней она осознавала, что стала чувствовать себя по-другому. Стала внутренне более спокойной; ее разум больше не метался в потемках. Он, похоже, отдыхал, как и ее тело.

Только один момент до некоторой степени беспокоил ее. Это произошло, когда она почувствовала присутствие чужого мужчины, врача. Она ни разу не подняла глаза и не посмотрела ему в лицо; она только знала, что его подбородок чисто выбрит, что у него не жесткий, а мягкий белый воротничок, и что голос у него добрый. Но какая-то часть ее разума осознавала, что этот мужчина видел ее тело.

Сегодня он стоял перед ней и говорил:

— На улице ужасно холодно. От этого маленького огня тепло, ведь правда? Но вы скоро сможете спускаться в гостиную, где вам будет удобнее.

Слушая его, она думала, что ей было очень уютно и здесь, и она хотела бы остаться здесь навсегда, просто сидеть не двигаясь, не обращая внимания ни на кого и ни на что, и чтобы никто и никогда не заставлял ее говорить.

Когда он взял ее за руку, чтобы проверить пульс, она не сопротивлялась. Он прокомментировал:

— Пульс хороший. — А потом, словно говорил с обычным пациентом, добавил: — Но вы должны быть осторожны, знаете ли, и лучше заботиться о легких. Всегда одевайтесь потеплее, выходя на улицу.

Казалось, что она никак на это не отреагировала. Он сказал: «…выходя на улицу». Она больше не собиралась выходить на улицу. Никогда. Она никогда больше не покинет этот дом и Беллу. И Карла… да, Карла.

Она не напомнила себе, что Карл был мужчиной. Нет, он был просто Карлом… как Энди и остальные мужчины, которых она теперь считала своей семьей.

Она понимала, что в ней произошли изменения. Но она не хотела задаваться вопросом о том, почему она считала тех четверых мужчин членами семьи Беллы. Но они были таковыми, и она могла смотреть на них без страха.

Что-то быстро промелькнуло в ее мозгу: слово «страх» затронуло что-то. Она вспомнила, что в течение длительного времени не думала о нем — по крайней мере ей казалось, что прошло очень много времени, хотя она смутно помнила, как боролась с доктором. Теперь ее мозг выделил слово «боролась», и по ее телу прошла дрожь. Доктор заметил это и спросил:

— Вы не замерзли?

Она отрицательно покачала головой, а Белла жестом показала доктору, чтобы он вышел с ней из комнаты. Он последовал за ней, но перед этим еще раз обратился к Рини:

— Итак, дорогая, я рад, что вам намного лучше. Теперь я загляну к вам через неделю и лишь для того, чтобы убедиться, что вы полностью выздоровели. До свидания.

Она начала поднимать голову, но остановилась. Она открыла рот, и в ее горле возник какой-то звук, который все же не превратился в слово.

Выйдя на лестничную площадку, Белла сказала:

— Она часто так вздрагивает, и я думаю, что это происходит тогда, когда она вспоминает что-то или ее разум чем- то обеспокоен. Но мне казалось, что сегодня, да и уже много дней, ее ничего не беспокоило, с тех пор как у нее был последний тяжелый приступ.

— Да, я уверен, что ваш диагноз, мисс Морган, абсолютно верен.

— Давайте пройдем в маленькую гостиную и я заплачу нам по счету, причем с большим удовольствием.

— О, но ведь нет никакой спешки.

Смеясь, она предупредила:

— Если вы не возьмете деньги сейчас, то вы можете никогда их не получить. Я пойду и потрачу их.

— Что ж, я не буду возражать, мисс Морган, если вы так поступите. Последние три недели были слишком тяжелыми для вас. И должен добавить: я не знаю, что бы вы делали без вашего дворецкого.

Когда они спускались по лестнице, она сказала:

— Я скажу Карлу, как вы его назвали. Ему наверняка это понравится. — Затем она заговорила более серьезно. — Он хороший парень, этот Карл, доктор. Господь, а может, дьявол наложил на него проклятье, но за этой грубоватой внешностью скрыт недюжинный ум. Он много думает и достаточно мудр. Я считаю, что все это благодаря чтению — он читает все, что попадается под руку.

— Да, я уверен: все, что вы сказали о нем, абсолютно справедливо, но замечу, что этот несчастный приобрел в вашем лице великолепную хозяйку, мисс Морган.

10

Месяц проходил за месяцем, и вот уже наступала следующая зима. Установившийся порядок ведения маленького бизнеса практически не менялся — все одно и то же изо дня в день. На улицах все больше людей бродило в поисках работы и пропитания. Ночами казалось, что все больше и больше народу лежало бесформенными кучами на парковых скамейках, у дверей магазинов и под мостами. Это объяснялось тем, что безработица и голод гнали людей в Лондон, и в доме Беллы каждую ночь дрожащим от холода людям приходилось отказывать, не впуская в ворота, ведшие во двор. Конечно, уже после того, как в ночлежку запускалось дополнительно около полудюжины страждущих, которым разрешалось устроиться на ночь в центре общей комнаты на теплых голых досках пола, а еще четверых размещали в бывшей прачечной, где жили четверо друзей. Рядом с писсуаром. Так как в этом месте было довольно холодно, мужчинам давали тонкие соломенные тюфяки и одеяла. Но они всегда получали миску супа перед сном и чай со свежеиспеченным хлебом на завтрак.

Дело дошло до того, что четверо мужчин, бывших музыкантов, вместе с Карлом и Джо теперь помогали в кухне. Рини перебралась в свою комнату. Джон предложил, если Белла сможет выделить деньги на покупку досок, сделать что-то наподобие укрытия в дальнем конце заднего двора.

В этом весьма примитивном строении можно будет разместить до восьми матрасов. Джо сказал, что на складе будет распродажа по сниженным ценам, и там еще оставалось несколько матрасов, которые продадут очень дешево. Он уже говорил Белле, что на складе происходит что-то странное. Дальние хранилища полностью освобождаются, остаются занятыми только те хранилища, где находятся розничные товары — «легальные и дозволенные», как назвал их Карл, намекнув этим на серьезность ситуации.

— Как я вам уже говорил, Белла, — сказал Джо, — они там чего-то боятся. Матрасы, тюфяки и другие вещи были перенесены на нашу сторону с целью так называемой большой распродажи. Там все заполнено под самую крышу.

Белла сказала:

— Какая бы там ни была распродажа, Джо, матрасы и тюфяки все же стоят денег. Что касается досок, то мне бы хотелось знать, сколько это будет стоить, так как средства у меня ограничены. Ты это знаешь.

Этот факт признали все, находившиеся в комнате.

— Отложим решение до завтра, — сказала она. — Я обдумаю это предложение, поскольку я тоже беспокоюсь о тех людях, которые ночью остаются за воротами. Только пустые разговоры о Библии и о нищих у ворот. О Господи! Хорошо, парни, как я сказала, поговорим об этом завтра.

Четверо мужчин ушли; остались, как и всегда, только Джо и Карл, чтобы поговорить с Беллой еще кое о чем. И по всему было видно, что Джо хотел сообщить нечто особенное.