Письмо гетмана оглашалось при стечении всей казацкой черни и запорожцев. В это же время Кикин встретился с Пушкарем и передал ему царский наказ. Некоторые, наиболее трезво мыслящие казаки предлагали примириться с гетманом, к чему склонялся и сам Пушкарь. Но Барабаш с запорожцами выступили против, их поддержал Степан Довгаль, бывший у казацкой черни в авторитете. Мало того, часть людей Пушкаря в это время напали на отряд одного из гетманских полков, правда, неудачно для себя.

Тогда Выговский, уже больше не слушая никого, в том числе и Кикина, оставшегося при войске, приказал всем своим полкам выступать против Пушкаря.

В последних числах мая Выговский, оставив у себя в тылу корпус Карачи‑мурзы, сам с казаками и кампанейскими полками подошел к Полтаве, разбив табор на виду у противника между селениями Жуки и Рябцы. Наемников он разместил на фланге в тылу вне табора, а своих казаков – непосредственно в обозе. Для постороннего наблюдателя создавалось впечатление, что в огромном казацком обозе довольно мало людей.

Осторожный Пушкарь с его огромным опытом ведения боевых действий, счел за лучшее укрыться за городскими стенами и в поле не выходить. Однако, дейнеки взбунтовались и стали требовать, чтобы он вел их на неприятеля. Они кричали, что у Выговского мало сил, обвиняли Пушкаря в трусости, грозили избрать себе другого полковника. Их поведение объяснялось просто: голота соблазнилась возами в гетманском обозе, рассчитывая на богатую добычу. Выговский, именно на это и надеявшийся, терпеливо ожидал, что предпримет Пушкарь. Но полтавский полковник, хотя и чувствовал, что гетман готовит западню, поступить иначе под давлением своих людей уже не мог.

1‑го июня на рассвете Пушкарь со всеми своими войсками выступил из Полтавы и атаковал табор гетмана. При этом едва не погиб стольник Кикин, которому чудом удалось спастись. Казаки, находившиеся внутри своего обоза, бросились врассыпную, не оказывая сопротивления. Дейнеки и голота занялись грабежом, обнаружив к тому же на возах крупные запасы горилки.

Выговский, видя, что все идет в соответствии с разработанным им планом, поскакал к наемникам, приказав им ударить на противника, хозяйничающего в таборе, а сам отправился к татарам. Но наемникам не повезло: дейнеки отогнали их дубинами и палками от табора, однако преследовать не стали, продолжая грабеж и пьянство. Барабаш со своими запорожцами, видя, что творится в захваченном гетманском обозе, предпочел за лучшее отступить к Полтаве. Пушкарь же пытался привести свое войско в чувство, но бесполезно, столько воды негде было найти, чтобы всех их протрезвить. В этот момент и налетели на табор черной тучей татары во главе с Выговским и Карачи‑мурзой. Началась настоящая резня, так как перепившееся воинство не могло оказать сопротивления. Пушкарь держался до последней минуты, но кто‑то из его же казаков, желая отличиться перед гетманом, убил его и, отрубив мертвому голову, принес ее Выговскому. Вместе со своим полковником в сражении под Полтавой погибло восемь тысяч его сподвижников.

Глава тринадцатая

Гетман торжествовал победу нал своим заклятым врагом, но, когда к нему доставили полупьяного пушкаревского казака, который достал из мешка окровавленную голову полтавского полковника, он лишь несколько секунд молча смотрел на «подарок», а затем резко сказал:

– Найти тело и похоронить по христианскому обычаю.

На «дарителя» он даже не взглянул, брезгливо махнув в его сторону рукой:

– Уберите от меня эту падаль.

Выговский был дитя своего времени, плоть от плоти современного ему общества, с его моралью и нравами. Шляхетское воспитание, полученное в ранней молодости, не мешало ему проникнуться дикими нравами Запорожья и стать своим в казацкой среде. Он, если и отличался чем‑то от других полковников и старшины, то только большей изворотливостью и хитростью, имея к тому же светлую голову, которую так ценил в нем Богдан Хмельницкий. Выговский писал историю своей судьбы пером и саблей, и был вознесен на вершину власти, хотя и не без помощи интриг, но вполне заслуженно. Пушкарь был его врагом, доставившим ему немало хлопот, но все же это был заслуженный полковник и его подлое убийство от рук своего же казака, не входило в планы гетмана и не могло быть им одобрено.

Возможно, под влиянием этой тягостной сцены, когда он смотрел в мертвые глаза Пушкаря, Выговский согласился на условие Барабаша, предлагавшего сдать Полтаву, при условии пощады всех сторонников бывшего полтавского полковника. Однако, сдержать данное слово ему не удалось: в город, опережая гетманских людей, хлынули полчища татар. Половина Полтавы была сразу же разорена и сожжена. Этот цветущий город, которого полвека судьба хранила от военных невзгод, долго еще не мог оправиться после посещения его Выговским. Татары «черного» бея рассыпались по всей Полтавщине, убивая, грабя и уводя в полон малороссиян, насилуя женщин и предавая огню селения. На четвертые сутки под давлением Войска Запорожского, требовавшего унять созников, а также стольника Кикина, напомнившего ему о клятвенном обещании пощадить город, Выговский приказал кампанейским полкам отобрать у татар полон и награбленное добро. Выполнить это было несложно, так как ордынцы разбились на небольшие группы и кампанейцам не составляло труда справиться с ними. Перед Карачи‑мурзой гетман оправдался тем, что сослался на своеволие казаков и тот в мрачном расположении духа вынужден был возвратиться в Крым фактически с пустыми руками.

Выговский оставался в Полтаве еще несколько дней, воссоздавая Полтавский полк, назначив полковником над ним Филона Гаркушу. Многим руководителям восстания удалось избегнуть плена. В частности, Барабаш убежал в Прилуки, где сдался князю Ромодановскому, Довгалю тоже удалось скрыться и он добрался в Миргород, где стал готовиться к продолжению сопротивления Выговскому.

Пока гетман осаждал Полтаву, Григорий Гуляницкий, действуя как наказной гетман, усмирял Лубны. Лубенский полковник Швец был сторонником Выговского, но казацкая чернь его полка присоединились к Пушкарю. С Лубнами Гуляницкий разобрался быстро, взяв город приступом, а когда направился к Миргороду, то казаки, опасаясь разделить участь Лубен, сместили укрывавшегося там Степана Довгаля и избрали себе нового полковника – Козла, объявив, что они стоят за гетмана. Гадяч также признал власть Выговского и на этом очаг восстания на Левобережье был потушен. Правда, тысячи полторы‑две дейнек во главе с сотниками Зеленским и Дзюком пытались было взять Глухов, но горожане разбили их и обратили в бегство. Зеленский погиб, а Дзюку удалось бежать, но позднее он был задержан в Путивле.

Глава четырнадцатая

По широкой украинской степи неторопливо двигались полки Выговского, возвращаясь на правый берег Днепра. Лучи пылающего июньского солнца играли веселыми «зайчиками», отражались от наконечников пик шедших плотными колоннами пехотных полков, за которыми длинной лентой, растянувшейся на несколько верст, медленно катились казацкие возы. Конница шла в стороне на рысях, растянувшись по всему необозримому пространству заднепровских равнин, пересекавшихся то там, то тут широкими лесными массивами.

Гетман ехал впереди на гнедом коне, под развернутым знаменем и бунчуком в окружении полковников. Он пребывал в мрачной задумчивости, внешне не вяжущейся с триумфом победителя, тень глубоких размышлений отражалась на его все еще белоснежном челе. Он временами покусывал тонкий черный ус, окидывая взглядом окружающую местность, но по всему было видно, что думы его витают далеко отсюда. Тонкие черты его красивого лица оставались непроницаемыми, но те, кто хорошо знал Выговского, догадывались, что в голове у гетмана происходит напряженная работа мысли.

И, действительно, сейчас, когда среди старшины Войска Запорожского не осталось больше оппозиции гетману, а восстание на Левобережье было подавлено, Выговский не очень нуждался в поддержке Москвы. Но в ходе борьбы за гетманскую булаву, а затем и с Пушкарем, он зашел слишком далеко в своих уступках царскому правительству. Причем, что самое обидное, почти все инициативы таких уступок исходили от него самого. В самом деле, он сам призвал в малороссийские города царских воевод, передав им право сбора налогов; сам обязался содержать ратных государевых людей; он же явился инициатором переписи казаков, входивших в состав реестра. Но теперь все это ни в коей мере не устраивало гетмана и избавиться от навязчивой опеки Москвы можно было, только выйдя из подданства великого государя. А вот как это сделать, Выговский пока не знал, поэтому в душе его накапливалось раздражение, которое усугубилось еще и от того, что стольник Скуратов отказался возвращаться в Москву, напомнив гетману, что он прислан по царскому повелению находиться неотлучно при нем.