— Вы всегда были щедры ко мне, месье.

— Когда это стоило того, Люсьен. На этот раз ты остался в дураках. Твой козырь не побил последней карты партнера.

— Вам не нужна… информация?

— Не нужна!

Грациозная официантка принесла напитки, Конданссо проводил ее сальным взглядом и хрюкнул. Он сунул в рот новую сигару, раскурил, и она задымила, как фабричная труба. Затем отхлебнул кофе, а ликер оставил напоследок. «Лисье лицо» жадно втягивал носом ароматы. Его руки суетливо сновали над столом. Собеседники исподволь следили друг за другом. Они отворачивались в сторону, когда их взгляды встречались.

— Неужели эта информация не имеет для вас никакой ценности, месье? — нудил Люсьен.

— Никакой! На, забери обратно свои каракули. — Конданссо вынул из кармана пиджака сложенный пополам клочок бумаги и бросил его тощему. Затем одним махом опрокинул в рот рюмку ликера и облизал губы. Откинулся назад и закрыл глаза. Его голова застыла под рапирой тореадора.

Казалось, Конданссо дремлет. Но он вдруг рывком придвинулся к тощему. Схватил его за рукав и прошипел:

— Где вторая часть?

— Какая вторая часть? — запинаясь, переспросил «лисье лицо».

— Мой дорогой Люсьен, у тебя на счету немало всяких грешков, о которых еще не знают в префектуре полиции. Но сколько веревочка ни вьется… ты меня понимаешь?

— Да, месье! Ради Бога! Клянусь небом, мне ничего не известно о второй части.

— Оставь небо в покое! Для тебя там все равно нет места. Кому ты сбыл вторую часть?

— Месье Конданссо, да отсохнет у меня рука, если я хоть что-нибудь знаю о второй части. Я невинен, как…

— …Как твоя Иветта. Знаю я вас. Надеюсь, и ты знаешь меня. Стоит мне захотеть, и завтра ты увидишь небо в крупную клетку.

Лицо тощего стало бледнее скатерти. Он поднялся, простер правую руку над столом, как бы желая убедить собеседника, что она не отсохла. Мешковатый костюм трясся на нем, как тряпье на огородном пугале в весеннюю непогоду.

— Месье Конданссо, — взмолился он и прижал руки к груди. Затем сунул молитвенно сложенные ладони под нос толстяку, но тот в ярости оттолкнул их. — Месье Конданссо, поверьте мне! Я человек честный и вас не обманываю, вы же мой благодетель! Зачем мне это делать? — Он снова рухнул на стул и закрыл лицо руками.

Корсиканец не обращал внимания на косые взгляды людей в их сторону. Он лениво стряхнул пепел с сигары и пригубил кофе.

— Не хнычь! Кто твой посредник?

— Гюстав.

— Тот самый, с улицы Вивьен?

— Да, месье.

Конданссо тихо присвистнул. Он знал этого человека. Гюстав Лекюр, владелец лавки подержанных вещей и заимодавец, был продувной бестией. Люсьен — большой плут, но и ему было далеко до Гюстава. Владелец лавки, как никто другой, имел огромные возможности проворачивать темные делишки. Бедные, богатые и очень богатые люди тянулись к нему. Полиция нуждалась в старике, да и преступный мир не мог без него обойтись. На виду он торговал всякой мелочью, но товар, который Гюстав Лекюр предлагал особо, в рекламе не нуждался.

Конданссо изменил тактику.

— Послушай, Люсьен, — сказал он приветливо. — Твоей записке действительно грош цена. Я не обманываю. Ты видел оригинал?

— Нет, месье.

— Что сказал Гюстав? Вспомни точно!

— Вы же знаете, месье, что он много говорит только о своих заслугах. В остальном из него лишнего слова не вытянешь. Прошамкал лишь: «Покажи это своему знакомому. Он заинтересуется».

— Больше ничего?

— Ни слова. Клянусь вам.

— Ты ведь иногда помогаешь старику в лавке. В последнее время никто не предлагал ему ничего необычного?

— Не знаю. Дня три назад одна пожилая дама приносила часы, затем Гюстав долго торговался с каким-то студентом… из-за медальона. Вчера какой-то господин хотел отдать в залог обручальное кольцо, они также поспорили…

— Итак, ничего особенного! — Конданссо задумался. Дело принимало интересный оборот. Гюстав выпустил из рук лишь одну часть, которая сама по себе не представляла никакой ценности. Была как бы приманкой. Остальное он придержал. Это была прелюдия к настоящей сделке. Что ж, честная игра.

Конданссо тяжело поднялся.

— Передай Гюставу, что нам надо переговорить. Но не в его лавке. Встретимся сегодня вечером у твоей Иветты. Позаботься, чтобы нам никто не помешал. В одиннадцать.

Фолькер Лупинус изо всех сил дергал за ручку, по дверная защелка телефонной будки не закрывалась. Он прижал головой трубку к плечу. Захлопывая дверь, всякий раз упирался спиной в боковую стенку. Старая краска осыпалась и повисала на мягком драпе пальто. Голос молодого человека звучал игриво и громко:

— У нее пронзительный взгляд. Мне стало даже как-то не по себе.

— Она хорошенькая? — отозвался девичий голос на другом конце провода.

— Я тебя умоляю! Она годится мне в матери. Где-то за сорок. Но в ней есть что-то такое… Не знаю…

— Сорокалетние женщины особенно опасны, — послышалось в ответ. — Днем ты будешь с ней в квартире один! Тебя не смущает, что я провожу эксперименты с ядами? Буду следить в оба. Если что, отравлю тебя.

— Ладно. Но лишь после того, как я продам медальон.

— Ты забрал его, Фолькер?

— Только что. Старик Лекюр буквально ошалел, когда увидел меня. Но я заплатил, не торгуясь, здесь есть от чего ошалеть. Сегодня мы провернем сделку, дорогая. У американки блажь. Она совсем помешана.

— Надеюсь, не на молодых мужчинах?

— Почему бы и нет? Пущу в ход немножко парижского шарма, который я приобрел с тобой.

— Может, это не так уж и плохо.

— Ты прелесть. Но хватит трепаться. Дверь будки доконала меня. Не задерживайся на работе. И не позволяй этому слабоумному доктору подвозить тебя до дома. Ненавижу этого парня.

— У меня другое чувство. Пока, горе-ловелас.

Фолькер Лупинус повесил трубку. Пошарил в коробке возврата монет, не завалялась ли какая-нибудь. Не повезло. Грустным взглядом посмотрел вслед удаляющемуся автобусу.

Молодой человек сунул папку под мышку, погрузил руки в карманы пальто и зашагал прочь.

Небо покрылось грязно-серыми тучами. Время от времени моросил мелкий дождь. Резкие порывы ветра сдували капли, и они веером разлетались над мостовой. Зонтики в руках прохожих раскачивались так, словно их держали неловкие эквилибристы-канатоходцы. Фолькер насвистывал веселую песенку «Сегодня вечером я жду тебя, моя Мадлен». Хотя его подружку звали Аннет.

Американка оказалась очень пунктуальной. Комната была еще не прибрана.

— Вы хорошо устроились, господин Лупинус. Мне всегда казалось, что студенты…

— Я нанимаю квартиру не один.

— Да, вижу. — Каролина Диксон не могла этого не заметить. Пара женских туфель торчала из-под кушетки, на столике лежали пудреница и карандаш для бровей, на кресле валялись кружевной лифчик и нейлоновая сорочка… Миссис Диксон тактично отвела взгляд в сторону.

— На двоих дешевле, — пояснил Фолькер.

Она с улыбкой рассматривала его. Черные волосы, слегка взъерошенные и непокорные, узкое лицо, длинные, тонкие пальцы, стройное, тренированное тело. И большие карие глаза с крошечными зелеными точками на радужной оболочке, рассеянный, но вместе с тем беспечный и жизнерадостный взгляд.

Днем раньше Каролина Диксон уже виделась с ним. У входа в здание юридического факультета Сорбонны она подошла к нему и, представившись подругой его матери, заговорила. Как бы ненароком она завела речь о медальоне, пожелала взглянуть на него и, возможно, приобрести. Фолькер согласился быстрее, чем она ожидала.

И вот, как уговорились, она пришла сюда, к нему на квартиру.

— Медальон у меня. — Фолькер Лупинус достал его из кармана и протянул гостье.

— Да, это он, точно он! — восторженно воскликнула Каролина. Она поднесла украшение близко к глазам, затем отдалила его от себя, ощупала тонкий узор и нежно обвела указательным пальцем контуры. — Это он! Бесподобно! Ни с чем не сравнимо!

— Вам знаком этот медальон, мадам?

— Н-нет, но у вашей ма… у вашей матери есть похожий, она описала его мне…