На Виленском сейме король провел в ноябре 1561 г. присоединение Лифляндии к обоим своим государствам, но так как на это нужно было согласие польского сената, то временно принял ее в личное свое подданство, обеспечив привилегии новых владений и признав Кетлера вассальным герцогом курляндским. Война затягивалась и вконец надрывала государственные силы.
Эта тяга Литвы к морю и свободным торговым путям ставила, как и военное и финансовое изнеможение, снова и острее, чем когда-либо, на очередь вопрос о литовско-польских отношениях. Для понимания отношений этого момента надо помнить, что помянутым процессом оживления торговых отношений с Западом Польша была охвачена и раньше и сильнее, чем Литва. Там еще в XV в. развивается крупный вывоз через Гданск и Силезию, сбыт хлеба и скота, лесного товара, особенно строевого леса, воска, мехов, льна, конопли, шерсти. Польские торговые пути получают огромное значение для средней и южной полосы владений Литовско-Русского государства, и выросшее на той же почве шляхетское движение добыло для польской шляхты то положение в государстве, к какому только устремилось в своих сеймовых ходатайствах шляхетское сословие литовских и русских земель.
Немудрено, что идея унии с Польшей значительно ожила в литовско-русской шляхетской среде. В сторону Польши тянула и надежда на облегчение в союзе с поляками борьбы с Москвой из-за Ливонии и расчет на выгоды участия в шляхетской торговле Польши с Западом, сильно стесненного польской границей, и на поддержку сильной польской шляхты в деле уравнения прав по отношению к высшему сословию и подчинения всех социальных отношений шляхетским интересам; кроме этих общих причин польских симпатий среди литовско-русской шляхты, южнорусские области, издавна испытывавшие влияние своих галицко-русских соседей, не могли не сознавать солидарности своих интересов в деле обороны от татар с турецко-татарской политикой краковского правительства и не тяготиться неудобством польской границы как для торговли, так и для разрешения счетов между соседями-землевладельцами: на сеймах литовских часто слышатся жалобы на обиды от пограничных польских землевладельцев и невозможность добиться управы и вознаграждения.
С польской стороны навстречу этим настроениям литовско-русской шляхты шел план совместной организации южной борьбы против татарско-турецкого поганства и не менее того стремление втянуть в оборот польского национального хозяйства богатый южнорусский земельный капитал. Вспомним тут же для связи с дальнейшим ту точку зрения на польские выгоды относительно Литвы, которую некогда формулировал Збигнев Олесницкий: для Польши важна не столько уния с Литвой как целым или даже ее инкорпорация, сколько ее раздел с отрезкой на польскую сторону южнорусских земель и Подляшья, издавна тянувшего к Польше и Мазовии.
Таковы были общие условия, в которых возникли переговоры относительно обновления унии в 1563 г.
Торжественное посольство, отправленное в этом же году из Вильны в Польшу на Варшавский сейм, везло с собой инструкцию, выражавшую воззрения не массы шляхетской, а литовско-русского магнатства: один государь, избираемый из царствующей династии общими голосами; совместное избрание в случае прекращения династии; коронация в Кракове и посажение на великое княжение в Вильне; подтверждение избранным под присягою польских привилегий перед коронацией, литовских — перед вокняжением; возможность назначения одного из королевичей правителем великого княжества; общая внешняя политика, но с точным определением размера взаимной военной помощи; общие сеймы только для общих дел, раздельные — для местных; два особых сената, особые должности, суды и законы; соблюдение старинных границ между Литвой и Польшей. Уступку литвины делали лишь в отмене закона, запрещавшего полякам приобретать в вечность имения в землях великого княжества. Государств по этой унии должно остаться два: в Польше и Литве своя верховная власть — «merum et mixtum imperium».
Этой формулировке традиционного со времен Казимира воззрения на унию виленской столицы резко противостояло польское понимание унии, развитое и обоснованное как исторически, так и юридически в хронике краковского каноника Мартина Кромера, который изучил и привел в порядок документы, относящиеся к прежним договорам об унии. За базу переговоров поляки благодаря Кромеру хотели принять акт 1501 г., скрепленный великим князем Александром, но не признанный литовским магнатством, ни литовско-русским вальным сеймом.
На январских совещаниях 1564 г. с литовскими послами поляки поставили вопрос на почву полного слияния двух государств в одно, опираясь на старые записи унии, с полным упразднением особой литовской государственности и даже заменой имени «Литва» наименованием «Новая Польша» в знак господства одного скипетра, одной государственной печати, одного права. И рядом — без особой последовательности, но тем более характерно — выдвигались притязания Польши на Волынь и Подляшье.
Согласие вести переговоры на почве акта 1501 г. было для Поляков уже некоторой уступкой. В своей требовательности поляки рассчитывали на уступчивость литовско-русской шляхты. Шляхетские послы польского сейма настаивали, чтобы шляхетские члены литовского посольства сели среди них и с ними вели переговоры, но глава посольства, Радивил, отклонил это требование, боясь выпустить дело из своих рук.
Ту же попытку решать дело непосредственно со шляхтой литовско-русской поляки повторили, внеся предложение, чтобы спорные вопросы, например, о сохранении отдельных урядов для Литвы, подвергнуты были обсуждению не на вальном литовско-русском сейме, а на поветовых сеймиках.
Результаты бурных прений остались спорными. Поляки с королем во главе составили свой «рецесс» о том, на чем стороны согласились, а что остается спорным, — отложено до будущего сейма; литовцы — свой, протестуя против заявления, будто они согласились признать Польшу и Литву одной Речью Посполитою и отказались от особых литовско-русских вальных сеймов.
Обнародовав, несмотря на литовский протест, польский рецесс, король в то же время издал и декларацию о своем отказе за себя и потомков своих от династических прав на Литву, чтобы различие его прав на те и другие владения не служило препятствием к полному слиянию их в одно государство (1564 г.), и притом отказе в пользу «короны Польской». Эта последняя формула опять подчеркивала в противовес литовской идее унии на началах равенства польскую тенденцию считать Литву принадлежащей Польше.
В июне 1564 г. явились польские послы на литовско-русский вальный сейм в Вельск от имени польского сейма. На следующем польском сейме эти послы докладывали, что рыцарство литовское соглашалось на польский проект унии, на общие польско-литовские сеймы и единую государственную раду, но дело разбилось о решительное сопротивление можновладства литовского, литовских «потентатов».
Эти последние, однако, быстро теряли в 60-х годах почву под ногами, вынужденные идти на ряд уступок шляхте в деле уравнения ее прав со своими и повышения ее политического влияния. При завершении этого роста шляхетских прав деяниями Виленского сейма 1565—1566 гг. грозным memento прозвучало внесение виленской шляхтой просьбы о скорейшем созыве общего польско-литовского сейма, обещанного в Вельске, для решения вопроса об условиях унии.
Это требование поддержали и подляшане, жалуясь подобно виленцам на невыносимые условия их пограничного положения с Польшей, при котором соседи трактуют их, как чужих, допуская разные «утиски, гвалты, наезды, мордерства» и захваты земель, на что никакой управы получить нельзя. Для умиротворения этих пограничных отношений подляшане просят о скорейшей унии с Польшею.
Свою тенденцию они еще резко подчеркнули просьбой, чтобы сеймики у них отбывались по польскому образцу, а «листы» из господарской канцелярии присылались к ним на латинском или польском языках, так как русского письма они читать не умеют.
Господарь ответил, что гражданские акты будут по-старому выдаваться по-латыни и по-польски, но государственным языком останется русский, впрочем, с латинским переводом «листов» для подляшан.