— Аня тебе не даст, — сказал он. — Даже не надейся. Ты вампир, а она человек. Вместе вам не сойтись.

— Твое последнее слово, мент?

— Предпоследнее. С последним вернусь за тобой с того света.

Корин поднялся и начал избиение заново, постепенно входя в раж, но не испытывая привычного, пьянящего чувства свободы оттого, что соперничает с Господом, отбирая жизнь у его творения. Сидоркин раздувался, хрипел, но все еще удерживался в сознании, хотя от каждого пинка распадался внутри себя на множество осколков. Медленно, по капельке источалось земное дыхание, щедро отпущенное ему природой. По голубовато-бледному коридору заметались рыжие, будто лисьи, хвосты, а из дверей палаты выглянула сумрачная Земфира Варваровна, закутанная в больничный халат.

— Эй, Люциферище, оставь бедолагу. Ступай лучше к Кирке. Она готовая.

Корин с досадой оглянулся.

— Закройся, Хакамада. Видишь, я занят.

— Я не Хакамада, любезный. Я простая советская домработница.

Корин замахнулся на нее — и Земфира исчезла. Сидоркин воспользовался секундным отдыхом и снова попытался ползти, но это ему не удалось. Не смог сдвинуться с места, из себя-то не выпрыгнешь. Раздраженный Корин со словами: «Костюмчик-то как перепачкал, нехороший мальчик!» — ударил его ступней по затылку, отчего в мозгу майора лопнула какая-то струна. Он с облегчением почувствовал, как все разрозненные осколки его сущности слились воедино и, по-младенчески радуясь, воспарил в небеса.

— Ух ты! — не поверил глазам Корин. — Неужто загнулся, мент?

— Не дождешься, голубок, — донеслось откуда-то издалека.

И вслед за тем мирную тишину ночной больницы расколол вой аварийной сирены. Загомонили встревоженные голоса, свет вспыхнул ярче, и Корин понял, что вот-вот на этаж ворвется двуногое стадо. Не оглянувшись на поверженного врага, добежал до пожарной лестницы, где еще раньше, когда шел сюда, приметил незарешеченное окно. Раздвинул ставни, встал на подоконник и, чуть примерясь, бесшумно спрыгнул в ночь.

ГЛАВА 5

Первое пробуждение на новом месте показалось Ане продолжением сна. Открыв глаза, обнаружила, что лежит на кровати в чисто убранной обыкновенной городской комнате-спальне. Торшер, туалетный столик, громоздкий пузатый комод орехового дерева, пуфик, дубовая тумбочка у изголовья, пара дорогих стульев с выгнутыми спинками — вот и вся обстановка. Но окно, в которое струился утренний свет, не забрано сеткой, и простыни пахнут французским мылом. Больше того, скосив глаза, разглядела на столике набор всевозможной косметики, то есть все необходимое для следящей за своей внешностью дамы. Это было так чудесно, что на мгновение она снова замкнула глаза. Когда открыла, ничего не изменилось, зато она сразу многое вспомнила: психушку, приезд пожилого господина с манерами замоскворецкого барина, мягкое сиденье иномарки, укол в вену, которого она впервые не испугалась.

— Кто бы мне ответил, — вслух произнесла Аня, — где я теперь очутилась?

Дверь тут же отворилась, и в комнату вошел тот самый седовласый господин с короткой бородкой и с синими, мягко мерцающими глазами, похожими на ее собственные. С озабоченным лицом господин присел на стул возле кровати. Память услужливо подсказала, где и когда она видела такую сценку и такое же выражение лица: с отцом в детстве, когда болела корью. Сомнительная пародия на прошлое. Аня улыбнулась как можно беззаботнее и сказала:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Анна Григорьевна… Помните, как меня зовут?

— Да, вас зовут Иван Савельевич.

— Правильно… Теперь давайте прислушаемся и скажем, где у нас болит?

Аня поняла его буквально.

— У меня ничего не болит, а у вас — не знаю.

— Я профессор, — строго сообщил Сабуров. — Причем практикующий. В прошлом веке старые врачи всегда говорили «батенька», «у нас», «будьте так любезны» — и еще потирали ладони, вот так…

Он с умным видом показал, как потирали руки старые врачи. На Аню жест произвел хорошее впечатление, хотя не растопил лед в сердце. Она боялась врачей не меньше, чем бандюков. С некоторых пор даже больше. Спросила с наивной гримаской:

— Будете ставить на мне какие-то опыты?

— Нет, это все в прошлом. Никаких опытов не будет. И тюрьмы не будет. Вас выпустили подчистую. Вы у меня в гостях, Аня. Это моя квартира.

Аня поглядела с хитрецой.

— Зачем вам нужна полоумная девушка? Извините, я, наверное, не имею права спрашивать?

Сабуров пожевал губами. У него было сухое, аскетическое лицо с мягким рисунком скул. Ей нравились такие лица.

— Аня, вам действительно нечего опасаться. Скоро сами это поймете… Хочу сразу прояснить некоторые аспекты. Если угодно, морального свойства. Сколько, по-вашему, мне лет?

Аня прикинула. Ответила честно:

— Около шестидесяти, да?

— Шестьдесят восемь… Раньше давали больше… Но я не об этом. В мои годы нетрудно обходиться без женщин. Понимаете, о чем я?

— Не совсем.

— Как бы яснее выразиться… Если вам придет в голову, что я строю какие-то легкомысленные планы на ваш счет, то здорово ошибетесь.

В Ане внезапно проснулась былая чаровница.

— Что вы, профессор, это было бы слишком хорошо.

— Что — хорошо?

— Если вы вытащили меня из ада, чтобы использовать в качестве наложницы, я была бы счастлива.

Она могла поклясться, что доктор слегка покраснел. В нем самом и в его поведении была какая-то тайна, которую ей предстояло разгадать. Чем скорее, тем лучше. Она не допускала и мысли, что доктор — или кто он там? — не имел на нее каких-то определенных видов. Но решила, что слишком спешить тоже не стоит. Довольно того, что пока лежит в теплой постели и, похоже, в ближайшие часы ей не грозит лоботомия.

— Я что-то не так сказала?

Доктор потер лоб ладонью.

— Давайте так, Аня. Отложим все щекотливые темы на потом. После того, что вы пережили, вам прежде всего необходим отдых. Согласны?

— Вам виднее, Иван Савельевич.

— Сейчас придет Татьяна Павловна, это моя медсестра, мой друг… Подумайте, что вам необходимо на первое время. Она составит список и все купит. Я имею в виду — одежду, туалетные принадлежности и прочее… Потом примите ванну и вместе позавтракаем. Как вам такой план?

Только в эту минуту Аня осознала, что на ней больничная пижама — и больше ничего.

— План хороший, — согласилась она. — А как же таблетки, уколы? Обычно нам давали много таблеток натощак.

Сабуров улыбнулся, продемонстрировав желтоватые редкие зубы, но явно свои.

— Выбросьте это из головы. Я же сказал, все кошмары позади.

— Так не бывает, — посмела возразить Аня. — Кошмары всегда впереди. И потом, уколы, таблетки — это же лечение, для нашей же пользы. Я благодарна врачам за их заботу. Боюсь только, денег не хватит, чтобы расплатиться.

Несколько мгновений доктор изучал ее с таким выражением, как ботаник изучает ожившее растение, но в его взгляде не было угрозы. Больше того, он смотрел на нее с состраданием. Что-то тут было не так. Что-то не укладывалось в схему отношений жертвы и палача.

— Прикидываться дурочкой тоже необязательно, — сказал он.

— Вы не считаете меня сумасшедшей?

— С какой стати? Вы абсолютно здоровы.

— Спасибо, доктор. Даже если лукавите, все равно спасибо.

Сабуров ободряюще прикоснулся к ее плечу, поклонился и вышел. Не успела за ним затвориться дверь, как в комнате появилась пышногрудая, темноглазая женщина в белом халате. Белый халат насторожил Аню, но ненадолго. От женщины веяло такой милой, подзабытой естественностью и добротой, как от утренней реки или дачной клумбы. К тому же, когда они познакомились, Аня быстро признала в ней такую же сумасбродку, какой когда-то была сама. Через пять минут она уже была посвящена в короткую, печальную историю: любимый муж в тюрьме по навету и многолетнее, изнуряющее ожидание весточки от суженого.

— Я храню верность моему Остапушке, — с искренностью маньячки сообщила Татьяна Павловна, — но вы знаете, Анечка, как это трудно, когда вокруг столько мужиков и каждый норовит залезть под юбку…