Невзначай Фаррелл вспомнил, как после первого своего присутствия на жертвоприношении напрочь потерял аппетит; от запаха же разлагающейся плоти так и вовсе голова тогда пошла кругом. И лишь чувство голода, настигшее юного адепта пару дней спустя, заставило того хотя бы прикоснуться к пище. И даже потом какое-то время впечатлительный паренек мог трапезничать только закрыв глаза — чем дал окружающим повод для насмешки.

С тех пор, почти десять зим спустя, Фаррелл почти подавил в себе брезгливость перед жуткими ритуалами единоверцев. Он даже поучаствовать в них успел — причем далеко не простым наблюдателем. Только вот запах, порождаемый этими ритуалами, по-прежнему не казался адепту цветочным ароматом. Да и вряд ли кто-то мог выносить его без хотя бы легкого, но отвращения. Кроме разве что Двэйна Бестелесного… но то был совсем особый случай; можно даже сказать — исключительный.

Двэйн возглавлял Храм последние полтора века и славился тем, что добровольно пожертвовал Тлетворному всего себя, без остатка. В смысле, тело… за что ему было даровано продолжить земной путь в виде бесплотного духа. Бесплотного — зато донельзя стойкого в вере… а также легкого на помине: едва Фаррелл вспомнил о нем, как словно легкий ветерок дотронулся до плеча адепта, а возле самого уха зашелестел вкрадчивый голос.

— Так что же привело тебя, дитя, в обитель нашей веры?..

Обернувшись, Фаррелл смог увидеть и самого главу Храма — размытый, полупрозрачный силуэт, проступавший сквозь стену.

— Вера, — отвечал адепт просто, — вера и долг. Ну и просто напомнить о себе: я ведь был в темнице… какое-то время, пока мои братья… Тени Леса, не вызволили меня.

— Твои истинные братья служат Тлетворному, — возразил Двэйн и словно бы осекся, — прости, что мы сами не пришли тебе на помощь.

Вопреки сказанным словам, в его голосе не слышалось ни намека на сожаление. Чувства давно были чужды столь верному слуге Тлетворного — равно как и выражение их.

— Говорю сразу: я никого не виню, — поспешил ответить Фаррелл, — тем более, есть вещи поважнее спасения моей шкуры. Слышали ли вы, Бестелесный, о войне, пришедшей в Лесной Край? А если слышали… то, случаем, не думаете, что это очередная суета, заварушка промеж знати — и Храма она не касается? Так, кстати, думали в Храме Стихий… а сейчас он разрушен и разграблен, а в живых осталась одна заклинательница. Она, кстати, и помогла вытащить меня из Ильмерана…

— Молодость не дает покоя твоей душе, — прошелестел на это Двэйн, — страсти рождают вопросы, спешка сама дает на них ответы, а сердце не приемлет их и выражает обвинения… Не стоит меня упрекать: да, я не покидаю Храма, но о войне наслышан благодаря нашим лазутчикам. О войне… и о том, что она закончилась.

— О, это как посмотреть, — сказал Фаррелл с непривычной для себя ворчливостью.

— Именно так, — согласился Бесплотный, — если посмотреть глазами герцога Торнгардского, то война действительно закончилась. Вальденрот захвачен, Совет Баронов — взят в плен и низложен. Теперь в сердце Лесного Края заправляет наместник, а сам Край обложен данью на целый век. Так может ли герцог Оттар желать большего?

— Но…

— Но кроме герцога Оттара и баронов Лесного Края есть и еще… много людей. Есть дикие горцы, переселившиеся на равнину — и местные жители, коим это не нравится. Никуда не делись ни воины в баронских замках, ни Тени Леса… а у всех у них есть оружие, а желания покориться нет. Так что спокойствия ждать не стоит: для простого люда война только началась. И не закончится еще долго.

— Но закончится все равно! — выпалил Фаррелл, — и известно, в чью пользу. Прихвостни герцога сильны; никакой замок или деревня не устоят перед целым войском. Рано или поздно все они покорятся… или будут уничтожены. Как был уничтожен Храм Стихий — и как в конце концов дойдет очередь и до этого Храма, и до Теней Леса.

— Неужели ты думаешь, я не понимаю этого? — молвил Двэйн Бесплотный, — если твое желание состоит лишь в том, чтобы сообщить мне и без того известные истины, то ты зря тратишь время.

— Так я… не только сообщить, — адепт вздохнул, успокаиваясь, — просто… ждать, когда придет мой черед встречать врага, превосходящего в силах, я тоже не намерен. Я хочу поскорее выкинуть это отродье из Края… и пришел спросить: может ли Храм помочь мне в этом? Есть ли способ?..

— Способ есть, — с готовностью отвечал Двэйн, — способ ударить врага сразу… и в самое сердце. И столь сильно, что те железки, которые зовутся у него «оружием», окажутся бессильны. Ты… когда-нибудь слышал про Темный Мор, дитя?

В ответ Фаррелл кивнул… и, помимо воли, судорожно сглотнул. Про Темный Мор он, разумеется, слышал — и совсем не завидовал его жертвам. Более того, им не позавидовал бы даже ильмеранский ратник, коему достался «подарок», приготовленный для его барона.

6

После темных коридоров Храма дневной свет казался необычайно ярким, чуть ли не слепящим. И все же наметанный глаз и следопытское чутье не подвели Фаррелла: никакой свет не помешал ему разглядеть фигуру в зеленоватом плаще, проскочившую между деревьями.

«Ох, зря ты по-нашему вырядилась, — внутренне посетовал следопыт, — плащ не сделает тебя Тенью Леса… коли прятаться не умеешь».

С тем же успехом, по мнению Фаррелла, можно было приставить к корове крылья: взлететь та все равно бы не смогла. Хотя на корову эта щуплая девица походила еще даже меньше, чем на следопыта. Да и на девушку, на искушенный взгляд Фаррелла, тянула поскольку постольку. «Бледная моль», «доска», «серенькая мышка» — вот какие эпитеты приходили на ум следопыту при взгляде на Заклинательницу Ветров. Приходили… но пределов его головы не покидали, хотя бы из чувства благодарности.

— Шпионишь? — а вот от ехидства Фаррелл все же не удержался, — да выходи, все равно тебя видно.

Недовольная, насупившаяся Шейла выглянула из-за дерева, одновременно откидывая капюшон плаща.

— Ну а хоть бы и так, — молвила она почти обиженно, — о твоих «могущественных покровителях» я узнала от вашего командира… и он же посоветовал проследить, когда ты пойдешь на встречу с ними. Потому что сам ты никого к ним не поведешь.

— Грегор? Вот старый пройдоха! — беззлобно проворчал Фаррелл, — хотя он прав: Храм наш гостеприимством не отличается — иноверцы могут попасть туда разве что в качестве жертв…

Взгляд Шейлы, и без того отнюдь не излучавший добродушие, на последней фразе и вовсе потяжелел. Как облака перед дождем.

— …но вот теперь ты узнала, о каких таких покровителях идет речь. Хоть, впрочем и так могла догадаться — например, по подарочку, припасенному для барона. Да, наша община… и наш Владыка и впрямь могущественны… в некотором роде. Но ты этому, похоже, не очень-то рада. Я прав?

— Ты поклоняешься демонам, — вместо ответа молвила заклинательница. В эту короткую фразу она вложила с избытком и брезгливости, и обычной ненависти. Так, что настала очередь уже Фаррелла выказывать недовольство.

— Демонам, ха, — небрежно бросил он, — может для кого-то и «демоны», а для таких как я — самый человечный из Темных Владык.

— Ты хотел сказать — «самый отвратительный»? Если бы я знала…

— Знала… что? — Фаррелл раздражался все больше, — что я принадлежу к темному культу? И что тогда? Не стала бы меня вызволять? Поверь, я благодарен тебе… но и поносить свою веру не позволю. Не нравится наш культ — так ведь мы никому его не навязываем. И никого в наши ряды нарочно не загоняем.

— Ну-ну, — Шейла хмыкнула, — только вот барон Ильмеранский тебя явно не за доброту и терпимость в темницу упек. И вряд ли — за доблестную службу в рядах Теней Леса.

— Девочка, — проговорил Фаррелл почти жалобно, — девочка, ну ты сейчас рассуждаешь почти как тот барон. Насчет которого я почти уверен: сей благородный муж уже покинул мир живых. Хочешь отправиться вслед за ним?

Теперь главное. Да, вы, заклинатели стихий, не любите нас, то есть приверженцев темных культов. И не только вы, многие не любят. Я скажу даже больше, мы и сами, поклонники разных Владык, друг дружку едва терпим. Разные, видишь ли у нас устремления: что по нраву одному из Владык… скажем так, обделяет другого.