Утро, а точнее, уже день, застал нас в постели. Утреннее занятие любовью заменяет и чашечку чая, и завтрак, и все что угодно. Поэтому до обеденного стола мы добрались только к трем. Дождь на улице кончился уже давно, и в окно радостно заглядывало солнце. Вообще-то до стола добралась Настя, я же еще был в ванной, когда она меня позвала.

– Смотри – кажется, наш мост показывают!

Из телевизора доносился жизнерадостный голос журналиста, начало речи которого я, конечно же, пропустил, но все самое интересное успел услышать:

– …моста. Вчера поздно вечером был зверски убит некто Колыванов Сергей Петрович. Он находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Убийца напал на жертву сзади и пытался перерезать ему горло ножом. Характер ранения свидетельствует о том, что работал непрофессионал. Убийца нанес несколько ножевых ранения в шею, смерть наступила очень быстро. У жертвы не было ни одного шанса на спасение. Труп был обнаружен только под утро, когда рассвело и прекратился дождь. На лежащего мужчину долго не обращали внимания, считая того просто пьяным. Трудно оценить, сколько человек успело побывать на этом месте, практически сводя к нулю поиск возможных улик. Мотивы преступления пока неясны. Милиция отказывается комментировать происшествие, идет работа по поиску убийцы. Если у кого-нибудь есть какая-то информация, просим сообщить ее по телефону, который вы видите на экране, или по номеру 02. С вами был …»

Дальше было уже неинтересно, и я пошел дочищать зубы.

– А ты не видел вчера этого человека? – спросила, заглядывая ко мне, Настя.

– Нет, я же шел другой дорогой, пришлось покупать программу на следующую неделю, так что мне вчера повезло.

– Да, а то на его месте мог оказаться ты.

– Это вряд ли. Я всегда на своем месте, а не на чьем-то другом.

Мысли опять вернулись ко вчерашнему вечеру. Мозг начал перебирать все, что помнилось и мнилось. Забыл я там что-нибудь, не потерял ли какую-нибудь улику, по которой меня можно будет вычислить? А вдруг следы не были смыты дождем до конца, и по ним меня скоро найдут? Теперь я понял, почему преступники возвращаются на место преступления: проверить, все ли было сделано правильно…

Меня самого удивляло, насколько легко я отнесся к смерти человека. Значит, я выбрал правильный путь. Теперь смысл жизни стал для меня понятен. Мир должен стать чище, спокойнее и добрее. Может ли родиться добро через зло? Пока на этот вопрос я не мог себе ответить.

– Ты какой-то задумчивый сегодня. Точно ничего не случилось?

– Да нет, все нормально.

– Нормально – это ничего не обозначающее слово.

– Но зато это правда. Дела всегда идут нормально.

– Даже если все вокруг плохо?

– Конечно, ведь всегда может быть хуже, и в то же время всегда может быть лучше.

– Все время ты со своими приколами.

– Это не прикол, это правда. Я всегда говорю только правду.

В голову из самых глубин подсознания ко мне забралась чертовски поганая мысль: «Меня видела вчера консьержка!» А ведь милиция может проверить все окрестные дома и все, что возможно, выспросить. Но сделанного не воротишь, так что, затолкав эту подленькую мысль обратно (ведь именно из-за самонакручивания многие преступники проваливают казалось бы, беспроигрышные преступления), я бросил себя мучить бесполезными мыслями.

– Ты не хочешь сходить за молочком? – нежно проворковала Настя.

– Ну, если, конечно, надо, то схожу, – стараясь подавить уныние в голосе, ответил я.

– А где молочко, там и заварное с кремом, – намекнула Настя.

– Вообще-то они в разных магазинах… Ну да ладно, может еще что нужно?

– Нужно-то много чего, но я сейчас не помню.

– Если что вспомнится, пиши на мобильный.

Я пошел по магазинам. Не люблю я их, они забирают слишком много энергии. Ага, уже вижу ваши скептические ухмылки. Да, я верю в энергию, потому что очень часто ощущаю ее воздействие. Любому скептику желательно заняться массажем, чтобы понять это. Почувствовать, как весь негатив, вся гадость переливается из тела массируемого человека в массажиста. Может и поэтому тоже я не люблю массировать взрослых.

Но на удивление, настроение у меня было вполне приличное, и я решил купить Насте чайную розочку. Почему-то захотелось сделать ей приятное. Наверное, такой уж я добрый человек (ухмыляться пришлось самому себе). Честно говоря, все мое существо не одобряет покупку срезанных цветов. Я всегда представляю, как они стоят в вазе и умирают. Женщина, в квартире которой во всех вазах стоят срезанные цветы, уподобляется хоспису. Цветы медленно увядают – умирая, возможно, они даже кричат или стонут, только мы этого не слышим, пока что не научились. Но Настя никак не хочет поддерживать мои взгляды. Поэтому вначале я дарил ей цветочки в горшочках, но их когда ставить стало уже некуда, пришлось перейти на умирающие растения. Мне их очень жаль, но все же будет намного лучше, если их куплю я, а не кто-то другой, я о них позабочусь. Некоторые, особенно розы, очень часто дают в вазах корни, и я потом не знаю, что с ними делать – бабушкина деревня скоро превратится в розовый сад.

И все-таки как же меня тянет посмотреть, что сейчас творится на месте убийства! Желание довольно сильное, но преодолимое.

Ладно, все фигня, пора домой! Молоко куплено, заварное тоже, цветы мерно покачиваются в такт шагам.

Я звоню в дверь. Хотя странная фраза – скорее, звоню в звонок и жду, когда мне откроют. А если быть объективным, то звонит звонок, а я лишь на него жму. Ключи от Настиной квартиры я не беру принципиально – зачем? Сама захочет – даст, но она пока не спешит. Может, не доверяет – кто его знает? Женщины всегда загадочны, даже если там отгадывать нечего.

Сзади раздались шаркающие шаги. Бомжовская морда перемещалась с верхнего этажа вниз – небось, отоспалась и снова на промысел отправилась. Рука инстинктивно потянулась к ножу, но его не было. С этим ножом мы простились навсегда. Возможно, он еще долго пролежит на дне реки, переваливаясь с боку на бок, а может быть, его уже выловили хитроумные следователи и теперь тщательно изучают.

Мне нужно новое оружие.

Дверь распахнулась.

– Ты так быстро!

– Конечно, я ведь уже соскучился, – сказал я и достал спрятанные за спиной розы.

– Ой, это мне? – честно говоря, меня всегда поражают бессмысленные вопросы.

– Ну раз дверь открыла ты, значит тебе.

– А если бы дверь открыла очаровательная блондинка? Ты подарил бы их ей?

– Вполне вероятно, но тогда я бы сильно удивился и подумал, что ошибся квартирой, – ответил я.

Поцеловав меня, Настя отправилась искать свободную вазу, а я, ничего не подозревая о начавших бродить в моей голове мыслях, лег на диван. Спокойствие продлилось недолго – его прервал гогот, влетевший в окно и заметавшийся по комнате. Потом последовала нецензурная брань и радостные крики, которые почти тут же опять переросли в гогот.

Облюбовав старое бревно, под окнами расположилась великолепная четверка. Три «особо одаренных» субъекта, считающих, что самым полезным занятием достойного человека является распитие спиртных напитков, матерные вопли и дикий смех, сидели под нашими окнами на поваленных недавней бурей стволах деревьев. По доносившимся звукам можно было понять, что кому-то очень весело. Жаль, но остальные жильцы нашего дома не разделяли этого хорошего чувства.

Винтовка с оптическим прицелом оказалась в моих руках мгновенно. Передернув затвор и убедившись, что патроны на месте, я прицелился в голову одного из гоготоделов. Мягкий спуск – и один из «друзей» завалился носом вперед. Глушитель сработал безупречно. Трое оставшихся недоумевающе посмотрели на своего товарища и снова засмеялись, послышались крики типа: «Вот нажрался!», «Этому больше не наливать!» Всю нецензурную лексику я вычеркиваю, мне не хотелось бы поганить бумагу сквернословием.

Когда они склонились над ним, мой указательный палец снова нажал на курок. Второму я влепил пулю в грудь. Беднягу отбросило назад, и он, зацепившись за бревно, завалился на спину. Тупые улыбки стали сползать с пьяных лиц. Один крикнул что-то нечленораздельное и попытался побежать, но пуля, пробила ему правое бедро. Он упал на траву, непонимающим взглядом окинул ногу и скорчился от боли.