Противника нигде не было видно.

Первое сообщение о нападении пришло окольным путем. Какой-то предприимчивый лейтенант в Караганде не смог связаться со штабом вышестоящего подразделения с помощью обычных средств связи и позвонил в свой бывший офис в Токио, сообщив о нападении.

И удивительно, что в то время, как все новейшие средства связи отказали, устаревшая телефонная связь сработала нормально. И тут же Нобуру разбудил звонок из Генерального штаба. Они хотели знать, что, черт возьми, происходит на его фронте.

Это была катастрофа, масштабы которой еще не все осознавали. Особенно русские. Их внезапное нападение все-таки оказалось успешным. Они захватили своих мучителей врасплох, когда те в буквальном смысле спали. Русские оказали сопротивление. Но они, эти несчастные глупцы, не представляли, что их ожидает.

Он знал, что из Токио будет еще один звонок. И он знал, что именно скажет голос на другом конце провода.

– Я этого не хотел, – сказал Нобуру самому себе, – Бог свидетель, я этого не хотел.

Если бы только он мог это предвидеть, предотвратить все это. Он закрыл глаза. Воин, которого он видел во сне, знал об этом, старался предупредить его. Но он слишком отдалился от природы, чтобы придавать значение таким предзнаменованиям.

Дух знал обо всем, но Нобуру не прислушался к нему. А сейчас было уже слишком поздно. Поздно для всех.

– Такахара, – прорычал он, уязвленный настолько, что не мог говорить вежливо.

– Да, господин генерал?

– Все еще ничего?

Такахара был жестоким человеком. И, как у всех жестоких людей, в состоянии замешательства в присутствии старших по званию на его лице появлялось выражение, какое бывает у испуганного мальчишки.

– Мы все еще не можем обнаружить противника. Мы стараемся… делаем все возможное.

– Недостаточно. Найдите их, Такахара, чего бы это ни стоило.

Настало время быть жестоким. У него еще была надежда, что он сможет предотвратить те ужасные события, которые, он чувствовал, должны произойти.

– Слушаюсь, господин генерал. – Такахара выглядел испуганным.

– Я хочу поговорить с командиром, ответственным за бомбардировку района Омска.

Такахара вздрогнул.

– Мы временно потеряли связь с командиром боевой задачей три-четыре-один.

– Когда? Вы хотите сказать, что они были сбиты? Почему мне не доложили?

– У нас нет свидетельств того, что боевое подразделение… исчезло. У нас просто нет с ними связи вот уже некоторое время. Помехи в электромагнитном спектре достигли невиданного уровня…

Нобуру отвернулся. Он был так зол, что не мог даже смотреть в сторону Такахары. Это была даже не злость, а ярость.

Омск… Почему он не доверился своей интуиции? Он ведь знал, что что-то там не так с той самой минуты, когда Акиро показал ему отклонение в показаниях теплового излучения в заброшенных складах. Почему он не нанес удар сразу?

Никто не подозревал, что русские обладали силами для нанесения ответного удара. Японская разведка ничего не обнаружила. Но почему русские так долго ждали, прежде чем использовать эти новые средства поражения? Почему они не использовали это сверхмощное оружие – каким бы оно ни было – сразу?

Сейчас было уже слишком поздно. Сейчас русские только навлекли на себя месть, и это единственное, что запомнят историки будущего об этой войне. Единственное, с чем его имя будут связывать в учебниках по истории.

Для русских было бы лучше, если бы японская разведка обнаружила проводимые ими приготовления. Усилия русских скрыть их увенчались успехом, но этот успех будет их крахом.

Воин из сновидения знал об этом с самого начала. И теперь он смеялся над тем, что происходит.

– Такахара.

Однако никакой необходимости кричать не было, так как, повернувшись, Нобуру увидел, что полковник никуда не отходил.

– Слушаю, господин генерал.

– Предположим, что эти самолеты не были сбиты и не прервали выполнения задания. Когда, в таком случае, они достигнут Омска?

Такахара взглянул на цифровые датчики, расположенные в ряд на боковой стене, с помощью которых офицеры штаба могли мгновенно определять время в основных часовых поясах земного шара.

– Через несколько минут, – сказал Такахара.

– Свяжись с ним, – сказал Тейлор раздраженно. – Скажи Танго пять-пять, что я немедленно хочу поговорить с ним лично. Конец связи.

Тейлор снял наушники. На его обезображенном лице было написано отвращение. Мередит согласовывал детали проведения операции с Десятым полком, постановщики помех которого находились в воздухе, готовые выполнять поставленную задачу, когда он вдруг обратил внимание на растущее раздражение в голосе Тейлора. Закончив разговор, он повернулся к полковнику.

– Опять Рено?

Тейлор кивнул:

– Этот негодяй приземлился. Бог знает, что он собирается делать. Сержант службы связи его эскадрильи не слышал о каких-нибудь неполадках. Когда же наконец этот сукин сын будет выполнять приказы?

Мередит понимал раздражение Тейлора.

Рено нужно будет совершить какую-нибудь невероятную оплошность, прежде чем его накажут, но даже в этом случае ему, как генеральскому сынку, все сойдет с рук.

– Не расстраивайтесь из-за этого, – сказал Мередит. – Нам пора салютовать пробками от шампанского. Это великий день. Он войдет в историю.

– Мерри, – сказал Тейлор, серьезно глядя на офицера разведки. – Это еще не конец. Именно сейчас наступает самый опасный момент. Именно сейчас, когда все похлопывают друг друга по плечу и подсчитывают, скоро ли они вернутся домой и обнимут мамочку… Единственная ошибка, и…

Это был один из тех редких случаев, когда Мередит не был согласен с Тейлором. Иногда Тейлор проявлял слишком много беспокойства.

Система сработала даже лучше, чем они ожидали. Они фактически лишили противника способности продолжать боевые действия в этом районе и при этом не понесли никаких потерь.

Они уже заканчивали выполнение задания, это была его заключительная стадия, после выполнения которой они отправятся в предписанный район сбора. Тейлор должен сейчас чувствовать себя победителем, отомщенным. Всю свою сознательную жизнь Тейлор ждал этого дня. А сейчас он отравлял радость другим.

Мередит решил промолчать. У него было хорошее настроение, а если Тейлор решил испортить им этот радостный момент, это было его дело. Отвернувшись к монитору, чтобы проверить донесения разведки, Мередит про себя улыбнулся и представил, как он будет когда-нибудь говорить своим внукам:

«Я был в Средней Азии с Тейлором. Да, с полковником Джорджем Тейлором из Седьмого полка. Вы ведь знаете, что я был его правой рукой. Во время боя я был так же близко от Тейлора, как сейчас от вас, мальчики. Его лицо напоминало боевую маску индейского вождя, но он был очень добрым человеком, хотя веселым его не назовешь. Но ко мне он всегда относился очень хорошо. Мы долго работали вместе… Ну, мы были закадычными друзьями».

– Какого черта тебе так весело? – требовательно спросил Тейлор. Но когда Мередит повернулся, чтобы ответить на вопрос, он увидел, что Старик просто удивлен поведением офицера разведки. Он чуть заметно добродушно улыбался.

– Да так, – сказал Мередит. – Я просто задумался, сэр.

– О Морин?

– Нет, – чистосердечно ответил Мередит, впервые за несколько часов представив себе фарфоровое личико и медные волосы жены. – Нет, я приберегаю воспоминания о ней на потом.

Тейлор опять стал деловитым.

– Давай свяжемся с Мэнни и запросим у него последнюю информацию. Я его хорошо знаю и думаю, что он сейчас чувствует себя чертовски виноватым из-за того, что не участвовал в сражении.

Мередит попросил одного из сержантов передать ему наушники сети связи тыла. Он посмотрел на список позывных, висящих на стене, и сказал в микрофон:

– Сьерра семь-три. Я Сьерра один-ноль. Прием.

Ответа не было.

– Возможно, курит или пьет кофе, – сказал Тейлор. – Используй мой позывной. Это привлечет их внимание.