В слабо освещенном чреве транспортного самолета он узнал, что ядерный удар по Претории оказался достаточным, чтобы вынудить южноафриканцев отступить. Южноафриканцы все-таки тоже зарвались. Но США потеряли больше, чем приобрели. Весь мир осудил поступок американцев. Никто не поддержал их, даже самые близкие союзники. Наоборот, случившееся послужило сильнейшим толчком для роста движения за запрещение всех видов ядерного оружия. Японцы использовали американскую акцию в качестве повода для развязывания беспрецедентной торговой войны. Десятилетие за десятилетием они медленно вытесняли США и даже страны Европейского Сообщества с главных мировых рынков электроники и высоких технологий, а теперь объявили, что не станут отныне торговать с любой страной, сохранившей торговые отношения с США. Японцы мотивировали свое решение этическими соображениями. Впрочем, они выразили намерение продолжать продавать свою продукцию Соединенным Штатам, ибо полное эмбарго могло бы, по их мнению, слишком больно ударить по невинным людям…

Американское правительство оказалось бессильным. На внутреннем рынке не нашлось аналогов многих элементов, необходимых для существования неотехнологического общества. К тому же без запчастей японского производства целые отрасли американской экономики остановились бы уже через несколько недель. У войны неожиданно открылись такие стороны, где бессильны были военные с их невидимыми для радаров бомбардировщиками или огромными флотами авианосцев. Даже сама военная машина, как выяснилось, всецело зависела от важнейших компонентов, первоначально разработанных в США, но усовершенствованных и более эффективно производимых в Японии.

Пресса надрывалась, крича об экономическом Пирл-Харборе3 со страниц газет, отпечатанных на суперсовременных печатных станках, изготовленных в Иокогаме, с экранов телевизоров «Панасоник», «Тошиба» или «Хитачи» с повышенной четкостью изображения, сигнал на которые поступал по японским системам связи.

И новая битва при Мидуэе казалась мало вероятной в обозримом будущем. Разумеется, даже стратегическое военное противодействие исключалось, не только из-за разгрома, устроенного армии США в Африке и царящих во всем мире антиамериканских настроений, но также и потому, что защищавшая Японские острова система воздушно-космической обороны была гораздо совершеннее, чем не полностью развернутая система противокосмической обороны США, которая в свое время послужила первоначальным толчком и основой для создания ее японского аналога.

Соединенные Штаты обвинялись во всех бедах современности, включая и распространение болезни Рансимана. В восторге от унижения Америки страны Европейского Сообщества быстро забыли, что поначалу поддерживали интервенцию в Заир. Во всем мире господствовало чувство, что американцы наконец-то получили по заслугам, и европейцы поздравляли себя, что еще в девяностые годы прошлого столетия так успешно развалили Североатлантический блок.

Военными действиями больше невозможно ничего решить, утверждали они и в качестве примера приводили собственные миниатюрные армии – едва достаточные для хорошего парада – как наиболее эффективные в мире, где обескровленные гиганты как Востока, так и Запада в равной степени оказывались загнанными в угол. Основной целью европолитики стало, похоже, стремление разделить мировые рынки сбыта с Японией и менее могущественными государствами Тихоокеанского региона, даже ценой существенных уступок Стране восходящего солнца.

В конце концов, рассуждали европейцы, их собственный внутренний рынок останется незатронутым соглашениями, и вообще Европейское Сообщество стало почти столь же замкнутым в себе, как Китай.

Единственное, к чему европейцы оказались не готовы, так это к болезни Рансимана, к тому удару, который она нанесла мировой экономике вообще и европейской, в частности. Только японцы сумели организовать действительно эффективные защитные меры, напрочь закрыв доступ на свои острова, но продолжая экспортные операции через открытый на Окинаве торговый порт.

Тейлор пролистал списки погибших, не чувствуя себя еще готовым вчитываться в них более внимательно. Точно так же он не мог заставить себя детально изучить подробности проигранных сражений. Он еще не дочитал все до конца, но в нем уже начало расти чувство протеста. Он выжил, и его страна преодолеет все свалившиеся на нее беды так же, как Тейлор преодолел тяготы своего путешествия по джунглям.

Наконец, он отбросил замусоленные газеты, натолкнувшись глазами на заголовок, который как бы подводил итог под мозаикой печальных новостей:

У Тейлора мало что осталось в памяти об Азорах. Только бесконечная скука палаточного городка, где каждому эвакуированному предстояло провести девяносто дней, переселяясь из одной «стерильной» секции в другую. А еще он запомнил свое удивление, когда узнал, что считается погибшим и что посмертно удостоился награждения крестом «За летные боевые заслуги». Оказывается, станция военной разведки все же приняла и записала его последние отчаянные призывы. Еще одно воспоминание – капитан военной разведки по имени Такер Уильямс, который божился, что собирается выжить хотя бы только ради того, чтобы исправить положение дел в разведке. Тейлор в пол-уха слушал его рассказы о том, как погоня за чинами развратила военную разведку: «Мы стремились только к тому, что приносило ощутимые плоды в мирное время, – командным должностям, званиям – ко всему, кроме опыта разведывательной работы. И когда страна призвала нас, мы отправились в Африку целой бандой старших офицеров, но без аналитиков, специалистов по сбору информации и по радиоэлектронной борьбе, без которых войны-то и не выиграешь… И Богом клянусь, что я исправлю положение, даже если мне придется пистолетом расчищать себе дорогу к должности начальника штаба военной разведки». Тейлор не имел столь ясной картины своего будущего. Он подозревал, что все-таки останется в армии, хотя теперь, после поражения в африканском небе, у него поубавилось уверенности в том, что он прирожденный военный. Но превыше всего ему хотелось получить шанс реабилитироваться в собственных глазах, исправить сделанные ошибки. Заплатить долги.

Он не боялся болезни Рансимана, даже когда от нее свалились два его соседа по палатке. Он уверил себя, что обладает к ней природным иммунитетом. Если уж и Африка не смогла его погубить, то Азоры он и подавно переживет. Но как-то ночью он проснулся от собственных криков и невыносимой боли в животе. Сперва он решил, что дело в бесчисленных паразитах, от которых лечили его армейские врачи. Но потом, за миг до того как потерять сознание, он осознал страшную правду.

Помимо первого потрясения, он почти ничего не помнил о болезни. Только долгий сон, проснувшись после которого, он увидел в зеркале лицо чудовища вместо своей прежней мальчишеской физиономии.

По крайней мере, ему повезло в том, что его умственные способности не пострадали. Целая серия тестов, через которые проходили все выздоровевшие, не выявила никакого снижения его умственного потенциала. Немного позже армейское командование даже предложило ему сделать бесплатную пластическую операцию, на которую мог рассчитывать любой американский военнослужащий, заразившийся БР при исполнении служебных обязанностей. За годы эпидемии хирурги добились ощутимых успехов в восстановлении пораженной болезнью кожи. Результат их работы нельзя было, конечно, назвать идеальным, но, по крайней мере, вы могли прийти в ресторан и не испортить аппетита окружающим.

Тейлор отказался от операции. За все годы испытаний, выпавших на долю его страны, много медалей и лент за участие в разных кампаниях украсили его форму. Но когда он оставался наедине с зеркалом, то видел там свой единственный настоящий знак отличия, вечное напоминание о войне и о своем поражении в то ясное африканское утро.