Так высмеивал русский дореволюционный журнал английских империалистических хищников. Возмущение русской читающей публики английской политикой колониального грабежа было так велико, что журналы и газеты зло острили над Джоном Булем и его неудачами в Южной Африке. 31 мая 1902 года, век назад, был наконец подписан мир. Буры вынуждены были отказаться от независимости, признать себя подданными Британской империи. Говорят, что не принято напоминать о таких датах юбилярам, что это нетактично. Виновники подобных событий обычно застенчиво уклоняются от торжеств, не пускают фейерверки, не выступают с хвастливыми речами. Но мы тем не менее хотим освежить в их памяти эту позорную дату. Ценой громадных усилий всей Британской империи была куплена трансваальская победа. Этот сомнительный военный успех был несомненным политическим провалом, и притом не только английских колонизаторов, но и колонизаторства вообще.

ЮЖНАЯ АФРИКА (иллюстрации)

Столовая гора Бурский трек

Президент Пауль Крюгер

Христиан Девет

Генерал Луис Бота и его штаб

Буры в ожидании атаки

[1] Луи Буссенар. Ледяной ад

Во Францию Жан Грандье вернулся сказочно богатым и одержимый жаждой приключений, которая манит каждого, кто вкусил её пьянящий напиток и кого тянет наслаждаться им до самой смерти. Жану уже исполнилось 17 лет. Он ещё более окреп, возмужал и после нескольких месяцев отдыха, ему снова захотелось променять скучную однообразную жизнь богатого парижского рантье на полную риска и лишений борца за справедливое дело. И такое дело вскоре представилось. В октябре 1899 года британский империализм развязал войну против буров. Совершенно не мешкая и не сомневаясь, Жан принял сторону, подвергшуюся агрессии. Он решил стать добровольцем Трансваальской армии и на свои деньги экипировать отряд юных смельчаков‑разведчиков. Его сестра Марта и её муж Леон Фортен одобрили план Жана. Они проводили его до вокзала, откуда отправлялись поезда на Марсель. На вокзале Жан случайно знакомится с мальчишкой по имени Фанфан, выгнанного из дома отчимом. И Фанфан становится его первым бойцом и ординарцем. Во время путешествия на пароходе от Марселя до Лоренсо‑Маркеша Жан Грандье вербует одного за другим молодых искателей приключений в свой отряд разведчиков. И, прибыв в столицу Трансвааля – Преторию, добивается визита у президента Крюгера. Тот благословил смелого юношу и присвоил ему звание капитана. Много почти легендарных подвигов совершил на полях сражения капитан роты разведчиков Жан Грандье, прозванный за свою бесшабашную храбрость Сорви‑головой. Рота участвовала в осаде бурами Ледисмита, и там, во время одной из разведок, раненого капитана Сорви‑голова спас фермер Давид Поттер, впоследствии расстрелянный по приговору английского военно‑полевого суда. Сорви‑голова решил отомстить за гибель своего спасителя и друга всем пяти членам этого беззаконного суда. Каждый из них получил уведомление о приговоре к смерти. И один за другим английские офицеры пали от руки Жана и сына казнённого бура Поля Поттера. Сам Жан Грандье несколько раз побывал в английском плену: сначала он, после унизительной пытки "pigsticking", устроенной английскими уланами, попал на понтоны, стоящие неподалёку от мыса Доброй Надежды. Жан сбежал из этой плавучей тюрьмы и проделал путь от Кейптауна до Кимберли в качестве служанки старой английской леди, ловко переодевшись в женское платье. Затем его пленили вместе с армией Кронье. Но случайно встреченный им бывший полицейский из Клондайка Франсуа Жюно, помог ему бежать. И почти тут же Жан и Фанфан попадают в лапы капитана Руссела – одного из членов, приговорённого Сорви‑головой, трибунала. Но и здесь вовремя появляется, пропавший до этого, Поль Поттер и освобождает своих друзей. Затем они втроём переодевшись в бурских крестьянок, взрывают стратегически важный водоём Таба‑Нгу. И последний трагический завершающий эпизод, когда отряд Молокососов (так называли себя юные разведчики) прикрывал в ущелье отступление армии генерала Бота. И во время этого сражения отряд целиком гибнет под пулями превосходящих сил англичан. В живых остались только Жан и Фанфан. Их, израненных, находит всё тот же Франсуа Жюно. Английский врач Дуглас спасает жизни юным французам. Затем их отправили на санитарном поезде в Кейптаун и там, после окончательного лечения, заточили на старинном голландском маяке, превращенном англичанами в тюрьму.[1]

Глава II

На койке, за спиной Жана, заворочался Фанфан. За эти три месяца сидения на маяке он превратился в какую‑то сонную муху. Куда девалась его необычайная подвижность, неиссякаемая энергия и истинно парижское остроумие? Разговаривал он односложно и почти все дни спал, отвернувшись лицом к стене, отрываясь от своего занятия только в необходимых случаях. Похлёбка, которой "баловали" своих пленников английские тюремщики, не отличалась вкусовым разнообразием и вызывала иногда неприятные ощущения. Жан в первые дни после их заточения не находил себе места, метался по камере, как тигр, обдумывая планы побега. Но как сбежишь почти с вершины 50‑метровой башни без верёвки, даже если каким‑нибудь невероятным образом перепилив толстые железные прутья на оконце? И, в конце концов, Жан Грандье как будто бы смирился со своей участью. Как будто бы…

– Хозяин, ты всё пишешь?! – сонно проговорил Фанфан. – А ростбифы ещё не принесли? – добавил он, спуская босые ноги с койки на циновку, служившую ковриком.

Жан с грустью посмотрел на своего друга и бывшего лейтенанта Молокососов. Ещё месяц‑другой такого сидения, не только Фанфан, но и он сам превратится в физиологическое существо, думающее только о еде и сне. Но пока Жан, как мог поддерживал себя в хорошей физической форме. По утрам занимался гимнастическими упражнениями, укрепляя мускулатуру, тренировал твёрдость ладоней. Он ещё на что‑то надеялся. Окошко в старой деревянной двери противно заскрежетало и почти мальчишеский незнакомый голос произнёс: "Обед". В отверстие просунулась рука с деревянной миской, наполненной каким‑то варевом. Сверху варево украшала также деревянная ложка. Другая рука протягивала кусок просяного хлеба. Фанфан, не теряя остатков чувства собственного достоинства, не спеша пошлёпал босиком к двери и принял оббитую по краям миску, поставил её на столик рядом с неподвижно сидящим Жаном Грандье и затем принял из рук тюремщика вторую порцию похлёбки. В окошко заглянул любопытный глаз. Мелькнула часть безусого лица. Окошко захлопнулось. Фанфан принялся с аппетитом хлебать тюремную пайку. Жан к своей пока не притронулся, что‑то обдумывая. Наконец он обратился к жующему за обе щёки Фанфану:

– Кажется, к нам приставлен в сторожа какой‑то новенький.

– Точно, хозяин, новенький, и совсем ещё мальчишка, – перестав жевать, подтвердил Фанфан.

– Хочешь отсюда удрать? – наклонившись над самым ухом шёпотом спросил Жан.

– Ещё бы, – так же шёпотом воскликнул юный парижанин. – Надоел мне этот морской курорт. Дырки в животе уже давно зажили. Хочется ещё англичашек поколотить – отомстить им за погибших в ущелье.

– Может, скоро такая возможность нам представится, – произнёс Жан заговорщическим голосом. – Только нужно подождать ужина и… зюйд‑оста. Слышишь, начинает завывать.

И в самом деле, со стороны Столовой горы послышались свистящие и воющие звуки, словно пока далёкая ещё стая волков медленно приближалась в голодной жажде добычи. Дьявольское пиршество начиналось, но в разгар оно, судя по всему, войдёт после захода летнего январского солнца.