– И когда я знал то, что он скрывает, и любил там, где любил он.

Король ничего не ответил и сидел несколько времени в задумчивости. Я видел, что на меня устремлено много глаз, я знал, как многие завидовали моему долгому разговору с королем, недоумевая, чем могла быть вызвана такая милость, однако мало обращал на это внимания, стараясь угадать мысли короля и взвешивая вероятие своего успеха. Я желал только возможности вести тихую, мирную жизнь с любимой женщиной, отказавшись от всяких честолюбивых планов будущего. Другой на моем месте, может быть, воспользовался бы своим положением, чтобы получить материальную выгоду; я же, боясь, чтобы король не заподозрил меня в этом, поспешил сказать:

– Сегодня я уезжаю из Лондона, ваше величество; получу ли я то, что прошу у вас, или нет, но в том и другом случае буду молчать. Если ваше величество и не пожелаете помочь мне, все‑таки я останусь навсегда вашим преданным подданным.

Король ничего не ответил на мои слова, сказанные от всего сердца. Он взглянул на меня с лукавой улыбкой и спросил:

– Скажите же мне теперь, как вы любите мисс Кинтон?

Этот вопрос привел меня в полное замешательство. Вся моя самоуверенность пропала, и я едва мог проговорить:

– Я… я… право, не знаю…

– Я становлюсь стар. Пожалуйста, расскажите мне, мистер Дэл! – настаивал король, начиная смеяться над моим смущением.

Несмотря на все стремление, я не мог исполнить желание государя: чем сильнее чувствуешь, тем труднее иногда это высказать.

Мимо нас проходил герцог Монмут под руку с графом Рочестером, и король знаком подозвал их. Когда они подошли, я низко поклонился герцогу, и он любезно ответил на мой поклон. У него было мало оснований быть довольным мною, и он нахмурил брови, что, казалось, очень забавляло короля; но он сделал вид, что не заметил этого, и обратился к Рочестеру:

– Вот милорд, молодой человек, влюбленный в прекраснейшую женщину. Я спрашиваю его, что такое любовь – память мне уже изменяет, – и, представьте, он не может сказать мне это. Так как он сам не умеет выразить, что он чувствует, то будьте так добры – объясните ему это.

– Объяснить, что такое любовь? – с иронической улыбкой спросил Рочестер.

– И как можно красноречивее! – рассмеялся король, трепля за уши свою собачку.

Рочестер сделал гримасу и вопросительно посмотрел на короля.

– Пощады не будет, сегодня я – тиран, – улыбнулся тот.

– Слушайте же, молодые люди! – начал Рочестер, и его лицо приняло задумчивое выражение. – Любовь, это – безумие, и… единственный здравый смысл; это – бред и… великая истина; это – величайшая глупость и… единственная мудрость; это… ну, я забыл что это такое, – нетерпеливо докончил он.

– Нет, милорд, вы этого никогда не знали, – отозвался король. – Один из нас здесь, а именно мистер Дэл, знает это, но так как он не может это сказать, то эта тайна погибла для света. Джэмс, есть у тебя какие‑нибудь сведения о моем друге де Фонтелле?

– Те же, что имеете и вы, ваше величество, – ответил Монмут, – но я слышал, что Лорд Кэрфорд останется жив.

– Будем благодарны за это по мере возможности, – сказал король. – Де Фонтелль прислал мне очень невежливое заявление. Он пишет, что покидает Англию и отправляется искать такого короля, которому может служить истинный джентльмен.

– Не пришлось бы ему кончить самоубийством! – с напускным сожалением произнес Рочестер.

– Он – просто дерзкая каналья! – запальчиво воскликнул Монмут. – Он отправляется во Францию?

– Да, вероятно, под конец, когда перепробует всех королей в Европе. Король – все равно, что нос у человека: как бы плох он ни был, но отрезать его все‑таки нельзя. Один раз попробовали это сделать, вы помните…

– И вот ваше величество на троне, – закончил Рочестер с глубоким поклоном.

– Джеймс, – произнес король, – наш приятель мистер Дэл желает обвенчаться с мисс Барбарой Кинтон.

Герцог Монмут вздрогнул и покраснел.

– Его поклонение этой даме, – продолжал король, – разделялось такими высокопоставленными лицами, что нельзя сомневаться в том, что оно вполне заслуженно. Как ты думаешь, Джеймс, будет ли он ее мужем?

Герцог Монмут пристально посмотрел на меня, я же ответил улыбкой на этот взгляд; мне ли, поборовшему де Перренкура, было бояться герцога Монмута!

– Если человек любит женщину, которую считает достойной быть ему женою, то пусть скорее берет ее с Богом, потому что если ему придется искать себе другую, то это, пожалуй, заставит его столько же разъезжать по свету, как де Фонтеллю – в поисках за совершенным королем.

– Так как же, Джеймс? – настаивал король, – дать ему мисс Кинтон или нет?

Герцог Монмут понял, что его игра проиграна.

– Ах, ваше величество, пусть он берет ее! – постарался улыбнуться он, – и будем надеяться, что двор скоро будет опять украшен ее присутствием.

При этих словах я, совершенно неожиданно для себя самого, разразился коротким, но громким смехом, что было конечно крайне неуместно. Король обернулся ко мне, высоко подняв брови, и спросил:

– Позвольте узнать то, что так позабавило вас, мистер Дэл?

– Простите, ваше величество, я сам не знаю, почему рассмеялся, и прошу за это прощения, – ответил я.

– Однако же вы думали о чем‑нибудь в это время? – настаивал король.

– Да, ваше величество, и думал я, если уж на то пошло, вот о чем: если я не желал венчаться в Кале, то еще меньше того желал бы венчаться здесь, в Уайтхолле.

Наступило молчание. Наконец его прервал граф Рочестер.

– Должно быть, я – глуп, – сказал он, – я совершенно не понимаю того, что сказал мистер Дэл.

– Очень возможно, милорд, – отозвался король и, лукаво улыбаясь, спросил герцога Монмута: – а ты, сын мой, так же – глуп, как милорд, и так же не понимаешь, что хотел сказать мистер Дэл?

Молодой человек, как видно, не знал, сердиться ли ему или смеяться. Я разбил все его мечты, но это были только мечты. Между тем я поступил как раз так же и с де Перренкуром, и это утешало меня. Едва ли он мог чем‑нибудь повредить мне, и не из страха, а из расположения к нему я был очень рад, когда увидел, что его лицо прояснилось и на губах появилась улыбка.

– Шут с ним! – добродушно сказал он. – Я его понял. Надо сознаться, что этот малый не глуп.

– Благодарю, ваше высочество, за лестное мнение, – поклонился я.

– Однако это скучно! – вздохнул Рочестер. – Не пойдем ли мы дальше?

– Идите с Джеймсом, – произнес король, – а мистеру Дэлу я хочу сказать еще несколько слов.

Те, откланявшись, отошли.

Тогда он обратился ко мне:

– Так вы хотите покинуть нас? Я мог бы найти вам занятия здесь.

Я не знал, что ответить на это.

Король заметил мое колебание и тихо произнес:

– Ни с де Перренкуром, ни с королем Франции мои дела еще не окончены. Не смотрите на меня так недоверчиво, мистер Дэл! Говорю вам, что игра еще не кончена, а мои карты не все открыты.

Он опустил голову на руки и снова задумался. Настало молчание. Не стану отрицать, что замолкнувшее на время честолюбие подсказывало мне принять его предложение, а мужская гордость говорила, что и здесь, во дворце, я сумею охранить свою честь и все, что принадлежит мне. Я мог бы служить своему государю, раз он удостаивал меня своим доверием.

Вдруг король неожиданно ударил рукою по ручке своего кресла и заговорил:

– Вот я сижу здесь, это – мое назначение. Мой брат со своей совестью не усидел бы здесь. Джеймс со своей глупостью долго ли удержался бы на этом месте. Они смеются надо мною, но я сижу здесь и буду сидеть до конца своей жизни. Божьей милостью или… с помощью дьявола. Мое назначение сидеть здесь! Это – моя судьба.

Я никогда еще не видал короля в таком волнении, никогда не заглядывал так глубоко в его душу. Он говорил точно в каком‑то невольном порыве; я не смел ответить на последний, но, затаив дыхание, не сводил взора с государя.

Но его порыв так же быстро прошел, как и овладел им.