– Ну, и что же, милорд?

– Словом… сколько вы возьмете за то, чтобы исчезнуть?

Мы стояли друг против друга, я смотрел на Кэрфорда, стараясь понять его цель, и наконец спросил:

– Зачем вы хотите платить мне? Ведь платить будете вы?

– Да, я. Вы, конечно, знаете, зачем и с кем вы едете?

– С месье де Перренкуром, и месье Круасси, – ответил я, – а зачем – этого я не знаю.

– Не знаете и того, кто еще едет с вами? – спросил он, глядя мне в глаза.

– С нами едет и она, – помолчав, ответил я.

– И вы знаете, зачем?

– Я могу угадать это.

– Так вот я хочу ехать вместо вас. Я покончил с этим глупейшим Монмутом, а служить французскому королю не хуже.

– Тогда попросите его взять и вас.

– Он не захочет, предпочитая вас.

– Значит, поеду я.

Кэрфорд подошел ближе ко мне. Я следил за ним, положительно не понимая, чего он хочет.

– Что вы выиграете своей поездкой? – проговорил он. – Если же вас не будет, де Перренкур возьмет меня.

– Разве ему недостаточно Кольбера?

Лорд подозрительно смотрел на меня, как бы не доверяя моей наивности, а затем произнес:

– Вы отлично знаете, что Кольбер для его цели не годится.

– Клянусь честью, я этой цели не знаю, – воскликнул я.

– Клянетесь? – настойчиво переспросил он.

– Очень охотно, потому что это – правда.

– Тогда зачем же вы едете? – полуубежденный спросил он.

– Я повинуюсь приказанию, хотя у меня есть при этом и своя цель, которую я охотнее исполню сам, чем доверю другому.

– В чем же она, скажите, пожалуйста?

– Оберегать ту даму, которая едет с нами, и служить ей.

– Вы хотите оберегать ее? – иронически рассмеялся Кэрфорд.

– Ее и ее честь, – серьезно сказал я, – и этой задачи я не передам в ваши руки.

– Что вы сможете сделать? Как можете служить ей?

– Это – уже мое дело, милорд, – ответил я. – Мне надо еще сделать приготовления к отъезду, извините.

Я открыл для него дверь и стоял в ожидании. Кэрфорд больше не мог сдержать себя и вспыхнул от гнева.

– Клянусь небом, вы не поедете! – крикнул он, хватаясь за шпагу.

В этот момент раздался возглас:

– Кто говорит, что мистер Дэл не поедет?

В дверях появилась мужская фигура в высоких сапогах и плаще, полускрывавшем ее лицо. Однако мы оба узнали его. Кэрфорд отступил, я низко поклонился; оба мы обнажили головы.

Де Перренкур вошел в комнату и обратился к Кэрфорду:

– Милорд! Когда я отклоняю чьи‑нибудь услуги, никто не заставит меня принять их, и когда я говорю человеку, что он едет со мною, он едет. Угодно вам возразить что‑нибудь по этому поводу?

По лицу Кэрфорда было видно, что он дорого дал бы, чтобы обнажить шпагу против де Перренкура, да и против меня также, но повелительный жест француза указал ему на дверь. Он безмолвно повиновался.

– Короли, милорд, могут иногда посылать за кем‑нибудь шпионов, но сами в них не нуждаются, – произнес де Перренкур.

Эта фраза, сказанная вслед Кэрфорду, заставила последнего побледнеть и скрипнуть зубами. Я думал, что он бросится на оскорбителя, но он овладел собою и вышел из комнаты.

Людовик рассмеялся и, сев на мою кровать, сказал мне:

– Собирайтесь! Через полчаса мы уезжаем.

Я повиновался и молча стал собирать в чемодан свои немногочисленные вещи.

– Я выбрал в свои спутники вас, – продолжал Людовик, – потому что вы умеете молчать и, видя, умеете быть иногда слепым.

Я вспомнил, что герцогиня сомневалась в моей слепоте, но молча принял комплимент.

– Эти свойства драгоценны, – продолжал французский король. – Вы поедете со мною в Париж. Я найду там для вас дело, а кто мне служит, не будет раскаиваться. Скажите, я чем‑нибудь хуже других королей?

– Ваше величество – величайший государь во всем христианском мире! – искренне ответил я, и был прав: таким считал его весь мир.

– И величайший государь в мире все‑таки боится кое‑каких вещей, – улыбнулся он.

– Не может быть, ваше величество!

– Несомненно! Он боится женского языка, женских слез, ревности и гнева… в особенности же ревности, мистер Дэл.

Я смотрел на Людовика в недоумении, опустив руки; к счастью, мои сборы были уже кончены.

– Я женат, – продолжал он, – но это еще не важно.

Он пожал плечами, а я подумал:

«При дворе в особенности».

Должно быть, король угадал мою мысль; по крайней мере, он улыбнулся и продолжал:

– Однако я – не только муж, но и возлюбленный.

Я молчал, не зная, что ответить. Я, конечно, слышал о его увлечении Барбарой, но не мне было говорить с ним об этом.

Он встал, подошел ко мне и, глядя мне в лицо, спросил:

– А вы – не муж и не возлюбленный?

– Ни то, ни другое, государь.

– Вы знаете мисс Кинтон?

– Да, ваше величество.

Людовик подошел еще ближе и почти на ухо сказал мне:

– С такой женой и моим покровительством можно подняться очень высоко.

Я не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть при этих словах.

Так вот в чем разгадка! Теперь я знал предназначенную мне роль и награду за нее. Если бы мне сказали это месяц тому назад, когда я еще не выучился самообладанию, я ответил бы на это ударом шпаги, не глядя на то, кто сказал это. Теперь я, хотя и с трудом, подавил свое негодование и скрыл отвращение.

Людовик милостиво улыбнулся мне и продолжал:

– Ваша свадьба состоится в Кале.

К своему удивлению, я поклонился с улыбкой.

– Будьте готовы через четверть часа! – заключил французский король, выходя из комнаты.

Долго еще я простоял неподвижно на месте. Теперь я понял, почему Кэрфорд хотел ехать вместо меня, почему герцогиня Орлеанская рекомендовала мне закрывать глаза, понял какое «счастье» ожидало меня. Английский придворный со своею женою поедет с французским королем; король примет под свое покровительство обоих, и этою женою будет Барбара Кинтон.

Наконец я опомнился и стал окончательно собираться в путь. Я зарядил свой пистолет, осмотрел шпагу. Судьба давала мне случай исполнить обещание, данное отцу Барбары: честь его дочери была теперь в моих руках. Внезапно в моей душе проснулось сомнение. После жизни при дворе я знал теперь, каковы там были понятия о чести. Я ничего не знал о Барбаре, от нее у меня не было никаких сведений. Оттолкнув герцога Монмута, не шла ли она сама навстречу де Перренкуру? Я отгонял эту мысль, но она назойливо возвращалась ко мне. Барбара ехала с королем Франции. Ехала ли она добровольно?

С этой неотступной мыслью я шел навстречу судьбе.

IIIДЕ ПЕРРЕНКУР УДИВЛЯЕТСЯ

Слова де Перренкура: «С такой женой и моим покровительством можно подняться очень высоко» – все еще неотступно звучали в моих ушах, когда я шел на берег моря, и совершенно заглушали во мне всякое воспоминание о последних событиях, о всяких заговорах, о королях, католиках и протестантах. Мне было безразлично, что король подписал в эту ночь отречение от своей религии и свободы своего королевства, меня не занимал больше смелый план фанатика Финеаса Тэта, в который он завлек моего простака‑слугу. Все это меня не касалось и зависело только от Божьей воли. Собственная задача, выпавшая на мою долю, казалась мне гораздо более важной и занимала все мои мысли. Я предвидел массу затруднений, почти не имел надежды выйти из них, но твердо решил не быть соучастником короля Людовика в его планах. Иллюзии юности пропадают быстро, и я уже не возмущался сделанным мне предложением, а только был удивлен, почему выбор короля остановился на таком скромном человеке, как я, когда многие высокопоставленные лица поспешили бы с восторгом, без колебания принять лестное предложение.

Мы были уже на набережной, нас ожидало маленькое судно. Дул слабый ветер; он был достаточен для отплытия, однако обещал долгий переезд. Над морем стоял такой густой туман, что Кольбер с недовольством пожимал плечами, но Людовик не хотел и слышать об отсрочке отъезда. Тогда наш король послал за известным лоцманом Томасом Лай, чтобы тот проводил нас, пока не окажутся в виду берега Франции. Оба короля ходили взад и вперед, занятые оживленным разговором. Неподалеку виднелись две женских фигуры; вскоре к ним подошел Кольбер; после недолгого разговора с ними он направился в мою сторону и обратился ко мне с любезной улыбкой, предлагая взять на свое попечение мисс Кинтон.