Мария Куприянова Раскалённая луна

Пролог

Край Радонежский, Село Заболотное, 1523 г. от Рождества Христова

— Глянь, Мурка, вот и готово.

Пушистая серая кошка довольно изогнулась и, громко урча, потерлась о ноги высокой девушки, ухватом выуживающей из печи горшок с похлебкой.

— Скоро уж и деда воротится, ужинать будем.

Мурка мяукнула и внимательно посмотрела на хозяйку.

— И тебя угощу! — засмеялась девушка, отбросила за спину толстую косу и расправила складки узорчатого саяна.

Кошка согласно мурлыкнула и, не сводя с горшка золотистых глаз, запрыгнула на лавку. Девушка опустилась рядом, обхватив руками выпирающий живот.

— Ах, Мурка, вот когда сыночка родится, тебе веселее будет. Уж он-то и в догонялки с тобой сыграет, и сметанкой подкормит.

В том, что у нее родится именно мальчик, Дарья не сомневалась. Как не сомневалась в том, что говорят животные и птицы, что шепчут деревья и травы, что рассказывают древние духи. Она владела странной силой — непонятной для окружающих, но такой естественной и родной для нее самой, что жизнь без этого шепота казалась пустой, как нераскрывшееся семечко, упавшее в землю.

Она не верила в бога, про которого рассказывал местный священник. Для нее божественной была сама природа — капли живительного дождя, напитывающего землю силой, лучи горячего солнца, ласкающего всходы, песнь быстрой речки, дающей богатые уловы. Природа одарила ее умением исцелять всех, кто нуждался в помощи: будь то захворавший человек или подбитая мальчишками птица. И даже если люди не всегда отвечали благодарностью, бросая вслед подозрительные взгляды и обзывая ведьмой, Дарья знала — случись что, они придут к ней за помощью, и она никогда не откажет. А иначе и быть не может. Не должно с ними случиться то, что произошло с ее семьей. Не спасла она родных, не уберегла… Не стало ни отца, ни матери, ни братишки меньшего. Только ее и деда мор стороной обошел.

В тот черный год болезнь выкосила многих. А на тех, кто выжил, лег тяжелый крест: непосильная работа в поле, чтобы урожай не пропал, надрывная охота в лесу, чтобы самим с голоду не помереть. И эта страшная пора настолько сблизила деда и внучку, что теперь они жили душа в душу. Даже когда в дом ворвался позор — не устояла Дарья перед проезжим красавцем-барином, принял дед Иван отяжелевшую внучку. Сам не бранился и другим в обиду не давал.

— Подумаешь, голова непокрыта, — отмахивался он от односельчан, — лишняя сила в избе всегда пригодится.

Суматоха во дворе и собачий лай отвлекли девушку от приятных мыслей о ребенке. Дверь открылась, и в горницу ворвались люди — двое мужчин поддерживали под руки третьего. Рубаха его местами порвалась и покрылась грязью. Растрепанные седые волосы падали на лицо, на лбу выступили бисерины пота, а губы кривились от боли.

— Дедушка! — всплеснула руками Дарья. — Что случилось?!

— Ничего, ничего, Дарьюшка, — просипел тот, едва сдерживаясь, чтобы не застонать и не напугать внучку еще больше. — Леший с пути свел.

— Упал он, — пояснил один из сопровождающих, — Думал, дичь, а там — провал. И прямиком в овраг покатился. Ногу повредил.

— Давайте, сюда-сюда его кладите! Ох, деда, да как же так! — запричитала девушка, закатывая штанину.

— Ерунда все, — лицо деда Ивана стало пепельно-серым, и он вскрикнул, когда руки целительницы коснулись ушиба.

— Не ерунда, — покачала головой Дарья, — тут мазь особая нужна, а у меня трава для нее закончилась. Придется на озеро идти.

— Дашенька! Солнце садится! Куда ж ты, на ночь глядя?! Нога обождет!

— Нет, не обождет. К утру может совсем почернеть. Я мигом.

Не слушая больше деда, она накинула душегрею — вечера в лесу были совсем холодными, и вышла из избы.

Солнце уже клонилось к закату. И ей во что бы то ни стало надо успеть на озеро. Целебные шарики — они ведь капризные, днем плавают на водной поверхности, а к ночи на дно темное уходят. Селяне их пугаются, близко не подходят, головами русалочьими называют. И даже не догадываются, что лучше средства от ушибов и ранений найти в лесу ой как трудно.

Розовые лучи уже окрасили ветви мохнатых елей, легли на мох и густой кустарник, пробежались по торчавшим из земли могучим корням деревьев. Надо торопиться! Надо добыть хоть один шарик…

Изящные ножки, обутые в лапти, быстро ступали на мягкую, влажную от испарений землю, полы саяна то и дело цеплялись за низкий кустарник и за ветви поваленных ураганом деревьев. Сучковатыми пальцами они хватались за подол, пытаясь задержать путницу, заставить повернуть назад. Но вот впереди показалось озеро, и зеленые макушки бархатных водорослей, гоняемых волнами по блестящей поверхности.

Дарья наклонилась, ухватила несколько шариков, спрятала в мешочек, и присела на берег. Ноги подкашивались, сердце, казалось, билось в самом горле, низ живота неприятно потягивал. Она глубоко вздохнула, переводя дух.

Засыпающая природа очаровывала. Ветер улегся — ни одна ветка не колыхалась, ни один листик вниз не сорвался. В вечернем небе гоняли стайки птиц, а волны шелестели так тихо и убаюкивающе, что даже ребенок, всполошившийся быстрым шагом матери, теперь спокойно переворачивался с бока на бок.

— Ничего, — девушка с любовью погладила живот, — отдохнем дома. Вот деду поможем, и отдохнем.

Она встала и, тяжело вздохнув, пошла обратно. Солнце мигнуло последний раз и уступило место на небосводе пылающей медью луне.

Сумерки сгущались быстро. Здесь всегда так бывало — туман с озера наплывал на землю, а лесная чаща почти не пропускала лунный свет. Дарья шла по наитию — здесь она знала каждый поворот, каждый капризный изгиб утоптанной тропинки. Сердце билось часто-часто — лес она любила, но вот оставаться одной в такую темень, да еще так далеко от дома, еще не приходилось.

— Не бойся, мой родной, — заговорила она с малышом, чтобы как-то отогнать липкий страх, наползающий с корявых стволов, окруживших дорогу, с непроглядной тьмы, окутывающей взор, — скоро выберемся. Главное, лекарство у нас.

Откуда-то сбоку послышался легкий треск. Так ломается тонкая веточка под лапой у неосторожного хищника, так лес дает знать, что рядом кто-то есть. Дарья ускорила шаг. Бежать глупо — пропустишь поворот, сойдешь с тропы и окажешься в самой чаще леса — ввек не выберешься.

— Ууух, — сверху сорвалась тень, спикировала вниз, заставила девушку вздрогнуть и сжаться от ужаса. Над головой просвистел ветер, огромная птица полетела вперед и исчезла в тумане. Всего лишь филин. Ночной охотник вылетел за добычей…

— Птица, маленький. Нас напугала птица, — зашептала Дарья. Так легче, рассказывать о происходящем. Звуками срывающегося голоса отгонять панику и желание бежать, не чуя под собой ног.

Что-то снова хрустнуло, на этот раз совсем близко. Клубы молочно-белого тумана встрепенулись, разогнанные быстрой тенью. Сквозь оглушительное биение собственного сердца девушка услышала чье-то дыхание. Сзади. Почти в затылок.

Судорожно вскрикнув, Даша побежала. Неуклюже, тяжело переваливаясь, подхватив руками живот. Туман впереди начал рассеиваться. Будто дикий зверь, страшащийся костра и тепла человеческого жилья. Лес заканчивался, и огни селения замелькали совсем близко. Оставалась пара шагов, чтобы вырваться из страха, из мучительной погони по ночной тропе. Но когда, казалось, спасение было рядом, кто-то ухватил ее за косу и рванул назад.

Девушка дико закричала, пытаясь вырваться из цепкой хватки. Обернулась и столкнулась с черным, пронизывающим насквозь взглядом. Он затягивал, кружил голову, делал тело безвольным, подобным тряпичной кукле… Ледяные прикосновения, принадлежащие самой смерти, уже не причиняли боль. Даша стала такой же холодной в жутких объятиях ночной твари. И только струйка горячей крови, медленно текущая по коже, напоминала, что в утробе бьется еще одно сердце, останавливаться которому еще не время.

Сквозь дурноту и тошноту, сквозь безволие и боль вдруг забилась мысль о собственном чаде. Он же умрет вместе с нею. Маленький, не увидевший этот прекрасный мир, не вдохнувший дурманящего запаха елового леса, не увидевший солнечного света. И словно бы в ответ, низ живота натянулся тугим канатом, а потом разорвался от жуткой боли.