У нас в руках контрольно-финансовые отчеты (1925–1926) «Англетера» со списками его жильцов (более 150 человек). Листаем толстенный фолиант, датированный 15 октября 1925 г.[28] Среди квартирантов — чекисты, партийно-советские работники, нэпманы, деятели культуры. Например, артисты театра Вс. Мейерхольда, гастролировавшего в Ленинграде (Эраст Гарин, Владимир Яхонтов, Борис Захава). 25-й номер занимает сотрудник ГПУ Альберт Стромин (Геллер), позже, в 1928 г., следователь по «делу» так называемой Космической Академии наук. Интересная деталь: чекист жил по соседству с 5-м номером, а его занимал, если верить официальной версии, Есенин.

В октябрьском перечне постояльцев гостиницы имен Есенина и Устиновых нет и не должно быть, но все-таки появиться они могли, так как список был передан в финансовый сектор 24-го участка Ленинграда с большим запозданием: имеются декабрьские и январские (1926) пометки об отправке некоторым выбывшим жильцам извещений о налоге. Для нашей темы драгоценна приписка в графе — «№ 130». Здесь располагался Евгений Васильевич Кушников (человек с такой фамилией работал в Смольном). Примечание: «Сведений нет: убыл, не дав сведений. По свидетельству домоуправления, арестован». Подобные оговорки в списках «англетеровцев» — не редкость, за исключением, конечно, информации о задержании людей. Как правило, нет данных о постояльце — читай: явный или тайный сотрудник ГПУ. Дерзнем предположить, и Е. В. Кушников из той же «конторы». Заглядываем в справочник «Весь Ленинград — 1926» — целехонек «наш» товарищ, живет по такому-то адресу, «счетовод» — в те годы весьма распространенная «крыша» для бойцов невидимого фронта. Например, причастный к трагедии в «Англетере» чекист Ипполит Цкирия, управляющий домом № 8/23 по проспекту Майорова (здесь в кв. № 21 располагался загадочный «объединенный кооператив охраны»), тоже в свое время числился счетоводом.[29]

Именно в 130-й комнате, если верить официальной версии, проживала чета Устиновых. Этот номер многократно и без особой необходимости упоминался в воспоминаниях о последних днях жизни поэта. До апреля 1925 года здесь проводил досуг Лев Рубинштейн[30] (замечание домоуправления: «Без документов», то есть гэпэушник, и верить его воспоминаниям «На рассвете и на закате» (в них имеются страницы о есенинской трагедии) никак нельзя).

Наши подозрения в том, что Устиновых «прописали» не в рядовом, а в особом номере, подтвердились, когда обнаружилось, что в ревизорских бумагах нигде не значится № 131. Случайный пропуск? Нет! 131-й существовал, о чем свидетельствует чудом сохранившееся «Дело № 20 по инвентаризации гостиницы "Англетер". Начато 15 марта 1926 г.»[31] В описи подробно перечислены обстановка и вещи комнаты № 131, стоимостью 219 руб. 70 коп.

Предлагаем решение загадки: указанные два помещения, очевидно, были смежными и предназначались для особо доверенных лиц, использовавших отель для секретных операций. Потому-то в 130-й и «поселили» чету Устиновых. К слову сказать, в упомянутом инвентаризационном перечне названы все вещи «треклятого 5-го», в котором «обитал» Есенин.[32]

Теперь открываем гроссбух со списком жильцов «Англетера», датированным 14 апреля 1926 года[33] (отчеты составлялись дважды в так называемом бюджетном году). Ожидаем (уже не без скепсиса) встретить нужные нам фамилии. Странный список. Пятый, «есенинский» номер совсем исчез. Ранее, в период октябрьской проверки (1925), в этой комнате отдыхал от своей кооперативной суеты Георгий Крюков (площадь помещения — 7,17 сажени). Небезынтересно было бы знать, в какой день и час Крюкова попросили покинуть гостиницу. Пропущены и другие номера, фигурировавшие в октябре. Испарился 25-й с его хозяином Строминым-Геллером и т. д., но, главное, не помечен 130-й с Устиновыми.

Много и сумбурно написано о гостиничных встречах с Есениным. А вот уборщица Варвара Васильева (р. 1906), обслуживавшая 5-й номер (это доказывает знак красным карандашом в одном из списков квартирантов отеля) и проживавшая в 336-м номере, живым поэта не видела. Перед смертью она успела рассказать знакомой, как 27 декабря, поздним вечером, то ли с чердака, то ли из подвального лабиринта какие-то пьяные громилы тащили в 5-ю комнату чье-то мертвое тело. Собеседница В. Васильевой намеревалась поведать об услышанном участникам одной из есенинских конференций в Ленинграде. Женщину посчитали сумасшедшей и прогнали.

Изложенные выше факты не отдалили, а, наоборот, приблизили нас к «явлению Устинова». Странно, но до сих пор есениноведы не заметили, что его никто не видел при прощании с поэтом в 5-м номере гостиницы, в ленинградском Доме писателей, на железнодорожном вокзале при проводах гроба в Москву. Известны воспоминания по этому поводу литераторов Н. Брауна, И. Оксенова, В. Рождественского и других — Устинова они не упоминают. Ситуация более чем неловкая: назвался чуть ли не лучшим другом Есенина, опекал его, якобы сочувствовал ему, а стряслось горе — куда-то исчез!..

Жорж «засветился» во многих эпизодах «англетеровской» истории. Его упорно записывали в свидетели трагического происшествия десятки недоброжелателей поэта. Приведем еще один убедительный и весьма показательный пример: Устинова пыталась реабилитировать в своих «мемуарах» (опубликованы) его близкая знакомая Нина Гарина, хозяйка литературного салона, вдова политического авантюриста, ставшего драматургом, Сергея Гарина-Гарфильда.

Например, «свидетель» — Лазарь Берман, уличенный в 1918 году в сотрудничестве с германской разведкой (по информации архива ФСБ) и тогда же завербованный ЧК. Многие десятилетия его «свидетельства» служили доказательством пребывания поэта в «Англетере». В настоящее время бермановская фальшивка разоблачена.

Более достоверны воспоминания Павла Лукницкого, хотя и он сотрудничал с «органами». Его рассказ все-таки заслуживает внимания. В частности, описывая лицо мертвого поэта, он отметил в дневнике:«.. левый глаз — плоский: он вытек».[34] Известный нам оригинал посмертной фотографии Есенина это наблюдение подтверждает.

С Устиновым сложнее. Подозрения на него падали давно, но документов на этот счет не было. И лишь сегодня пришла пора неопровержимых аргументов. Начнем с показаний Жоржа участковому надзирателю Горбову. В «Протоколе опроса» читаем: «Место службы: Редакция "Красной газеты". Литературный сотрудник».[35] В действительности в ту пору его не принимала на штатную работу ни одна солидная советская редакция, и он вынужден был перебиваться случайными гонорарами. В «Красной газете» журналист тогда постоянно служить не мог, так как проживал в Москве «на птичьих правах», а в городе на Неве бывал лишь наездами, изредка печатаясь в «Красной». В ней ему снисходительно давали подработать, ибо помнили, что в 1922 году он был заместителем ответственного редактора[36] «Петроградской правды», а затем недолго трудился в «Красной газете» (утренний выпуск). Об этом мы знаем из его «Личного листка». Сам собой напрашивается вывод о фальсификации «Протокола опроса», о стремлении представить Жоржа ленинградцем. Тем самым в сознании обывателей. закреплялась официальная версия смерти Есенина. Правда, надо иметь в виду, что показания свидетеля не разглашались, а узнавали об этом люди из газет. Один момент в протоколе опроса еще более настораживает. Внимательно вглядываемся в подпись «очевидца» — ничего похожего на его подлинные автографы, которые нам хорошо известны.

В то время у Жоржа имелось более надежное временное пристанище — газета «Беднота», та самая, которую до 1924 года возглавлял Лев Сосновский, усердно рывший яму Есенину, видевшему в нем «маленького картофельного журналистика», одного из тех, которые «и впрямь стали отстаивать точку зрения скотного двора» (статья «Россияне»). Георгий Феофанович вращался в кругу именно таких типов. Среди них — критик Осаф Литовский, прототип Латунского в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова. Прототип знал Устинова с 1918 года по совместной работе в «Известиях», в 1930-м дал ему следующую партийную рекомендацию: «С 1925 года т. Устинов во все время моего заведывания редакцией "Бедноты" работал в этой газете в качестве литературного сотрудника, разъездного корреспондента и ездил по провинции и в деревню по специальным заданиям и сотрудничал также в бюро расследования. <…> Много работал, причем я никогда не замечал, чтобы тов. Устинов в своей работе отклонился от генеральной линии партии. В последнее время тов. Устинов работает в качестве нештатного политредактора Главреперткома. Все его отзывы и рецензии о поручаемых ему пьесах свидетельствуют о правильной политической установке и идеологической выдержанности».[37]