После того, как он предложил шестьдесят три миллиона фунтов, полный человек в пурпурном галстуке несколько секунд колебался и затем отрицательно покачал головой. Три секунды царило полное молчание.
— Продана. За шестьдесят три миллиона фунтов. Она ваша, сэр.
Зал взорвался аплодисментами, напряжение внезапно вылилось во всеобщее облегчение и эйфорию. Это был не просто рекорд, это был потрясающий рекорд. Единственной занозой, сверлившей мозг профессионалов, был невысказанный вопрос, кто купил картину. В мире искусства все знают всех и знают, кто на кого работает. Но имени человека, купившего картину, не знал никто. Он исчез через боковую дверь прежде, чем кто-либо успел задать ему этот вопрос.
ГЛАВА 4
И лишь через несколько дней начали просачиваться слухи, что маленький безымянный человечек являлся представителем министерства финансов Италии. Поговаривали, что правительство выдало ему карт-бланш и поручило выкупить картину за любые деньги. Эта новость, в свою очередь, послужила поводом для разговоров. Как всякое государственное учреждение музеи субсидируются из бюджета. Поэтому директор Национального музея Италии вместе с кураторами других музеев Европы на всех аукционах стоял в сторонке, сгорая от зависти и злости, вынужденный наблюдать, как бесценные работы одна за другой уходят в руки толстосумов, ничего не смыслящих в искусстве. Но, несмотря на многие недостатки, этот человек считал сохранение культурного богатства Италии своим гражданским долгом и без устали обивал пороги кабинетов чиновников всех уровней, упрашивая их выделить дополнительные средства на приобретение национальных произведений искусства. В конце концов ему удалось убедить правительство в необходимости увеличения ассигнований на культуру, и когда на аукцион выставили «Елизавету», он потребовал выполнения обещаний.
Вполне естественно, что этому событию сопутствовало некое движение в запутанной сети интриг итальянского правительства. Покупка «Елизаветы» лишний раз продемонстрировала политику в действии. То, как легко нечистый на руку английский делец сумел похитить картину у государства и Ватикана и обошел все законы, препятствующие вывозу ценностей из страны, высветило беспомощность итальянского правительства, а также некомпетентность музейных историков и искусствоведов.
Сразу припомнили скандал, предшествовавший образованию управления под руководством Боттандо. В конце концов правительству пришлось уступить яростному давлению сограждан и отправить на аукцион своего представителя, наделив его беспрецедентными полномочиями. Это был смелый шаг, учитывая тот факт, что оппозиционная коммунистическая партия мгновенно использовала ситуацию в свою пользу, указав не менее десятка способов более рачительного расходования средств, выделенных на покупку картины. Другие партии начали помещать в газетах полемические статьи о бюджетном дефиците и о том, что страна не может ввязываться в подобные авантюры.
Но расчет правительства, и в особенности министра культуры, оказался верным. Министр культуры заявил, что правительство не посчитается ни с какими расходами для защиты национального достояния. Он сказал, что если уж Италия не сумела уберечь это великое произведение, то теперь она обязана сделать все, чтобы получить его обратно. И если это стоит денег, что ж: ради сохранения культурного наследия Италии придется чем-то пожертвовать. Речь министра принесла ему популярность, рейтинговые опросы показывали, что он сумел затронуть патриотические чувства сограждан. Ведь, помимо всего прочего, существует некое особое удовольствие от обладания самой ценной картиной в мире, не говоря уж о том, что итальянцам в кои-то веки удалось выйти победителями в честной финансовой борьбе с японцами и американцами. За пределами страны этот жест также заслужил одобрение. Руководители национальных музеев ставили его в пример правительству своих стран; некоторые газеты начали называть министра культуры — человека весьма скромного административного таланта и небольшого ума — воплощением дальновидного и динамичного политика, который мог бы с успехом занять пост премьер-министра.
Понятно, что это не снискало ему любви действующего главы государства. Министра спасло только то, что правящий кабинет в результате его активности приобрел значительно больше, нежели потерял, — правительству удалось продемонстрировать народу свой высокий культурный уровень, гибкость и даже некоторую эффективность выбранного политического курса. Причем первое качество в Италии считается едва ли не более важным, чем все остальные. Приняв все вышесказанное во внимание, премьер-министр решил повременить с отставкой министра культуры, взяв, однако, на заметку, что этого господина нельзя оставлять без присмотра, иначе не успеешь оглянуться, как он вновь попытается прыгнуть выше своей головы.
Возвращение картины на родину обставили с не меньшей помпой, чем официальный визит главы государства. После аукциона картина месяц оставалась в Лондоне, пока эксперты проверяли ее на подлинность, и лишь затем самолет доставил ее в аэропорт Фьюмичино. Там картину поместили в бронированный автомобиль, и процессия, возглавляемая мотоциклистами, двинулась в сторону Национального музея. В бронированных автомобилях не было никакой необходимости, но мнения Боттандо, управление которого вместе с регулярными войсками отвечало за охрану картины, никто не спрашивал. «Красные бригады» [3], эти городские партизаны семидесятых, уже несколько лет не давали о себе знать, но министр культуры не желал рисковать.
В Национальном музее «Елизавету» приняли как величайшую драгоценность. Для нее освободили целый зал и на расстоянии трех метров протянули заградительную веревку, чтобы посетители взирали на нее в почтительном отдалении. В зале царил мягкий полумрак, и лишь одну лампу направили прямо на портрет. Музейные работники признавались своим друзьям, да и не только им, что считают этот ход чересчур мелодраматичным — старым рисункам, таким, как, например, «Мадонна» Леонардо в Национальной лондонской галерее, свет действительно может повредить, но картины, написанные маслом, более устойчивы к свету и прекрасно сохраняются при естественном освещении. Тем не менее дизайнеры добились нужного им эффекта, сумев создать вокруг «Елизаветы» атмосферу почти священного трепета. Посетители, входя в зал, начинали говорить тихо, что еще больше усиливало впечатление от портрета.
Но все эти театральные приемы отошли на второй план, когда встал вопрос о безопасности. Сотрудники музея и полицейские еще не забыли, как несколько лет назад некий сумасшедший пытался разбить молотком «Пьету» [4] Микеланджело в соборе Святого Петра; за последние годы от рук маньяков пострадало непростительно много картин: одни из них были изрезаны в куски ножами, другие испещрены пулевыми отверстиями. Как правило, эти акты вандализма совершали непризнанные таланты, снедаемые завистью к давно почившим гениальным художникам, слава которых на столетия пережила их. Один сумасшедший даже провозгласил себя архангелом Гавриилом. Поэтому практически ни у кого не вызывало сомнений, что «Елизавета» непременно привлечет к себе внимание подобных неуравновешенных личностей.
Посетители хлынули непрерывным потоком. За первые несколько месяцев доход музея увеличился вдвое. Поход в Национальный музей стал едва ли не обязательным мероприятием не только для туристов, которые раньше обходили музей стороной из-за его удаленности от центра, но и для жителей Рима. Были распроданы тысячи открыток и футболок с изображением Елизаветы ди Лагуна, а одна международная компания, специализирующаяся на выпуске печенья, заплатила целое состояние за право поместить ее лицо на упаковке своей продукции. Плата за вход в музей выросла в несколько раз, и директор доложил правительству, что если популярность картины сохранится на прежнем уровне, то за четыре года она сможет полностью окупить затраченные на нее деньги.