— Известно, что в то время как Мастерсон убивали, вы были с супругой и профессором Робертсом в опере.
— Вы правы. Это был наш первый совместный выход за несколько месяцев. Мы попросили соседку присмотреть за детьми, ушли в восемь, а вернулись хорошо за полночь.
— Вы брали такси?
— О да, пришлось. Не было выбора. Все эта забастовка. И то повезло — еле-еле успели. Обратно тоже добирались несколько часов. Это подпортило впечатление от необыкновенно великодушного жеста Робертса. Он получил какой-то залежавшийся гонорар и позвонил пригласить нас. Очень мило с его стороны — тем более что он сам не большой ценитель Доницетти. Даже угостил нас в антракте шампанским. Щедрой души человек.
Последовала долгая пауза. Флавия спросила все, что хотела, и теперь у нее было достаточно над чем поразмыслить. Не было смысла задавать другие вопросы о Робертсе — ответы были заранее известны: никаких врагов, нет таких людей, которые бы желали смерти столь хорошему, выдающемуся человеку. Все изначально известно. Поэтому она наспех исполнила ритуал прощания: не надо чрезмерно переживать, не надо принимать слишком близко к сердцу, — все классические формулы, которые полагались в подобных случаях, Флавия сказала с обворожительной улыбкой. Но Коллмана, судя по всему, не утешила.
Все трое, как договорились, встретились в ресторане неподалеку от церкви Санта-Мария-Формоза. Такой восхитительный обед, когда еда превосходна и компания пребывает в мирном расположении духа, выдается не часто. Только погода, казалось, немного подвела, да и то не сильно — обошлось без дождя. Учитывая два убийства, одну кражу, возможность закрытия управления и непременное недовольство Эдварда Бирнеса, Аргайл считал, что хорошее настроение — вещь несколько неосторожная, даже безответственная. Но Боттандо был слишком профессионалом, чтобы позволить подобным соображениям испортить впечатление от застолья, и благодаря своему явному превосходству и тому, что платил за всех, задавал тон обеду. Это было тем более удивительно, что он провел все утро в компании Робертса и Боволо, то есть мертвеца и безжизненного, бесцветного существа.
— Индюк! — охарактеризовал он второго. — Раскатал губы, что его похвалят за то, как он быстро закрыл дело, что тут же разрешил вам остаться помогать мне в раскрытии кражи картин. Коль скоро не суешь носа в его дела, он даже любезен на свой манер.
Рапорт будет готов сегодня же вечером, а утром Боволо все утрясет с занимающимся делом судьей: мол, виной всему сицилиец и собственная неосторожность Робертса. Они здесь явно борются за повышение эффективности работы и снижение расходов на собственное содержание. Боволо все время твердил, какое количество материала им приходится перелопачивать за единицу времени. И тонко намекал, что вмешательство из Рима снижает их работоспособность. Уверен, он имел в виду не нас. Все это происходило в покойницкой в присутствии весьма злобного и враждебно настроенного судьи. Кстати, я выяснил, почему Боволо так на нас косится.
— Почему? — заинтересовалась Флавия.
— Потому что он готовится возглавить в Венеции отдел карабинеров по расследованию преступлений в сфере искусства, если эти функции будут переданы на места. Очень тревожный симптом для нас и великая радость для воров. Не думал, что карабинеры замахнулись так далеко. Выходит, они увереннее в себе, чем я полагал. Таким образом повышение старины Боволо целиком и полностью зависит от того, свернут нам шею или нет. И он всеми силами будет способствовать этому процессу. Вот почему он старается закрыть это дело в рекордно короткий срок.
— Зачем же вы с ним встречались?
— Сам не знаю. Считал, что это необходимо. Противника надо знать. И доволен, что так поступил. Я немного потолковал с патологоанатомом — в его отчете содержится упоминание о следах на шее Робертса.
— Откуда они взялись?
— В самом деле, откуда? Патологоанатом что-то лепетал об узких воротниках. Но отметины в равной мере могли появиться оттого, что жертву схватили за горло. Я, конечно, не специалист, но патологоанатом, хотя и с большой неохотой, но все же согласился с моим предположением. И признался, что хотел изложить в отчете все вероятные версии. Но судья велел ему сделать выбор и остановиться на одной — кстати, именно на той, которая и значится в отчете. В скором времени патологоанатому предстоит возобновление контракта, и я посоветовал ему не возникать.
— С какой стати? — изумилась Флавия. — Есть все основания предполагать, что Робертса убили. И убил именно тот человек, который зарезал Мастерсон. Преступник не станет сидеть, сложа руки…
Боттандо воздел руки к небу, пытаясь остановить поток ее возмущения:
— Ваша добросовестность делает вам честь, дорогая, но сообразительность немного подводит. Подумайте сами, если дело не закроют и расследование будет продолжаться, Боволо, который здесь самый главный, сделает все, чтобы нам помешать. Вспомните его ходы: он свалил убийство Мастерсон на некоего, скорее всего несуществующего сицилийца и установил, что смерть Робертса произошла в результате несчастного случая. Стоит нам заставить комиссара выбросить всю эту чушь из головы, он, чего доброго, арестует Аргайла. В конце концов, не моя вина, что он идиот. Сейчас он доволен и у нас развязаны руки. Полагаю, мы не найдем картин, если самостоятельно не отыщем убийцу. Так что вперед, пока нам никто не мешает. Единственное условие — надо завершить дело до следующего понедельника.
— Почему понедельника?.. Ах да… слушания по бюджету.
Боттандо заговорщически кивнул.
— Значит, вы поэтому приехали сюда: попытаться поднабрать очков и произвести на министра впечатление?
— Меня больше волновало, как бы мистера Аргайла незаслуженно не заподозрили в каком-нибудь преступлении, — легкомысленно ответил генерал. — Тем более что вы такие большие друзья. Может, кто-то и поймет меня неправильно, но если в итоге все кончится удачно, почему бы не проинформировать начальство об успехе?
— Мне за вас стыдно!
— Почему? А как бы вы сами поступили на моем месте? Ну хорошо, у нас очень мало времени. Поэтому не откажите в любезности, моя дорогая, расскажите, как проводили последнее время.
Боттандо был единственным в мире человеком, кому Флавия спускала «мою дорогую». Его обращение было настолько лишено какого бы то ни было неуважения и настолько в стиле ее патрона, что она бы встревожилась, если бы он прекратил ее так величать. Флавия вытерла губы салфеткой и приступила к рассказу.
— Лоренцо, — продолжала она, разделавшись с Коллманом, — оказался совсем не тем человеком, которого я ожидала увидеть. Явно из старой венецианской семьи, сочетает в себе манерность и остроту ума. Он принял меня в своей квартире, которая выходит окнами на самые ветхие кварталы рио Нуово. Дом настолько ветхий, что жить в нем может только очень беззаботный человек. Между тем Лоренцо не декадент. Лет около сорока и очень обходительный. Должка сказать, он весьма привлекательный мужчина, — мимоходом заметила Флавия. — Светлые волосы, карие глаза, утонченные черты лица.
— Ладно, ладно, — немного нетерпеливо перебил ее Аргайл. Боттандо повернулся к нему и сочувственно улыбнулся. — Продолжай дальше.
— Это тоже важно, — нахмурилась Флавия. — Я старалась понять, каков он из себя. Ну так вот, — возвратилась она к своему повествованию, — очень учтивый. Немного антрепренер. Знаете, есть такой тип людей, которые умеют уладить все на свете. Подвизается во множестве комитетов, редакций, консультационных советов. Постоянно ловчит, что-то утрясает. В Тициановский комитет пробился благодаря тому, что является троюродным кузеном жены министра охраны памятников. Кстати, племянник маркизы. Дело знает, но считает себя больше администратором и науку оставляет на откуп другим. Должна сказать, что он мне понравился. Энергичный, с хорошим чувством юмора, чего лишены все остальные. Узнав о смерти коллег, в меру расстроился. Хотя после гибели Робертса, на мой взгляд, больше тревожился о своем будущем и своей карьере.