Но не итальянские дела были главными: важнейшее значение в тот момент имели дипломатические маневры, они начались давно и шли параллельно с военными действиями.

«Блеск и нищета» дипломатии: Вестфальский мирный конгресс и Вестфальский мир

(1644-1648)

Как было принято в те времена, да и позже, стоило начаться конфликту, как немедленно завязывались тайные или завуалированные дипломатические контакты: свои услуги предлагали посредники. Урбан VIII вступил на самом раннем этапе, выступая за необходимость союза всех христиан и новый крестовый поход (турки в тот момент обосновались вблизи венецианских и австрийских земель). Когда-то Папа даже использовал молодого Мазарини в мирных миссиях (Джулио не верил в их успех). С 1641 года Людовик XIII и император вместе вынашивали идею — она так и не была претворена в жизнь — организации двух параллельных конгрессов в двух соседних городах Вестфалии: Оснабрюке, где должны были проходить переговоры со шведами-лютеранами (при посредничестве датского короля, что, в результате, не получилось из-за внутрискандинавских противоречий) и Мюнстере, куда собирались приехать для переговоров добрые католики, здесь предполагалось посредничество Папы и Венеции. Четыре главных державы должны были вести переговоры от своего имени и от лица своих союзников. Предложения должны были подаваться в письменном виде (на латинском языке, конечно, по поводу чего французы собирались выразить протест…), тексты собирались пересылать из города в город со специальными курьерами. Открытие конгресса, предусмотренное на март 1642 года, было перенесено на апрель, а потом на декабрь 1644 года: 4 декабря месса и пышная процессия ознаменовали открытие переговоров; кстати, начало работы пришлось задержать: французы хотели дождаться представителей князей и свободных городов Германии, чаще всего тесно связанных с королевством.

Переговоры шли больше трех лет: крупные вельможи, «судейские крючки» и лакеи жили в атмосфере бесконечных праздников, банкетов и балов, разглагольствовали на юридические темы, ссорились, порой втягивая в спор членов делегаций. У шведов некий ремесленник Сальвиус открытый франкофил, выступил против сына канцлера Оксенстиерны, не слишком любившего французов, человека надменного, дерзкого и такого высокомерного, что, как шутили злые острословы, он отмечал звоном литавр собственное пробуждение, отход ко сну и прием пищи. Мазарини выбрал двух талантливых людей — великолепного графа д’Аво и скромного, но основательного судейского чиновника Сервьена; первый презирал второго, они ссорились из-за того, кто первый поставит подпись на депешах, отсылаемых ко двору, но при всем том умно и тонко исполняли сложные и все время менявшиеся указания Парижа.

По сути, конгресс праздновал и работал так много и так медленно, потому что все европейские проблемы (за исключением английских) подлежали обсуждению и — главное — каждый участник следил за изменениями военной ситуации на разных фронтах, влиявших на переговоры и на последующее принятие трудных решений.

Мы уже говорили о первом решении, принятом в январе 1648 года и не вызывавшем никаких сомнений: речь шла о независимости Соединенных Провинций, признанной наконец Испанией, которая освободилась таким образом от одного из противников, возможно, самого непримиримого и упорного, и покинула Вестфальский конгресс с гордо поднятой головой, окрыленная крупной дипломатической победой, в которой роль Мазарини была совсем незначительной.

В конце 1645 года, добившись прочных военных успехов, французские армии оккупировали две трети территории Каталонии и около трети испанских Нидерландов (в том числе Артуа, Фландрию, Камбрези и часть Эно). Стремясь надежно прикрыть Париж с севера (извечная мечта…) и считая, что транспиренейская Каталония когда-нибудь ускользнет от него, Мазарини тайно предложил Испании мир при условии, что Франция отдаст Каталонию и получит Нидерланды, подкрепив предложение обещанием брачного союза семилетнего короля с инфантой. Несмотря на недовольство Сервьена и д'Аво, в Мадриде и Мюнстере, в обстановке крайней секретности, начали зондировать почву. Главный испанский переговорщик Пенаранда предупредил своего голландского коллегу Паува. Последний тотчас уведомил Гаагу, и фантастический проект был заблокирован. Испанцы тогда не потеряли еще ни Каталонию, ни католические Нидерланды, но богатые голландские купцы, правившие страной, устали от долгой войны — она съедала слишком много денег, генералы-аристократы напускали на себя слишком много важности — и не хотели получить в соседи могущественное католическое королевство Франция. Да и потом, Дюнкерк и Антверпен, противостоящие Амстердаму…

Подобная неосторожность и столь серьезный провал Мазарини не прибавили ему популярности, однако подданных юного Людовика XIV гораздо больше волновали собственные ссоры и внутренние разногласия. Мазарини ставили в упрек тот факт, что он не сумел довести до заключения мира переговоры с католической Испанией, и упрек был небезосновательным.

Что касается основного содержания договора о Вестфальском мире — в действительности, было два текста на латинском языке, подписанных в один и тот же день, 24 октября 1648 года, один — в Мюнстере, другой — в Оснабрюке (он касался Швеции), — его обычно связывают с присоединением Эльзаса к французскому королевству. Пожалуй, это слишком сильно сказано — речь шла всего лишь о департаментах Нижний и Верхний Рейн, и в то же время сказано недостаточно. Эльзасом называлась местность Илль, чья география не была четко определена, особенно на севере, где сходились три конфессии — католики, лютеране, кальвинисты, анабаптисты и иудеи. Там находилось несколько дюжин сеньорских владений, свободные города, ассоциации городов, вотчины и детчины, бывшие в «ленной зависимости» от императора, династии Габсбургов, герцога (Вюртембергского, Цвайбрюккенского), графа (Ханау-Лихтенбергско-го), аббатств (Андлау, Мюнстерского, Мюрбахского) и епископства; их права «сюзеренитет» и «владения» смешивались в течение столетий, и так было до самой революции, которая все упростила, разделив страну на департаменты. Страсбург и Мюлуз, свободные города, и некоторые другие территории не были присоединены по договору (а Брейзах и Филиппсбург, находившиеся за пределами границ, вошли), король Франции мог теперь утверждать, что вся территория зависит от него, прямо или косвенно. Пикантная деталь: император передал ему то, чем владел в качестве главы Австрийского дома, и все «права», которыми пользовался как император, но одно не совпадало с другими. Кроме того, две статьи договора — 75-я и 89-я — содержали в латинском тексте много противоречий, как-то: король Франции стал полновластным хозяином уступленных земель или же император и другие князья все еще осуществляют право сюзеренного надзора (а может, и кое-что посерьезнее?). В действительности, дипломаты как обычно «приправили блюдо» дрожжами будущих ссор, в которые придется ввязаться Людовику XIV. Итак, многие черты средневекового мировоззрения, неточность, склонность к сложностям и противоречиям, правовая изощренность, внешняя незлобивость были живы еще в середине XVII века и не собирались исчезать.

Добавим, что договор окончательно и де-юре признавал за королем Франции право полного владения тремя знаменитыми епископствами (в действительности, занятыми столетие назад) — Meцем, Тулем и Верденом, а также частью богатых угодий, так называемых «епископских земель». Но главную проблему — лотарингскую — решили отложить: Лотарингия переставала зависеть от Империи (это оспаривалось), французские войска оккупировали большую часть ее территории, в том числе стратегически важные пункты, продолжали контролировать главную дорогу с востока на запад; следовало попытаться сохранить эти преимущества. Напомним еще, что в самом незаметном месте договора признавалась оккупация, то есть аннексия Пиньероля, что на Пьемонтском склоне Альпийских гор.