– А что я говорил? – спросил он с улыбкой.

– Что ты думал.

– Нуда.

– Ты все это время думал.

Пит взял сигарету с камина и передал ей.

– Иногда получается, – сказал он, – что ты действуешь быстрее, чем думаешь. Мысленно ты отстаешь от собственного времени и даже не замечаешь этого. Мои внутренние часы, оказывается, давно отстали от моего собственного времени, и я об этом догадывался, но не понимал, что на самом деле происходит. Может быть, просто не хотелось в это верить. Но с некоторых пор я учусь тебя любить.

Вирджиния молчала. Он лег на спину и стал смотреть в темный угол комнаты.

– Ты уверен?

– Нет. Но я хочу верить. И хочу, чтобы ты помогла мне доказать это.

– Да.

– У нас получится. В этом я уверен.

– Ничего не слышно, – сказала Вирджиния.

– Эй.

– Да?

– Я собираюсь остаться на ночь.

– Ты останешься?

– Ну да.

– Я и не припомню, когда такое случалось в последний раз.

– Ну вот, – сказал он, – ты опять.

– Вот опять я, и вот опять ты. Потанцуешь со мной?

– В смысле? Прямо сейчас?

– Да.

– Может, чуть попозже, а? – сказал Пит.

– Ладно.

– Давай выпьем вина.

Он встал, подошел к столу и налил два бокала красного вина.

– Ты очень стройный и очень сильный.

– Твое здоровье.

– Луна так и ходит за тобой.

– Нет, это я попадаюсь ей под ноги.

– Это твое почетное право.

– Ну да, почему бы и нет?

Он встал у окна и посмотрел на улицу.

– Ветра нет.

– Лен однажды сказал мне то же самое, – сказала она.

– Что?

– Он просто посмотрел на меня и сказал, что ветра нет.

– А, – сказал Пит. – Лен. Я завтра вечером с ним увижусь.

Он склонил голову вбок и посмотрел на небо.

– Во всяком случае, все тихо.

– Звучит как-то мрачно, – сказала она.

– Что именно?

– Что ты с Леном завтра вечером увидишься.

– Да нет. Почему? Он сел рядом с ней.

– Кто мы – ты и я? Кто мы, если не просто детали двухместной машины любви?

– Ну нет. Мы наверняка не детали.

– Успокойся. Конечно, ты для меня значишь гораздо больше. Тебе, например, даже не нужно себя украшать – ни внешне, ни каким-то вызывающим поведением. Все это лишнее. Твоя привлекательность совсем другого рода, она чистая. Твое очарование другого сорта.

– Правда?

– Да. Оно существует вне зависимости от тебя самой и от окружающих. Тебе не нужно заигрывать, щекотать нервы, как другим. Это не твое призвание. Тебе написано на роду быть верной ученицей богов. Ты меня слушаешь?

Пит разлил оставшееся в бутылке вино по бокалам. Вирджиния скользнула в постель.

– Я тебе не рассказывал, какой у нас был любимый прикол в те времена, когда мы тусовались с Марком – в той компании? – сказал Пит. – Бронированные женщины. Такие, с которыми трахаться, – все равно что трахаться с железным ломом. Помню, однажды меня резинкой от чулка прищемило. Мы сидели на какой-то могиле на кладбище в Хэкни. Я застрял между застежкой и прочей сбруей. Мне чуть член не передавило. Она была медсестра. Очень квалифицированная. Она щипала меня, чтобы показать, как разложила бы меня на столе в морге, как труп. Очень занимательно, но такие развлечения не по мне.

– А что, вы с Марком тогда постоянно общались?

– Да. Работали в одну смену. Работа. Завтра на работу, – сказал он, зевая. – Представляешь, я тут недавно узнал, что у нас в фирме, в подвале, хранится столько оленины, что если бы погрузить всю ее на корабль, то он бы затонул.

– Для кого же это?

– Для членов совета директоров и для директорских жен.

Он забрался в постель и обнял ее.

– Мне так хорошо, – сказала она.

– И мне тоже.

– Школьной учительнице не пристало все время спать одной.

Церковный колокол пробил два раза.

– У тебя глаза так светятся, – сказала она.

– А я никогда не видел, чтобы у тебя были такие большие глаза.

– Они у меня ночью всегда больше становятся. Он погладил ее брови, веки и щеки.

– Не знаю, уснули я сегодня.

– Нет, – пробормотала она с закрытыми глазами, – мы не уснем.

– Посмотри, – сказал Пит, – на луну. Наклонившись вперед, они посмотрели в окно. -Да.

В обрамлении рваных облаков торчала яркая луна.

– Делай что хочешь, только не буди кота.

– Я тебя умоляю.

– Ты не понимаешь. Сегодня я играл этому коту Баха. Пытался исполнить сонату для скрипки соло. Можешь себе представить? После этого он, без сомнения, заслуживает отдыха, по крайней мере с его точки зрения. Нет, я не собираюсь тебя убеждать, будто понимаю его точку зрения. И все-таки у нас с этим котом гораздо больше общего, чем ты думаешь. У нас очень много общего.

– Да что ты говоришь, – сказал Пит.

Лен повернул ключ в замке. Они вошли в гостиную. Кот, лежавший в кресле, поднял голову.

– Он не спит.

– Он никогда больше не заснет, – сказал Пит, садясь. – Бах, может быть, прямо-таки создан для тебя, а этого кота он просто уничтожил.

– Ну, не знаю, – сказал Лен.

Он спихнул кота с кресла. Тот упал на пол с глухим стуком и уставился на Пита, недовольно помахивая хвостом.

– Ты, может быть, и не понимаешь его точку зрения, но я думаю, что мою точку зрения он вполне уразумел.

– Ты имеешь в виду свою точку зрения относительно него?

– Да.

– И какова же она?

– Презрение, – сказал Пит, – и пренебрежение. Я о нем невысокого мнения и готов всячески унижать его и нелестно о нем отзываться, чтобы кто-нибудь не подумал, что я его высоко ценю.

– Очень жаль. Печально это слышать.

– Слушай. Любой здравомыслящий человек постарался бы умолчать, что его кот обладает математическими и музыкальными способностями и на этом основании считает себя королем этого курятника.

– Ты сказал – постарался бы умолчать или гордился бы?

– Я сказал – постарался бы умолчать.

– А мне послышалось, ты сказал – гордился бы.

Кот уселся на ковре и стал вылизывать лапы.

– Этот кот – уже не то животное, каким он был раньше, – сказал Пит. – Посмотри на него. Он стал шестнадцатой долей.

– Нельзя все сваливать на Баха.

– Почему бы и нет? Он правит в этом доме железной рукой.

Лен покачал головой и задернул занавески. Продолжая качать головой, он сел за стол, тяжело вздохнул и выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Он опустил очки на кончик носа и оглядел поверх них комнату затем водрузил очки на место.