Ранним туманным утром, в последние часы перед битвой, неожиданно прибыл инок Нектарий с грамотой от преподобного Сергия Радонежского. Святой Сергий решил воодушевить войско и снова призывал князя и всех его ратников сражаться мужественно и не терять веры в то, что Бог увенчает их дело славной победой.

Узнав о послании великого старца, даже слабые духом воспрянули. И все до единого воины, молодые и старые, готовы были положить свою жизнь за православную веру, Отечество и князя.

До полудня над полем Куликовым все еще стоял туман. Великий князь отдавал последние распоряжения. Он останавливался у каждого полка, чтобы сказать ободряющие напутственные слова. Его уговаривали не ввязываться в бой, а наблюдать за битвой издали.

«Долг князя, — говорили ему, — следить за ходом сражения, подвигами воинов и награждать достойных. Мы все готовы на смерть. А ты, княже, живи. Без тебя не будет и победы».

В последний раз великий князь объехал войско. Всюду колыхались знамена, под неярким сентябрьским солнцем поблескивали доспехи. Князь останавливался перед каждым полком и вдохновлял ратников на битву. И отовсюду слышал: «Боже! Даруй победу князю нашему!»

Наконец туман рассеялся, и все увидели, что напротив спустилась с холма бесчисленная татарская рать. А на вершине в окружении вооруженных ордынцев стоит шатер.

«Где шатер, там и Мамай», — подумал великий князь и занял место в передовом полку.

Неожиданно с татарской стороны выехал богатырь Челубей. Роста он был преогромного, вида престрашного. В старину большие битвы нередко начинались единоборством самых грозных воинов.

Усмехающийся Челубей двинул могучего коня вдоль русского строя. И закручинился великий князь. Много в его полках храбрых воинов, но где найти такого же страшного великана? А торжествующий Челубей похвалялся силою, выкрикивал обидные слова, глядя, как русские воины в смущении отворачиваются, словно не видят его.

И вдруг навстречу татарскому богатырю выехал богатырь русский. Это был инок Александр Пересвет. Он отправился на битву без лат и шлема, в черном монашеском одеянии, с большим копьем в руке.

Соперники погнали коней навстречу друг другу, столкнувшись, пронзили друг друга копьями и оба упали мертвые вместе с конями. Это и стало знаком к началу битвы.

Первым схватился с передовой татарской конницей сторожевой полк. Димитрий поначалу бился вместе с его воинами. Потом, вернувшись к еще не вступившему в битву серединному полку, он стянул с плеч алый княжеский плащ и подозвал к себе боярина Михаила Бренка. Князь отдал ему свой плащ и отливающий золотом шлем, а себе велел принести доспех простого воина.

— Не дело это — князю лезть в пекло боя, — решился сказать Бренок.

— Посмею ли я призывать вас идти вперед, если сам останусь позади? — ответил князь. — Ты будешь стоять за серединным полком под великокняжеским стягом, а я стану подбадривать ратников.

И сразу полки пошли на полки. Один воин убивал другого. Конные топтали пеших, а пешие разили конных.

Сотни сброшенных с лошадей всадников старались уползти из-под конских копыт. На них падали новые ратники. Их топтали свои и чужие. Грохотали тысячи мечей, рубивших доспехи. Земля стала влажной и липкой от крови. Мало кому из раненых посчастливилось доползти до края поля. Многие тысячи тел были втоптаны в землю.

И пока доверенный боярин Михаил Бренок стоял под знаменем великого князя, сам Димитрий в доспехе обычного ратника бился где-то среди передового полка, который принял на себя главный удар.

Никогда еще не знала Русь столь грандиозного сражения. Казалось, сама земля не выдерживает, прогибается от множества бьющихся людей.

А вдали от поля Куликова в святой обители преподобного Сергия Радонежского молились за победу русского оружия все иноки. И великий старец, провидя сквозь расстояние, сообщал монахам о ходе тяжкой битвы.

Татарских воинов было больше, и они стали напирать. Русские ратники хоть и гибли тысячами, порой отступали перед великой силой. Было мгновение, когда ордынцы едва не захватили великокняжеские знамена, и немалая часть дружины полегла, отстаивая их. И все же наступил страшный миг, когда алых стягов с золотым образом Христовым не стало видно.

Но не зря таился в засаде среди густой дубравы свежий полк во главе с двоюродным братом великого князя, Владимиром Андреевичем, и опытным воеводой, князем Димитрием Михайловичем Боброком-Волынским. Его еще вечером отвел туда Димитрий Иванович.

— Гибнут лучшие наши воины! Пора! — восклицал то и дело Владимир Андреевич. — Как можно стоять в бездействии?!

— Обожди, — остужал его горячность воевода, — еще не время. Погибнуть легко, нам же надо победу добыть.

И Владимир Андреевич с тоской смотрел, как тысяча отборных всадников Мамая мчится мимо дубравы, чтобы ударить в тыл отступившему, обессилевшему русскому полку левой руки и уничтожить его полностью, до последнего воина.

Тогда-то князь Димитрий Боброк-Волынский и обнажил меч:

— Теперь настало наше время.

Прошло несколько часов небывалой битвы. Приближались сумерки. И татары, и русские воины двигались уже с трудом. Многие были изранены, сил не осталось ни у кого. Лишь обезумевшие от запаха человечьей крови лошади, потерявшие седоков, носились по полю.

Наблюдая с холма, как отборная его тысяча мчится, чтобы окончательно раздавить русское войско, Мамай громко радовался. Ему даже поднесли победную чашу кумыса.

И тут засадный полк вырвался из дубравы, ударил в тыл коннице, которой так гордился Мамай, бросился крушить врагов. Скоро только и осталось от лучшей Мамаевой тысячи, что груды поверженных наземь мертвых тел да мечущиеся кони. Этот успех засадного полка вдохнул новые силы в русские дружины. И судьба битвы была решена.

Татарские полководцы сами обычно не рубились с врагами. Они наблюдали за боем издалека, с высоких холмов. Так весь день вел себя и Мамай. С холма он увидел, как побежали его воины. Он еще попытался вызвать тысяцких, задержать бегущих. Но потом приказал слугам сворачивать шатры и выставить ограждение из телег. А к нему уже прорывался полк, который вели Владимир Андреевич и Димитрий Боброк-Волынский.

«Что вы медлите! — истошно крикнул Мамай своим телохранителям. — Ведите скорей коней!»

Он так мечтал о славе великого полководца. Ведь каждый день своей жизни Мамай одерживал победы. Только оружием его были коварство да хитрость. Он побеждал, строя козни врагам. И вот настал черед настоящей битвы, великого сражения. И битва эта кончалась его позором. Теперь надо было бежать, спасаться.

Мамай вскочил на коня и вместе с телохранителями помчался в степь. А еще недавно грозное, слаженно действовавшее ордынское войско превратилось в стадо, потерявшее вожака, и в ужасе устремилось следом за своим предводителем.

Русские полки гнали врага до самой реки Красивой Мечи. Немногим супостатам удалось спастись.

Князь Владимир Андреевич стал посреди поля под княжеским знаменем и велел трубить победу. Со всех сторон собирались к нему израненные князья и бояре. Не было лишь самого великого князя.

«Где Димитрий? Кто видел великого князя?» — с тревогой вопрошал Владимир Андреевич.

Бояре о том же расспрашивали воинов. Но никто не мог ничего сказать толком, хотя многие были свидетелями тому, как храбро бился Димитрий Иванович. Наконец кто-то рассказал, что заметил великого князя, когда тот, израненный, в окровавленной одежде, брел, шатаясь, к краю поля.

Сумерки сгущались. Владимир Андреевич боялся, что двоюродный брат истекает кровью где-нибудь под кучей мертвых тел и, лишенный помощи врачевателей, может к утру умереть. В ужасе приказал он искать Димитрия среди мертвых.