Хламслив слегка коснулся краем своего бокала о край ее, поднял его приветствующим жестом и выпил. Ирма бессознательно повторила его движение и тоже выпила вино.

— А теперь вернемся к моей песенке, которую я сочинил так, между прочим, как я делаю и все остальное... Как же она начиналась?

Хламслив знал, что когда он доберется до третьего куплета, мощное, не имеющее вкуса снотворное уже начнет действовать. Он сел на пол у ног сестры и, подавив в себе отвращение, погладил ее руку.

— О царица-императрица, — проговорил он, — взгляни на меня, если сможешь, конечно. Взгляни на меня сквозь свои полуночные очочки. Надеюсь, зрелище для человека, взросшего на ужасах, не будет слишком страшным... А теперь слушай...

А глаза Ирмы уже начинали закрываться.

— Насколько я помню, песенка получилась такая. Я назвал ее «Песнь о Косточках Козы».

Ирма сонно кивнула головой.

Тут Доктор, позабыв, что же следовало дальше, взглянул на свою сестру — она крепко спала. Доктор позвонил в колокольчик.

— Позвать горничную хозяйки; нужны носилки; привести пару человек, нести, — сказал Хламслив, увидев, что в дверях появилось чье-то лицо — И быстро.

Лицо исчезло.

После того, как Ирму уложили в постель, прикрутили фитиль лампы у ее изголовья и в дом вплыла тишина, Доктор отпер дверь в свой кабинет, вошел и погрузился в кресло. Его локти, которые выглядели такими хрупкими, что, казалось, вот-вот рассыпятся, лежали на подлокотниках; тонкие сплетенные пальцы поддерживали вытянутый подбородок; голова была опущена. Просидев так некоторое время, он снял очки и положил их на ручку кресла. Затем, снова сцепив пальцы и опустив на эту хрупкую подпорку подбородок, он закрыл глаза и тихо вздохнул.