– Это кто же такой?

– А помните, прошлый год ходил тут один гиясабадец – он еще с инспектором Теймур-ханом пришел, на, извиняюсь, покойного Дустали-хана?

– Так это Практикан Гиясабади?

– Да. Помню, в тот день, когда он пришел и Гамар-ханум увидел, у него так слюнки и потекли… Он говорил, очень уж ему охота жену взять, чтобы как налитая была. В Гиясабаде сильно уважают, чтоб женщина была полная да осанистая.

– Заткнись, Касем! – заорал дядюшка. – Чтоб Практикант Гиясабади стал нашем зятем?.. Нет, честь и совесть тоже кой-чего стоят!

– Ну, а этот гиясабадец, – с невозмутимой улыбкой продолжал Асадолла-мирза, – он, значит, мужчина?

– Ей – богу, зачем врать? До могилы-то… Своими глазами я, конечно, не видал… Но в Гиясабаде других не водится. Женщины Кума и Катана, и исфаханские женщины, да и тегеранские бабенки тоже прямо умирают по гиясабадцам… Вот один мой земляк…

Нервы дядюшки Наполеона не выдержали. Он с такой силой ударил об стол четками, что нитка лопнула и вся низка с треском разлетелась по углам:

– Вы бы хоть меня постыдились! Всякой наглости есть предел…

Но Асадолла-мирза с самым серьезным видом твердо произнес:

– Моменто, при чем тут наглость? У непорочной девицы было помрачение рассудка. То ли Аллахварди, слуга сардара, то ли другой бесчестный злодей навлек на нее эту беду. Аборт грозит ей смертью. Значит, остается один выход: найти ей мужа. Но и это, оказывается, угрожает вашей чести и репутации, хотя самой девице от того и горя мало. Она-то готова родить просто так, без всякого мужа, и растить своего ребенка. Или вы полагаете, что генеральские и ханские сынки прибегут ее сватать?

– Вам следовало бы знать, что…

– Да знаю я, знаю, что вы скажете. Дочь такого-то, внучка такого-то не должна выходить замуж за безвестного практиканта… Что ж, если вы знакомы с бароном Ротшильдом, отправьте ему телеграмму, чтобы высылал свадебные подарки невесте.

Все в ужасе смотрели на дядюшку, но вопреки ожиданиям он не рассердился, а если и рассердился, то сумел подавить раздражение, только тихо сказал:

– Возможно, вы правы. Мое вмешательство неуместно – здесь присутствуют ее мать и отчим, пусть сами решают.

Обычная улыбка заиграла на губах Асадолла-мирзы.

– Да, отчим у нее в самом деле человек почтенный и добрый! Спит – почивает, будто это и не его дело.

Дустали-хан, который с самого начала обсуждения хранил молчание, оторвал голову от подушки и, закричал:

– Асадолла, клянусь отцом, если ты еще раз…

– Моменто, моменто, – прервал его Асадолла-мирза, – приношу глубокие извинения, что прервал сей невинный ангельский сон.

– Асадолла, прекрати, пожалуйста, эти шутки! – резко сказал дядюшка. – У меня теперь нет ни малейших сомнений, что эта история – часть генерального плана, цель которого – мое уничтожение. Разработан он этим безродным индийским шпионом, приведен в исполнение его слугой, но вдохновлен, разумеется, другими!

Асадолла-мирза засмеялся:

– Значит, по-вашему, англичане направляют к каждому своему врагу дюжего детину, чтобы тот обесчестил его племянницу?!

Тут дядюшка разозлился всерьез:

– Не болтай чепухи, да и не умничай слишком! Не дорос ты еще против меня, старого волка, хвост подымать!

– Моменто, выходит, племянницы Гитлера или Муссолини трижды в год должны рожать!

– Асадолла!

– Прошу прощения, я ничего не говорил! Но по-моему, идея неплоха! Правда, в этом случае англичанам пришлось бы закрыть все свои оружейные заводы и переоборудовать их на фабрики по изготовлению стимулирующих пилюль… Во всяком случае, я бы с превеликим удовольствием нанялся в спецвойска таких «мстителей».

Все присутствующие настолько перепугались, что Асадолла-мирзу никто не остановил, лишь отец мой расхохотался. К счастью, вмешательство Маш-Касема направило разговор в другое русло:

– Надо бы еще выяснить, согласится этот гиясабадец или нет…

Гнев дядюшки немедленно вылился на Маш-Касема:

– Что?! Как?! Что ты плетешь, Касем?

– Так ведь, ага, зачем врать, до могилы-то… Оно конечно, прошлый год этот мой земляк очень на Гамар-ханум облизывался, но надо ведь и о том подумать, что в Гиясабаде, не то что в других местах, женскую честь так блюдут, что и не говори. Вот был у меня один земляк…

– Опять земляк? Касем, до каких пор… – закричал было дядюшка, но тут вмешался дядя Полковник:

– Братец, пусть уж он скажет, а мы потом разберемся, что к чему.

– Да, ага, был у меня земляк, уже двух сыновей уже имел. А потом прослышал, что когда-то давным-давно у его жены на женской половине чадра с головы свалилась – так ведь развелся! Да его еще все гиясабадцы упрекали, что не убил бабенку! Ведь все равно уж опозорила себя… Ну, она, бедняга, правда, потом со стыда сгорела, оттого и померла… Я это к тому говорю, чтоб вы знали, не так-то легко будет навязать Гамар-ханум моему земляку…

Тут в первый раз подал голос Шамсали-мирза:

– Так ведь нет необходимости докладывать ему о беременности Гамар.

– Вы, значит, хотите сказать, гиясабадцы совсем ослы? Не подумайте чего, но вот мой земляк…

– Моменто, – остановил его Асадолла-мирза, – а как он узнает, если мы ему не скажем?

– Ей – богу, зачем врать? До могилы-то… Девушки, извиняюсь, не при вас будь сказано, кое – чем от женщин отличаются.

– Вот спасибо, Маш-Касем, очень важная, а главное, свежая информация! А я-то думал – никак не отличишь.

– Асадолла, ты хоть при детях такого не говори! – опять возопил дядюшка Наполеон.

Но Асадолла-мирза только рассмеялся:

– Моменто, идет научная дискуссия. К вопросу о методике распознания женщин, побывавших в Сан-Франциско или не побывавших там. – : Тут он повернулся к Маш-Касему: – Весьма благодарен за научную информацию, но я все-таки должен сказать, что даже если Практикан Гиясабади после Сан-Франциско… то есть после свадьбы разберется в обстановке, то при всем гиясабадском преклонении перед честью, он едва ли выскочит на крышу с криком «караул». Самое большее – потребует развода. Но ведь и мы хотим того же: чтобы нашелся некто, женился бы на Гамар, а потом, не подымая шума, развелся с нею. Пусть только распишется у нотариуса, а там уж мы его потихоньку обработаем, подмажем, чтобы не затевал скандала.

Дустали-хан приподнялся на своем ложе:

– Это несовместимо с честью и совестью. Следует с самого начала откровенно поговорить с ним. Маш-Касем поскреб в затылке:

– Тут уж вам выбирать придется: либо совесть, либо зять.

– Проголосуем! – выбросил над головой руку Асадолла-мирза. – Я отдаю свой голос за зятя. Конечно, господин Дустали-хан, известный под почетным прозвищем Совесть Всей Страны, за нее и проголосует, но я в защиту своего мнения скажу, что ничего противоречащего ей здесь нет. Практикан Гиясабади придет к нам босяк – босяком, а заживет под нашим кровом припеваючи. Он станет зятем Азиз ос-Салтане, – без всяких затрат! О бесплатном проезде в Сан-Франциско я уж и не говорю. А оттуда пусть проваливает в Гиясабад… Пошли, господи, и нам такую долю.

– Асадолла, – заводил Дустали-хан, – у тебя не иначе как хмель в башке бродит…

– Моменто, моменто, понятно, что у такого безголового болвана, как ты, ему бродить негде, вот ты и скажи: будь ты на месте жениха, разве тебе не по вкусу пришлось бы, если бы к тебе пришли, оплатили расходы, отблагодарили бы, накормили – напоили да еще сказали, чтобы ты несколько раз с таким пупсиком в Сан-Франциско прокатился? Что же ты – отказался бы? Вот и выходит, неблагодарная ты тварь, что ты просто для дел…

В этот момент неожиданно возвысила голос Азиз ос-Салтане:

– Чтоб вы оба подохли, это что же получается: любимая моя доченька должна какого-то гиясабадского мужика ублажать?..

С помощью Шамсали-мирзы и дяди Полковник ее кое-как утихомирили, но Маш-Касем стоял на своем:

– Ну, что ни говори, а надо еще поглядеть, согласен гиясабадец или нет. Ведь всяко бывает: девушка, словно дите, непорочная, а у него, значит, нутро воротит.