Парнишка сморщил веснушчатый нос и забавно наклонил голову набок.

– Зачем вы это снимаете? Тут одни развалины. Только птицы живут.

– Иногда и развалины стоит сфотографировать, – отвечал Станислав беззаботно.

– А зачем?

– Да так. Тебе‑то что до этого?

Мальчишка присвистнул и прошептал понимающе:

– Ах так…

Станислав испугался чрезмерной пытливости случайного знакомого. Поэтому, рассмеявшись, с деланной непринужденностью заметил:

– Я фотограф‑профессионал… Люблю элегические мотивы и пришел сюда заснять эти вековые стены… Я думал, тут никого не будет…

– Ах, думали… А если бы Бруно сюда пришел, тогда что? Ему бы вы тоже о «вековых стенах» рассказывали?

Бруно, жандарм отряда полевой жандармерии «Потсдам» из дворца «Под бляхой», славился жестокостью на всю округу, которую он избрал ареной для своей охоты. Один или вместе с другими жандармами появлялся он на Старувке,[12] шнырял по Краковскому предместью, по Зрудляной, Мариенштату, спускался вниз к Висле по Беднарской. Под аркадами Нового Зъязда он возвращался к замковым садам. Огромный, свирепый, всегда готовый ударить. Сколько человеческой крови и несчастий было на его совести, сколько проклятий посылалось ему вслед – трудно сосчитать. Иногда казалось, будто Бруно испытывает странную ненависть даже к самим стенам Замка. Он приводил сюда солдат вермахта, эсэсовцев и гестаповцев, и с чувством удовлетворения показывал им разоренные стены, а солдаты с надменным видом позировали возле них для памятных снимков. Однако с тех пор как несколько солдат, поодиночке отправившиеся в Замок, никогда больше оттуда не вернулись, Бруно перестал заглядывать в его залы, зато злобно кидался на каждого, кто без специального пропуска забредал на территорию Замка. Он обрушивал на несчастного удары тяжелых, словно молот, кулаков, способен был затоптать свою жертву подкованными сапогами, а тех, кто оставался в живых, передавал в руки гестапо.

Все эти мысли в течение какой‑то доли секунды пронеслись в голове Станислава.

Незнакомый паренек правильно советовал остерегаться Бруно.

Но ведь Станислав сам видел, как жандармы в полном снаряжении садятся в грузовики с вещевыми мешками за спиной, явно собираясь в дальний путь. Среди них мелькнул и Бруно.

Впрочем, может быть, сам этот незнакомый паренек задумал что‑то недоброе? Ведь здесь, среди руин, так легко спрятать награбленное. Даже если он просто сломает аппарат или разобьет стеклянные негативы – все пропало.

Неожиданно издалека, со стороны Вислы и расположенных вокруг Замка садов, донесся свист, сначала короткий, затем протяжный, и так все повторилось несколько раз.

Лицо паренька, до сих пор улыбавшегося, мгновенно изменилось.

Словно дикая кошка, ринулся он к камере.

Станислав заслонил аппарат руками.

«Значит, все‑таки воришка!» – мелькнула у него мысль.

– Послушайте, забирайте ваше барахло, пока не поздно… иначе нас швабы прихлопнут! Ребята дают сигнал тревоги!

Действительно, свист повторился, он был резким, настойчивым. И неожиданно умолк.

– Или швабы убрались прочь, или так близко, что ребята даже пискнуть не смеют, – продолжал свою речь паренек, таща штатив с камерой в глубь двора, где в толстой стене виднелось небольшое входное отверстие.

Станислав уже ни – о чем не спрашивал. Он поспешно следовал за пареньком, обеими руками удерживая переполненный кассетами, стеклянными пластинками негативов и объективами чемодан, который, как назло, не закрывался и, казалось, того и гляди, все его содержимое вывалится наружу.

Как только они перешагнули порог, их сразу окутала мрачная темнота, в нос ударил тяжелый запах плесени.

– Поскорее, шеф! Только осторожно, тут ступеньки вниз!

Станислав, нащупывая ногой ступеньку за ступенькой, изо всех сил прижимал к груди неудобную ношу.

У него еще не было полной уверенности, не ждет ли его в подземелье засада. Поэтому он внимательно прислушивался к каждому подозрительному шороху.

Между тем его спутник, несмотря на тяжелую поклажу, легко и ловко спускался вниз.

Глаза Станислава постепенно привыкли к темноте.

– Оставим здесь все это хозяйство! Нам будет легче идти, – шепнул парень.

– Нет, твердо ответил Станислав, хотя тяжелый и неудобный чемодан сковывал его движения. – Нет! – повторил он решительно.

Парень что‑то буркнул в ответ, но продолжал тащить штатив с камерой.

Пол был неровный. На каждом шагу Станислав спотыкался о какие‑то кирпичи и камни. Спускаясь, всякий раз касался локтем стены. В какой‑то момент он почувствовал, что из стены выпирают каменные глыбы. Стена здесь была не из кирпича, а из огромных валунов.

«Фундамент Городской башни? – подумал он. – Если да, надо идти осторожнее!»

Он замедлил шаги и стал ступать еще осторожнее.

– Идемте быстрее! – подгонял незнакомец.

Станислав не хотел обидеть своего проводника излишней, к тому же, возможно, безосновательной, подозрительностью, но боялся, что стоит неосторожно свернуть в сторону, как под ногами, словно западня, окажется вертикальный глубокий колодец. Вместе с тем он понимал, что, если парень говорит правду и Бруно действительно неподалеку от Замка, нужно спешить.

Наконец он решился спросить:

– Где‑то здесь должен быть подземный колодец, верно?

Незнакомец даже приостановился.

– Что‑что? Вы знаете о колодце? Откуда? Вы здесь уже были?

– Никогда в жизни.

– Ну и нюх же у вас! Колодец вот он, тут рядом. Дьявольски глубок! Брат прикрыл его досками, чтобы не ввалиться в темноте… Как пройдем, я их отодвину… Ежели швабы будут искать нас, тут им и конец!

Некоторое время они продвигались на ощупь.

– Внимание! Здесь две ступени! Очень неудобные! Не упадите! – предостерег паренек.

Наконец они добрались до высокого, просторного подвала, свод которого, дополнительно укрепленный, опирался на стоящую посредине толстую колонну. Сквозь щель в стене со стороны двора проникал невзрачный лучик света, освещая стену из огромного готического кирпича.

– Швабы могут нас искать сколько влезет, но здесь не найдут! Подождем.

Паренек указал Станиславу на сколоченный из толстых досок стоящий в углу топчан, покрытый сверху куском одеяла. Потом протянул руку к поддерживающей свод опоре, достал из ниши кусок засохшего ржаного хлеба. Разломал его на две половинки, протянул одну Станиславу.

Хлеб, хоть и черствый, хранил запах ветра и солнца. Удивительно, но в этом подземном укрытии, вероятно служившем в давние времена сокровищницей, а быть может, и местом тайных собраний, этот кусок черствого хлеба давал ощущение бодрости, вселял надежду.

– Вроде бы ничего не происходит!.. А может, ребята нас для смеху напугали?.. Ну, я им покажу! – И парень так смешно погрозил кулаком, что Станислав невольно рассмеялся.

Но тут же умолк.

На дворе, а казалось, будто прямо у них над головой, послышались иноязычная брань, топот подкованных сапог.

Парень, словно кошка, цепляясь пальцами за камни и неровности кирпичной кладки, взобрался до самой расщелины в стене и приник к ней глазами.

Затем быстро обернулся. Лицо у него было бледным, а многочисленные веснушки на нем напоминали восклицательные знаки.

– Бруно! – шепнул он.

«Они здесь случайно?.. Или какой‑то немец заметил, что я вошел, позвал Бруно, и они устроили облаву?..» – лихорадочно размышлял Станислав.

Голоса и шаги во дворе то отдалялись, то приближались. Что‑то зашелестело совсем близко. Какая‑то тень заслонила щель в стене.

Станислав и парень молча переглянулись. Оба, наверно, подумали в этот момент, сколь наивным было предположение, что открытый колодец может стать для немцев ловушкой. Если Бруно обнаружит подземелье, то, уж конечно, хорошо осветит проход.

Почти не дыша, они замерли в напряженном ожидании.

Стук шагов и гомон во дворе постепенно затихали, наконец совсем умолкли.