Он оказался у жилых бараков. Выжившие  – капитан Прадал и молодой Танзиль – выскочили из своих укрытий, как только увидели Росса.

– Туда, мы прорвемся через тренировочные залы, – указал Танзиль.

Росс кивнул и отчаянным жестом приказал им бежать. Позади он услышал, как последний уцелевший партизан повернулся и несколько раз выстрелил по входу в зал, где их подстерегла засада. Несомненно, наемники бросятся в погоню. Орфратинцы дорожат своей репутацией. Росс продолжал бежать, не упуская из виду мелькающий впереди силуэт Танзиля.

– Теперь ты можешь отпустить меня, – сказала Селемина.

Росс забыл, что несет ее на плече, и ее голова бьется о его бронированную спину. Он немедленно опустил ее на пол.

– Прошу прощения, я не хотел…

Селемина прижала палец к его губам.

– Сейчас не время для многословия.

– Но я…

– Тсс. Ты слишком много говоришь.

Партизан, прикрывавший отступление, отчаянно замахал им руками, призывая двигаться дальше. По извилистому туннелю они направились к выходу из комплекса тренировочных залов.

Когда они выбрались из комплекса, ночь уже прошла, наступил день. Росс увидел, что они оказались на самой арене. Три солнца уже взошли, словно красные угли, тлеющие над горизонтом. С трудом переводя дыхание, ошеломленные своей неудачей, бойцы инквизиторской команды шли через стадион обратно, в захваченный врагом Бураганд.

ГЛАВА 8

БАСТИЭЛЬ Сильверстайн подал в патронник последний патрон. У охотника мелькнула мысль оставить последний патрон для себя. Но он был слишком упрям. С усталой отрешенностью Сильверстайн поднял оружие и сделал последний выстрел по врагу.

Пуля, выпущенная с минарета, возвышавшегося над улицей на пятьдесят метров, пролетела по диагонали над крышами домов. Нацеленная на отряд Броненосцев, блокировавших квартал, она попала в одного из вражеских солдат, присевшего за своей патрульной машиной. Пуля вошла ему прямо в лоб и вышла из затылка в фонтане брызг крови и мозга, раскрыв железный шлем Броненосца, как цветок.

Сильверстайн присел за балконным ограждением молитвенной башни. Раздался ответный залп – чего и ожидал охотник, пули яростно застучали в кирпичную стену над головой. Отложив ставший бесполезным автоган, Сильверстайн оперся на красные кирпичи балкона и вздохнул.

– У кого‑нибудь еще остались патроны? – спросил он.

Шесть бойцов сопротивления покачали головами. Они израсходовали все, что было у них в карманах, мешках и подсумках. Они предельно устали и были истощены. Сейчас было только раннее утро, но солнца Медины уже иссушали город опаляющей жарой. Обезвоживание, усталость и жара начинали брать свое.

Эта осада длилась уже почти пять часов, с тех пор, как Сильверстайн и несколько партизан отделились от остальных, чтобы отвлечь противника. Враг упорно преследовал их, и они потеряли троих по пути сюда. Казалось, что патрули Броненосцев и боевые псы ждут их за каждым углом. Они укрылись в самой высокой молитвенной башне торгового района Бураганда и там заняли оборону. Точность их огня заставила солдат Великого Врага организовать настоящую осаду, блокировав весь район и стянув сюда ближайшие патрули.

В последний час, когда боеприпасов осталось совсем мало, партизаны просто отдали оставшиеся патроны Сильверстайну, предоставив ему отстреливать врагов, окружавших минарет. По их предположениям, Сильверстайн израсходовал за это время не менее двух сотен патронов. Почти все его выстрелы попадали в цель, неся смерть врагу.

Некоторое время они ждали. Противник больше не стрелял, словно проверяя – нет, провоцируя их ответить огнем. Но у них ничего не осталось, и скоро враг это поймет.

– Как думаете, скоро они догадаются пригнать танк и сровнять с землей всю эту штуку? – спросил Гоа, бывший рабочий литейного цеха. Ему было уже за шестьдесят, и он страдал от солнечного удара больше других. Когда он говорил, его глаза были закрыты, голова безжизненно свисала.

– Нам повезет, если мы погибнем от огня артиллерии. Но они не доставят нам такого удовольствия, – сухо ответил Сильверстайн.

И как будто в подтверждение этих слов они услышали, как Броненосцы ломают ворота на первом этаже башни чем‑то вроде тарана. Резкие голоса выкрикивали приказы на непонятном языке.

– Они идут, – Сильверстайн пожал плечами.

Шесть партизан начали готовить к бою штыки, но Сильверстайн просто сидел молча, положив руки на колени.

Охотник чувствовал странную отрешенность и какую‑то необычную апатию. Он и хотел бы ощущать тот же мотивирующий страх, что и его спутники, но не мог. Тяжелые шаги воинов Великого Врага, поднимающихся по винтовой лестнице, должны были вызвать какую‑то панику, если не ужас, но Сильверстайн не чувствовал ни того, ни другого. Возможно, тридцать лет на службе Инквизиции лишили его нервы чувствительности. Возможно, годы его юности, когда он работал загонщиком, загоняя крупных хищников для старших охотников на своем родном мире Вескепине, закалили его. Мальчики быстро взрослеют, когда им приходится выгонять огромных клыкастых волков из логова с помощью одной лишь палки. Многие вещи его просто не волновали. Сильверстайн расстегнул костяную пуговицу на кармане пальто и, достав из кармана сигарету, понюхал ее, надеясь, что у него еще осталось время закурить.

Броненосцы ворвались на верхнюю площадку, воя и рыча от жажды крови. В первый раз Сильверстайн видел их при свете дня. Они были дикого, зверского вида, одетые в беспорядочную смесь кольчуг, кирас, бригандин и пластинчатой брони. Некоторые были вооружены автопистолетами, другие лазганами. Сильверстайн даже заметил у одного картечный мушкет.

Они бросились на балкон. Сильверстайн закрыл глаза, не желая рассматривать их с помощью своей биоптики с такого близкого расстояния. Он не хотел, чтобы последним зрелищем в его жизни были подробные данные об этих хаоситах.

– Танг этай!

Смертельного удара не последовало. Властный голос приказал им остановиться. Сильверстайн достаточно работал с Имперской Гвардией, чтобы понять, что это приказ, отданный офицером. Медленно, охотник открыл глаза.

Воины Великого Врага стояли на расстоянии вытянутой руки. Они возвышались над ним, как железная стена.  Биоптика Сильверстайна вдруг стала мигать и давать помехи, и охотник не знал почему. Раньше аугметика никогда не подводила его. Словно машинные духи не хотели передавать такую картину в его мозг.

Глядя в глаза Хаоса, шесть кантиканцев бросили оружие и опустились на колени. Адреналин боя ушел, и их нервы просто сдали. Для них все это было уже слишком.

– Кемор авул, кемор эшек авул, – произнес офицер Хаоса странно веселым голосом на своем непонятном языке. Полевой командир Броненосцев являл собой страшное зрелище. Высокий и гибкий, он был облачен в кирасу из броневых пластин, покрытых шипами, к поясу кираса суживалась, переходя в бронированный передник, из‑за чего Броненосец был похож на разъяренную гадюку. В отличие от его подчиненных, металлические полосы, которые были прикреплены к его шлему и полностью закрывали его голову, были украшены узорами  в виде симметричных переплетений, доходящих до центра головы. « Что‑то вроде офицерских знаков различия», подумал Сильверстайн.

Офицер Великого Врага рассматривал их, с любопытством склонив голову набок. Внезапно он метнулся вперед и схватил Гоа за горло. Пожилой партизан был так измучен, что не отреагировал на это, даже когда его вздернули на ноги. Одним быстрым движением Броненосец сбросил старика с балкона.

Сильверстайн встал. Он хотел умереть стоя. Вражеский командир повернулся к нему. Схватив охотника за лацканы кожаного пальто, Броненосец перегнул его через ограждение балкона. Сильверстайн смотрел вниз с пятидесятиметровой высоты. Внизу на мостовой лежал Гоа, под ним растекалась лужа крови.

Но Броненосец не сбросил его. Он остановился, заметив значок на воротнике пальто. Маленькая серебряная булавка в виде инквизиторской инсигнии ярко блестела на солнце.