11 июня (30 мая) Борт ракетного крейсера "Москва".

   Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

   Наш вертолет приземлился на вертолетной площадке крейсера "Москва". Утомленный длительным перелетом и оглохшие от рева двигателя, мои спутники стояли на палубе крейсера слегка одуревшие, и жадно глотали свежий морской воздух.

   По плетенке, раскинутой на вертолетной площадке, к нам подошел командир крейсера капитан 1-го ранга Остапенко. Видимо уже предупрежденный адмиралом о составе делегации, он подошел к цесаревичу, козырнул ему, а потом протянул руку для приветствия. - Господин полковник, пройдемте со мной в отведенные вам каюты. Крейсер к походу готов, и через несколько минут мы снимемся с якоря.

   Адъютант Цесаревича, Сергей Шереметьев, бережно извлек из большого саквояжа аккуратно сложенный шелковый вымпел, который должен означать, что на борту "Москвы" путешествует наследник российского престола и передал его командиру крейсера. Морской церемониал незыблем во все времена, и уже через десять минут вымпел весело трепыхался под игривым напором легкого ветерка на грот-стеньге.

   Когда церемониал был окончен, рассыльный матрос повел нас по палубе корабля. Мы услышали шум выбираемого якоря, потом зашумели где-то внизу турбины, палуба слегка завибрировала, и видневшийся вдалеке берег острова Лемнос стал медленно удаляться. Спустившись по трапу на нижнюю палубу, мы подошли к дверям офицерских кают. Две из них, рассчитанные на двух человек, и станут нашим домом на ближайшие сутки. Цесаревич со своим адъютантом Сергеем Шереметевым расположился в одной, а я с герцогом Сергеем Лейхтенбергским - в другой. Казачков, слегка растерявшихся в незнакомой для них обстановке, рассыльный повел в матросский кубрик, отведенный для прикомандированных к кораблю морских пехотинцев. - С этими, не забалуют даже такие задиры, как донцы, - пояснил я герцогу Лейхтенбергскому.

   Герцог, несмотря на его пышный заграничный титул, оказался веселым и общительным молодым человеком. Оглядев по-спартански обставленную каюту, он сказал, что это для него весьма и весьма роскошная обстановка. Оказывается, его мать, великая княгиня Мария Николаевна придерживалась в воспитании методов своего отца, императора Николая I. - Мы спали всегда на походных кроватях, а летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались одним тонким пикейным одеялом, - сказал герцог, в его голосе чувствовалась грусть по давно ушедшему детству.

   Вскоре командир крейсера через рассыльного, пригласил нас на ужин. За столом в кают-компании офицеры крейсера украдкой бросали на цесаревича любопытные взгляды. Но их тоже можно понять, перед ними была живая история - наследник российского престола, будущий царь Александр Миротворец! Но сам Александр Александрович, по всей видимости, привыкший к вниманию, которое вызывала его фигура, сидя за столом, спокойно вкушал макароны по-флотски, запивая их витаминизированным компотом из сухофруктов. В еде, как я помнил по воспоминаниям его современников, цесаревич не был привередлив.

   Приняв пищу, мы вышли на палубу. Остров Лемнос давно уже скрылся за горизонтом. Незаметно наступила южная ночь. Мы с моими спутниками спустились на нижнюю палубу и разошлись по каютам. Перед сном мы немного поболтали с Сергеем Лейхтенбергским, пришлось некоторым образом удовлетворить острый приступ любопытства, образовавшийся у молодого человека. Будущее он представлял себе по романам щелкопера Фаддея Булгарина, который лет сорок назад был плодовитее нашей Донцовой. Пришлось аккуратно его в этом отношении перепросвещать.

   Ранним утром, на самом рассвете, мы были уже на подходе к Пирею. Встречные корабли - в основном греческие рыбацкие каики, почтительно уступали путь огромному кораблю под андреевским флагом. С идущего контркурсом небольшого итальянского пассажирского парохода на нас с любопытством уставился стоящий на мостике капитан и несколько палубных матросов. Пассажиров видно не было, наверное, они еще не проснулись.

   Пройдя мимо острова Эгина, мы увидели на горизонте берег континентальной Греции. Я знал, что "Москва" уже не раз в нашей истории заходила с визитом вежливости в Пирей. Поэтому как я понял, сложности с заходом в гавань у командира крейсера быть не должно. Впрочем, надо сделать поправку на время - в этой реальности Пирей выглядел совсем по-другому. С другой стороны рельеф морского дна совершенно не изменился, а ведь именно это важнее всего для моряков.

   Бросив взгляд на гавань, я увидел целый лес мачт. В это время даже пароходы еще несли полное парусное вооружение. В основном это были торговые корабли под флагами Греции, Италии, Австро-Венгрии, Франции, Испании и даже Турции... В общем, как писал поэт - все флаги будут в гости к нам, то есть к ним, к грекам. Кроме мирных "купцов" в гавани Пирея стояли на якоре два военных парусно-винтовых корабля. Над одним из них развевался андреевский флаг, над другим - "Юнион Джек". При ближайшем рассмотрении, русский корабль оказался трехмачтовым корветом "Аскольд" из эскадры контр-адмирала Бутакова, недавно отозванной из Средиземного моря. Ему оппонировал британский корвет "Эктив". Это были стационеры, несшие службу в неспокойном регионе, где войны еще не было, но она могла начаться буквально с минуты на минуту. Так сказать овеществленное противостояние самых мощных империй, морской и континентальной.

   Высыпавшие на палубу матросы британского и российского корветов, рассматривали во все глаза неизвестный корабль, входящий в гавань Пирея. Вид огромного корабля, идущего со скоростью двенадцать узлов без парусов и дымов, ввергал зрителей в шок. Чем опытней был моряк, тем больше он был удивлен. Это для нас двенадцать узлов - крайне лениво, а для большинства кораблей того времени - максимальный ход. Словом, фурор был такой, как если бы в гавань Пирея вплыла зубастая Несси своей собственной плезиозавриной персоной.

   Гавань Пирея. Палуба 17-пушечного парусно-винтового корвета "Аскольд". Капитан 2-го ранга Павел Тыртов.

   Капитан 2-го ранга Павел Тыртов с удивлением смотрел на чудо-корабль, входящий в гавань Пирея. Развевающийся над ним андреевский флаг и вымпел, говорили о том, что на его борту находится наследник Российского престола, и не оставляли сомнений в его государственной принадлежности. Кроме того, когда корабль бросил якорь неподалеку от "Аскольда", Павел Тыртов прочел надпись в его кормовой части - "Москва". Все это не вызывало никаких сомнений, в том что перед ним корабль российского флота.

   Но, вот, разрази меня гром, - подумал он, - я не припомню, чтобы в составе Русского Императорского флота был такой корабль. Тем более, ТАКОЙ корабль. Во-первых, он был огромен - в три раза длиннее "Аскольда", и почти в два раза шире. Во-вторых, хотя у него и были мачты, но вместо рей с парусами на них были установлены какие-то непонятные предметы, назначения которых оставалось для Павла Тыртова тайной. Корабль, несомненно, был военным, об этом можно было судить по одной большой орудийной башне сферической формы с длинноствольными орудиями, и нескольким совсем маленькими башенкам, где вообще было непонятно, как внутри них может скрываться человек, даже если он пигмей или ребенок. Короткие толстые стволы, торчащие из этих башенок, на поверку оказались митральезами довольно крупного калибра. Но больше всего капитана 2-го ранга удивили огромные трубы, установленные в два ряда под наклоном вдоль бортов. Всего таких труб было шестнадцать. Не оставалось никакого сомнения, что это тоже оружие, ничто иное и не могло занимать столько места на палубе военного корабля. Тыртов подумал, что этот корабль вполне быть из состава таинственной эскадры, которая неделю назад захватила Проливы с Константинополем. Если бы не служба стационера, привязывающая "Аскольд" к Пирею, Павел Тыртов и сам бы сходил до Дарданелл посмотреть, что там и как. Но Российским МИДом ему было категорически воспрещено покидать гавань в военное время.