Изменить стиль страницы

Ну, что долго рассказывать! Она излила в письме свою скорбь и жалобы. Она написала: «Если ты не приедешь, я умру!» – и послала это письмо.

Рассказ идет своим чередом. Дошло письмо до Талиб-джана. Как раз когда пришло письмо, к Талиб-джану явилась дочь муллы Шаиста. Талиб-джан даже не заметил ее, стал распечатывать и читать письмо, а потом заплакал. Шаиста разозлилась, запела нара, чтобы разбередить его раны:

Талиб, хватит, не плачь,
Ведь здесь нет никого,
Кто осушит твои слезы.

Услышал Талиб-джан эти слова, и письмо выпало у него из рук. Шаиста бросилась, схватила письмо и тут же отнесла его отцу. Мулла прочитал это письмо, понял, что Талиб влюблен и его возлюбленная в молитве попросила у бога, чтобы его учитель потерял дар речи. Тут же он пошел, отдал Талиб-джану его вещи:

– Иди скорей к своей возлюбленной. Ты уже получил достаточно знаний, больше тебе учиться нечему, некому здесь тебя учить.

Талиб-джан говорит:

– Подожди, учитель. Я уже почти закончил книгу, осталось всего несколько страниц. Объясни мне ее напоследок, тогда я послезавтра уеду обратно.

Мулла согласился. Прошел день, Талиб смотрит книгу, а у самого на сердце любовь. И он запел:

Книга скорей, скорей кончайся!
На родине я оставил страждущих.

Короче говоря, спустя несколько дней он закончил эту книгу, собрал вещи и отправился в путь, домой. Он идет по дороге к дому, а возлюбленная вспоминает его:

Откуда ты дуешь сегодня, ветер,- с гор или низины?
Сегодня ты несешь мне аромат любимого.

Ну, что долго рассказывать? Талиб-джан идет по дорогам. Через несколько дней пришел в деревню недалеко от родного города, вечером зашел в мечеть и там его свалила с ног лихорадка. От долгого пути, усталости, лишений, голода и жажды заболел Талиб-джан. Лежит он в той мечети несколько дней. С каждым днем слабеет, болезнь его усиливается и вот уже последние минуты жизни пришли. Задыхается Талиб-джан, но поет:

Я пою нара на краю могилы,
Страдаю, что не насытился поцелуями прекрасных губ,
Я ухожу из этого мира с мечтой
Увидеться с любимой перед смертью.

Потом его глаза закатились и он испустил вопль.

Люди, не закрывайте его глаза!
Душа его еще не отлетела,
Он ждет свидания с подругой.

Наконец, Талиб умер, да простит его бог! Узнала об этом Гульбашра и завопила, горестно запричитала:

Сгинь моя несчастная судьба,
Сотри с моего лба свои предначертания!
Цветы появляются из земли,
А мой любимый, что нежнее розы, ушел в землю.
Я хочу стоять и ждать его на Пуле-Сирате *.
Я заключу в объятия сердитого друга.
Говорила я, что умру от горя из-за тебя,
Но я тебя обманула, не умерла!
Принесите мне калам и чернильницу,
Я запишу кровью сердца день смерти друга.

Она побежала и увидела умершего Талиб-джана. Когда его закутывали в саван, его возлюбленная причитала:

Моего любимого одевают в белый саван,
А на меня сыплется град раскаленных углей.

Потом Талиб-джана положили на похоронные носилки и отнесли на кладбище. Идет за ним его возлюбленная, рыдает. Талиб-джана уж в могилу кладут, землей засыпают, а его любимая все причитает:

Могила – яма в сто гязов *.
Опускаются в нее молодые
Не по своей воле. Я клянусь черной земле,
Мой любимый – цветок, а цветок не уходит в землю.
Я кланяюсь кладбищу,
Чтобы не превратились в прах перламутровые зубы любимого.
Почему я не умираю вслед за ним?
Мой любимый – цветок, уходит в весеннюю землю.

Наконец, она пропела:

Люди! Не жалейте себя ради друга,
Видала я людей,
Которые ушли на тот свет.

И с этими словами она бросилась в могилу и умерла. Короче говоря, потом этих несчастных влюбленных похоронили там вместе.

Адам-хан и Дурханый

Хорошо ты говоришь! Складно!

Говорят, что во времена падишаха Акбара среди юсуфзаев * жили два хана. Одного звали Хасан-хан, он был из рода Мута-хейл, а другого – Тауз-хан. Оба они были люди знатные, но Тауз-хан был богаче Хасан-хана. Так уж видно богу было угодно, что ни у Хасан-хана, ни у Тауз-хана не было детей. Однажды Хасан-хан вышел на улицу и, когда он разговаривал с народом, к нему подошел факир * и сказал:

– Хан, подай милостыню!

– Я одинок,- отвечает хан,- нет у меня сына, которого я послал бы домой тебе за милостыней. А чужого посылать домой я не могу.

– Надейся на факиров,- сказал ему тот.- Они помолятся за тебя богу, и всевышний пошлет тебе сына.

Хасан-хан спросил:

– Почему же нет у меня детей? Я раздал столько милостыни, стольких факиров облагодетельствовал, и они за меня молились. А бог все не дает мне сына!

– Слушай меня. Эти три финика я заколдую,- говорит факир.- Один из них зрелый, а два еще зеленые. Зрелый съешь сам, а два других выброси. Бог пошлет тебе сына.

– Ладно! – сказал хан.

Факир тут же заколдовал финики и отдал их хану, а хан обласкал факира. Зрелый финик он съел, а остальные бросил. Подняли эти финики два его работника и съели их!

– Ну, теперь мне пора идти,- сказал факир,- а ты каждый год приноси богу в жертву по быку. Да хранит тебя господь!

Факир ушел. Шел он, шел и пришел к дому Тауз-хана. -

– Подайте милостыню! – закричал факир.

Тауз-хан послал служанку вынести милостыню факиру, а потом и сам вышел к нему.

– Факир! – говорит служанка.- Помолись богу, чтобы он послал хану детей.

Факир и этому хану дал половинку финика. Хан хотел ее выбросить, но потом подумал: «Лучше съем, может, бог пошлет что-нибудь». И съел финик.

Что долго рассказывать! Через девять месяцев, девять дней, девять часов Хасан-хану бог дал сына, которого назвали Адам-ханом. А у Тауз-хана родилась дочь. Ей дали имя Дурханый.

Адам-хан был смугловатым, но красивым. Через три-четыре года, когда он подрос, отдали его учиться. За десять-двенадцать лет овладел он многими науками. Был он человек твердый и сильный, а еще любил охоту.

Ханство, богатство, семью – все отец отдал в его распоряжение. Еще Адам-хан купил у своего двоюродного брата Татар-хана двух рабов. Одного звали Миро, он был слеп на один глаз, но отличался умом и сообразительностью. Другого раба звали Било. Он был очень сильным и мужественным пахлеваном, только глуповат немного. Как говорится, «снимал обувку задолго до воды». Еще был он беззаботным и брил усы и бороду. Адам-хан всегда учил его уму-разуму:

– Не поступай плохо, дурно поступать грех. Било обычно отвечал:

– Я хорошо понимаю, что делать плохо нехорошо, грех. Но ведь ты у отца один сын, а двоюродных братьев у тебя много! Вот я и поступаю так нарочно, чтобы уберечь тебя от дурного глаза.