Воображение услужливо рисовало кошку-летягу, которая в прыжке расправляет шкуру в разные стороны, как летательную перепонку, и плавно фланирует через провал. Умнее ничего не приходило в голову. Самойлов так и стоял в немом изумлении, расширив глаза до размера дальше можно, но уже некуда и ждал от животного ответа. Кошка не заставила себя долго упрашивать, а, надменно задрав хвост, двинулась в ближайшие кусты. Константин ломанулся следом, не обращая внимания на колючие шипы, больно впивающиеся в плоть. Пройдя немного вперед, он увидел, поваленное временем толстое дерево, которое услужливо перекинулось через злополучный овраг, в котором он довольно долго просидел.

— Ууууу! — застонал Константин, хватаясь за голову, забористо и непристойно ругаясь.

Хотелось придушить кошку. Она смотрела умиляющим взглядом, способным растопить Антарктиду. Теплый комок возник у горла Самойлова и бухнулся вниз, согревая теплом. Желание порубить кошку на холодец растаяло, как по мановению волшебной палочки.

Для пущего счастья пошел дождь, чтоб не расслаблялись. Не везло, так не везло. Густые кроны деревьев спасали от непогоды, но все равно путники ежились от мелкой измороси. В лесу стало темнеть. Заплутавшие путники быстро промокли и замерзли.

— Почему я?! — стонал Константин, ни к кому конкретно не обращаясь.

Никто безмолвствовал, стеснялся, наверное.

Самойлов тяжело вздохнул и решил дальше не испытывать судьбу, а разжечь костер, чтобы согреться. Нашлись уютные густые кусты, которые причудливо изогнули свои ветки в виде полуарки, куда почти не проникал ни ветер, ни дождь. Константин притащил небольшое, поваленное временем дерево в убежище, чтобы не сидеть на голой земле и разжег костер.

Ягодка тщательно сушила влажную шерсть у огня, поворачиваясь к нему, то одним, то другим боком. Вскоре от кошки пошел пар, а на мордочке застыло выражение блаженства.

Начались мрачные посиделки возле огня с почти добровольным откармливанием кровососущего гнуса и долгосрочной перспективой лечебного голодания. Константин злобно хлопнул по насосавшемуся до одури крови комару и со злорадством уставился на расплющенного насекомого на коленке. Сытый голодному не товарищ.

Вспомнил о пропущенном обеде, ужине и сразу же захотелось есть. С самого утра в Костином желудке побывал только легкий завтрак, в виде чашки кофе с Бейлиз и горячего круасана с вишней — не густо. Достал телефон — связи нет, часы на экране показывали начало одиннадцатого.

Самойлов ехидно подумал, что Галина сейчас смущенно сидела в «Гранде» и не могла ничего заказать в ожидании начальника — зарплата стажера не позволяла. Зажравшиеся официанты специально подходили каждую минуту и деловито спрашивали, стараясь не засмеяться, не решилась ли госпожа отведать их фирменное блюдо, которое особенно удалось повару сегодня, а дальше шел набор заковыристых слов, которые она и в помине не слышала. Галина, находясь в том заведении, наверняка, чувствовала себя деревенской дояркой, увидевшей современный навороченный коровник. Сидела и сгорала от смущения, если не от стыда, как это обычно делали десятки других женщин, которых соблазнял Самойлов. Галине сейчас тоже плохо, как и ему, голодному и грязному.

— Приятно, черт побери, знать, что ты не один сидишь в самом мерзком и противном месте на свете! — он с энтузиазмом прихлопнул очередного комара.

Рядом по веточке не спеша ползла улитка, оставляя за собой влажный след.

«А ведь их есть можно» — подумал Самойлов и представил процесс поедания чего-то ползучего, скользкого и противного, отчего позеленел и цветом сравнялся с вечнозеленой елкой, недалеко от которой расположился. Рядом с Константином, на сидении из поваленного временем дереве, расположился пушистый Сусанин. Ягодка целый день водила Константина по лесу и таки завела.

— А ты упитанная, — оценил он кошку с гастрономическим интересом.

Котяра хоть и маленькое животное, но умное, тихо скрылась в ближайших кустах, аки тать ночной.

Константин остался в одиночестве и не заметил, как задремал. Снился ему столик в «Гранде», уставленный всевозможными аппетитными блюдами: вкуснейший крем-суп из шампиньонов, румяная картошечка с поджаристой свининой, а на десерт огромный торт со взбитыми сливками, увенчанный сложным рисунком из клубники. Даже во сне чуть не захлебнулся от усиленного слюноотделения.

Лесовка

Мы с Купавой незаметно для взрослых смылись с пиршества в мою честь на берег под легкий и теплый дождик. Люблю дождь, пусть хоть и намагиченный. Капли ласково массировали спину и руки, смывая тяготы сегодняшнего дня, расслабляли и освежали.

Дождь давал силу лесу, омывая кроны деревьев, наполнял жизнью берега озера, усеянного цветами, бордовыми, как кровь, желтыми, точно солнце, синими, словно небо, оранжевыми или чисто-белыми. Солнце наполовину погрузилось за горизонт и торчало из-за него, словно горб огненного зверя.

— Давай, пока наши пируют, тащи сюда своего злыдня человеческого. Наши так шумят, что крики одного ивашки не услышат, — предложила русалка, плеская хвостом по воде.

— Не могу. Ко мне охрану приставили, — уличающе, тыкнула я в сторону увязавшегося за нами Остапа.

Осинник недовольно шаркал ногами вдоль берега, оставляя ямки следов на влажной почве. Дождь радостной дробью тут же наполнял их до краев.

— Так, давай его притопим возле тех камышей, — указала русалка красивым ноготком на дальний берег, — и всего делов.

Идея мне понравилась. Я стала заходить осиннику за спину, тихо насвистывая трелью соловья печальную участь паренька.

— Смотрите, кот! То есть кошка, — заорал Остап, уже не надеясь спастись.

Мы с Купавой дуэтом забыли про будущего утопленника и резко повернули головы, чуть не сломав шеи. Ближайшие кусты зашевелились, и из них медленно и робко вышла черная кошка.

— Ягодка! — радостно завопила я возвращавшемуся ко мне животному, которое уже успела полюбить.

— Тихо, не спугни, — одернула меня Купава с интересом разглядывая пушистое чудо.

Ягодка тихо кралось к нам, подозревая в коварных замыслах против ее драгоценной шкуры.

Мы замерли каменными изваяниями, боясь дышать, моргать и даже сглатывать слюну. Больше всех старался осинник, отчего пыхтел как самовар. Теперь точно утоплю его, сам виноват, но пока надо не спугнуть мою пушистую радость.

— Купава, срочно нужны пиявки, это ее любимое лакомство, — прошептала я подруге, стараясь не шевелить даже губами.

— Где ж я тебе их достану? Мы ж не на болоте, здесь, если только червяков нарыть можно, — тихо ответила подруга, незаметно меняя хвост на женские ножки.

Кошка, опасаясь подвоха, плавно и грациозно двигалась в нашу сторону. Я ждала, когда она осмелеет и прыгнет в мои крепкие объятия. Кошка подходила все ближе и ближе. Затем она сделала резкий рывок, схватила зубами самку тетерева, погибшего семейства, и пустилась обратно в лес. Мы с Купавой, не сговариваясь, рванули следом. Остап от нас не отставал, стараясь затормозить нашу великую миссию по спасению кошки. Одним словом, мешался. Мол, не велено с озера уходить, а то его прибьют. А нам пофиг. Надо срочно бедную кошечку изловить и покормить нормально: листьями и пиявками, последних разобьюсь, но достану, а то она от голода даже мясом птичьим не брезгует. Бедное животное!

Подлетая к лесу, наше трио на всем скаку оптом врезалось в невидимую преграду и, расплющившись по ней, медленно стекло на землю. Отец постарался, замагичил от нас выход с озера. Все. Миссия провалена.

— Ты вроде говорила, что она пиявками питается? — вопрошала подруга, ощупывая покрасневший лоб. — А вон несчастного тетерева стырила.

— Это все человек, он ее заставил для себя еду добывать! Ух, получит он у меня.

— Как? Мы же под домашним арестом, — Купава поправляла растрепавшуюся после забега прическу и кокетливо поглядывала на осинника.

— Есть у меня пара сюрпризов для него. То ли еще будет. А пока колдани-ка дождь посильнее, Купава.

Рукалка томно зевнула и взглянула на небо. Капли сильней застучали по кронам деревьев.