— Ну? — спросил Рыжебородый. — Что новенького?

— Сам видишь, — ответил Кляйнцайт. — Я снова тут. Пик–пик–пик–пик.

— Ты даже и не пытался, — сказал Рыжебородый.

— Черт возьми! — вспылил Кляйнцайт. — Это нечестно. Да я вышел отсюда, как Трах Пормэн в том фильме про побег из тюрьмы! Они никогда бы не засунули меня обратно, если бы мой друг шимпанзе не взялся за свои обычные штучки. Они привезли меня почти неживого.

— Слишком много возражаешь, — заметил Рыжебородый.

— Тебе легко говорить, — ответил Кляйнцайт. — Ты сам и шагу не сделал, чтобы порвать со всем этим.

— Мне давно уже кранты, — ответил Рыжебородый. — А вот тебе еще нет, а ты уже сдаешь позиции.

— Чушь собачья, ответил Кляйнцайт, гордясь и виня себя одновременно. — Что вы хотите, чтобы я сделал? Что я могу сделать более того, что уже сделал?

Рыжебородый уставился на него, ничего не ответил.

Соберись, сказал Госпиталь.

А! — сказал Кляйнцайт. Он как‑то про это забыл.

Видишь, сказал Госпиталь. Это ты забыл.

Думаю, я уже собрался к тому моменту, когда почувствовал себя пустой рукавицей, сказал Кляйнцайт. В любом случае, на чьей ты стороне? Разве ты не сожрешь меня так же, как сожрал всех остальных? Что во мне такого особенного?

Я на тебя время потратил, ответил Госпиталь. Ты бы сказал, боль тоже.

Так сказал бы ты, парировал Кляйнцайт.

Но ты еще не до конца все понимаешь, продолжал Госпиталь. В тебе нет ничего особенного. И ни в ком нет ничего особенного. И это дело Ничего, понял?

Не умничай, сказал Кляйнцайт.

А я и не умничаю, отозвался Госпиталь. Никогда. Я — всегда просто я. Привести пример?

Как? — спросил Кляйнцайт.

Что ты такое? — спросил Госпиталь.

Не знаю, ответил Кляйнцайт.

Вот этим и будь, сказал Госпиталь. Будь Не–Знаю.

КАК? — завопил Кляйнцайт.

СОБЕРИ СЕБЯ, заревел Госпиталь в ответ.

В КАКОМ НАПРАВЛЕНИИ ФРАКИЯ? — орал Кляйнцайт. ПОЧЕМУ Я?

Найди ее, приказал Госпиталь. Ибо ты можешь.

Смешанные чувства

— Вы выглядите на удивление бодро, — произнес доктор Налив. Сам доктор щеголял коричневым загаром и выглядел так, будто его самого бодрость вообще не покидала, да и никого бы не покинула, стоило только усилие приложить.

— Я чувствую себя превосходно, — ответил Кляйнцайт. — За исключением того, что ни сесть, ни встать.

— А вы уверены, что это не работа вашего сознания? — спросил доктор Налив.

— О чем это вы? — спросил Кляйнцайт.

— Мы чертовски мало знаем о сознании, — начал доктор Налив. — На отдыхе мы снимали виллу, и там мне попались кое–какие книжки. Фрейд один написал. Довольно ничего, скажу я вам. Сознание, знаете, эмоции. Смешанные чувства насчет мамы с папой и тому подобное.

— Это вы все к чему рассказываете? — спросил Кляйнцайт.

— Прошу прощения, — сказал доктор Налив. — Я просто подумал, что ваше сознание, возможно, раздвоилось. Одна часть захотела сесть, другая не захотела. Что сейчас называется амбивалентностью. А вы хотя бы пробовали?

— Смотрите, — произнес Кляйнцайт. — Вот я попытаюсь это сделать. — Его сознание уселось, а все остальное осталось лежать.

— Гм, — произнес доктор Налив. — Вы все еще в лежачем положении, тут ничего не попишешь. — Он взял в руки висевшую в ногах Кляйнцайта табличку с его именем. — Я пропишу вам новые лекарства, посмотрим, дадут ли они отдохнуть вашему организму. «Зеленая улица» хоть немного и привела ваше стретто в норму, но, по–видимому, ускорила обращение по нему более, чем желательно, так что я переключил вас на «кювет». «Разъезд» заставит вас меньше думать об асимптотическом пересечении, а «углоспрям» убавит напряжение в гипотенузе.

— Меня та женщина с бланком совсем достала… — сказал Кляйнцайт.

— Мы это отложим на пока, — сказал доктор Налив. — Давайте поглядим, к чему мы придем через пару дней, а там и поговорим.

— Ладно, — сказал Кляйнцайт. — Может, оно все само рассосется, а?

— Во всяком случае, мы можем попробовать, — ответил доктор Налив. — Вы ведь всем сознанием против операции. А сознание, скажу я вам, такая вещь, его от тела не отделишь. Его без преувеличения можно назвать органом со своими собственными правами.

— Мое сознание сейчас очень крепко, — ответил Кляйнцайт. — И никаких неприятностей от него не видать.

— Разумеется, — сказал доктор Налив. — А мы вот поглядим, как все повернется. — Он улыбнулся, перешел к следующей койке, обследовал Раджа. А где это Плешка, Наскреб и Кришна? — подивился Кляйнцайт.

Он повернулся на бок, оборотившись спиной к Шварцгангу и Рыжебородому. Радж, застегивая пижаму, улыбнулся. Кляйнцайт улыбнулся в ответ.

— Вы уходите, возвращаетесь, — произнес Радж. — Туда и обратно.

— Просто стараюсь больше двигаться, — пошутил Кляйнцайт.

— Вы собираетесь в скором времени снова пойти работать? — спросил Радж. — Вы возвращаетесь на свою работу?

— У меня нет работы, — сказал Кляйнцайт.

— А! — просиял Радж, передал ему «Ивнинг Стандард». — Вот здесь лучшие объявления о работе.

— Большое спасибо, — поблагодарил его Кляйнцайт.

Койка позади Раджа, на которой лежал Пиггль, сейчас была пуста. Лежащий на соседней с ней койке Нокс, глядя поверх новых «Всех звезд дрочки», поймал взгляд Кляйнцайта.

— Операция, — сказал он, кивая на койку Пиггля. — Он сейчас там. А с ним — Плешка, Наскреб и Кришна.

А! — отразилось на лице Кляйнцайта.

— Да, — прибавил Нокс. — Мы должны основательно подготовиться к тому, что грядет, все мы здесь, кто остался. Нам не вольно приходить и уходить, как вы.

— Почему вы думаете, что я волен приходить и уходить, когда мне вздумается? — спросил Кляйнцайт. — Я вышел, а обратно меня привезла скорая. Я не прекращаю своих попыток, но ничего не добиваюсь.

— Но вы ведь не успокоитесь, — заключил Нокс и вернулся ко «Всем звездам дрочки».

Кляйнцайт поразмыслил немного о Ванде Аддерс, «Мисс Гернси», которая всегда думала, что впереди у нее кое‑что большое. Она — лишь фотография в газете, а уже стала частью его жизни. Кому‑то сейчас посылает свои улыбки моя фарфоровая русалка? — задался он вопросом. Вроде никто сегодня не был настроен слишком сочувственно. Он пошарил под койкой. Ты там? — спросил он.

Нет ответа. Нет и мохнатой черной лапы. Он повернулся на другой бок, чтобы вновь оказаться лицом к лицу со Шварцгангом и Рыжебородым. Шварцганг был занят тем, что неустанно пикал в окружении своей аппаратуры и даже не посмотрел на него. Рыжебородый кивнул, снова отвернулся.

Пиггля обратно не привезли.

Этого не хватало

Аромат чистых простыней, дыхание свежего ветерка доносится от сиделки, меняющей белье на койке, где некогда лежал Пиггль. Явилась другая, привезла кресло на колесах.

— Вы сможете встать? — спросила она Кляйнцайта.

— Физически нет, — ответил он. Сиделка помогла ему подняться, ее пахнущая прачечной грудь толкнула его в кресло. Крепкая девушка, и пахнет от нее хорошо.

— К чему все это? — спросил Кляйнцайт. — Куда мы идем?

— Доктор Налив сказал, чтобы сюда положили двух новых пациентов, — ответила сиделка. — Мы перевозим вас в другой угол палаты.

Так вот оно и получается, подумал Кляйнцайт. Увидев, что на мне нельзя попрактиковаться, Налив потерял ко мне интерес, и теперь меня задвинут куда‑нибудь в темный уголок. Здесь были незнакомые лица, на которые раньше он взглядывал лишь мельком. Ему это вдруг напомнило, как бывает иногда на вечеринке, когда устаешь представляться чужим людям. Здесь, по крайней мере, мы можем позволить себе не стоять на ногах весь вечер с дурацкими бокалами в руках. Грудь толкнула его еще раз, он лег на койку.

Только не еще один, пробормотала койка.

Извини, сказал Кляйнцайт. Я постараюсь тут долго не задерживаться.

— Как насчет моего монитора? — спросил он.