– Сулла! – воскликнул он своим фальцетом при виде въезжающего на гельветской лошади галла. И всадник, и его конь были коренастыми и мускулистыми. – Ты приехал слишком поздно! Я продал всех рабов Мемнону... Пеняй на себя! Ты совсем нас забыл! Манчиния изнывает без тебя. Неужели так трудно заехать к соседу!

Манчиния, красивая, крупная и полная южанка, была женой Патрокла, и римлянин уже не раз пытался толкнуть ее в объятия Суллы, чтобы самому свободно развлекаться с мальчиками во Вьенне[2] или Лионе.

– Клемния! – закричал Патрокл, обернувшись на своих вышитых подушках к атрию виллы, в котором просматривалась колоннада и фонтанчик. – Пойди и скажи своей хозяйке, что приехал наш друг Сулла и что надо сделать все возможное, чтобы задержать его до ужина!

Сулла разглядывал рабов Патрокла, собравшихся во дворе с упакованными пожитками и детьми. Толстый Мемнон, греческий работорговец, возлежал в своем карпентуме, большой повозке для путешествий с кожаными занавесками. Напротив него расположился на корточках секретарь. Он был занят составлением по всем правилам, на восковых дощечках, актов о продаже.

– Садись! Садись же! – повторял Патрокл с нетерпением, видя, как одна из служанок несла из атрия скамеечку. – О боги! От тебя несет как от козла! Ты что, как обычно, работал вместе со своими рабами?

Сулла уселся, продолжая жевать калину, а Патрокл ощупывал рукою его мускулы и вздыхал:

– Какая мощь! Какой атлет! Вас, галлов, природа одарила силой с рождения. Вы переживете нас всех, а Лион скоро станет столицей империи!

– Сколько грек дал тебе за твоих рабов? – спросил Сулла, который своим невозмутимым видом противостоял как говорливости, так и назойливым прикосновениям соседа.

– За все и восьмидесяти сестерциев не дал. Мошенник приехал сегодня утром, в одиннадцатом часу, и мы до сих пор все торговались с ним!

Сидя на вощеной деревянной скамейке, Сулла окинул взглядом знатока человеческое стадо, сбытое Патроклом. В основном это были галлы, хорошо кормленные и неплохо одетые. Патрокл был человеком расточительным и взбалмошным, но хорошим хозяином, и он не позволял, чтобы с его рабами, как и с лошадьми и быками, обращались плохо и содержали в грязных конюшнях и помещениях. Манчиния, его супруга, разгневавшись за испорченный соус или капельку украденных духов, назначала порку своим кухаркам или служанкам. Но при виде детины, перевязанного кожаными ремешками, являвшегося для выполнения поручения, обычно отменяла порку.

– Не намного он и обокрал тебя, – бросил Сулла, вытаскивая палочку калины, застрявшую между зубами.

Уже пережеванные ягоды он щелчком бросил на землю и стал искать в кармане своей блузы следующую порцию. Затем бывший офицер‑легионер добавил:

– Ну, скажем, ты потерял тридцать процентов. Но тебе удалось сразу продать. И, кроме того, через несколько дней цены упадут. Кай Вар сокрушил германцев на Дунае, и скоро сотни тысяч пленников появятся на рынках Галлии и ее Цизальпинской области...[3]

– Так Вар победил германцев! Откуда тебе известно? Ты всегда все узнаешь раньше всех!

Сулла пожал плечами:

– Армейские курьеры останавливаются у меня.

– Эта греческая свинья! – воскликнул римлянин. – Если бы он знал то, что знаешь ты, он бы меня обобрал!

– Возможно, – улыбнулся Сулла.

– Почему ты не покупаешь мои земли? – спросил Патрокл. – Я продам тебе их в рассрочку на твоих условиях. Ты человек слова, тебе можно полностью доверять. Если к твоим угодьям добавятся мои, то у тебя будет великолепное имение!

Сулла покачал головой:

– У меня и так достаточно.

Он произнес это как‑то безразлично, неожиданно сам осознавая то, что тщательно скрывал долгое время: он скучал в своей замечательной усадьбе, где все было так хорошо устроено и где ему так преданы рабы, которых он научил обращению с рабочими быками и лошадьми. А ведь это были люди, которые, как и перс, до встречи с ним могли только управлять боевыми колесницами. Персы были лучшими лучниками в мире. Он сделал из них превосходных погонщиков. Неужели именно это и наскучило ему? То, как эти хищники превратились в овечек, и то, как мирные поля, заход солнца над скошенным жнивьем, смех детей, несущих прохладные кувшины, заменили собой другие звуки, оглушительные звуки сражений: звон клинков, предсмертные хрипы людей и ржание разгоряченных коней?

Он почувствовал, что наблюдательный Патрокл следит за ним с любопытством, как будто видит его насквозь. Был ли Сулла не уверен в себе? Почему он живет один? Патрокл знал, что его сосед полюбил и взял в наложницы сестру одного из своих персидских пленников, которая добровольно последовала за своим братом. Она забеременела и умерла при рождении ребенка, который ненадолго ее пережил.

Сулла прервал внутренний монолог своего соседа‑римлянина:

– Я приехал, чтобы купить у тебя повозки!

У Патрокла были великолепные дубовые повозки, подлинные шедевры галльской техники, сделанные редонцами[4], лучшими мастерами в империи. Когда римляне, считавшие себя самыми передовыми, вошли в Галлию, то спеси у них поубавилось. В плотницких работах, столярном ремесле, производстве стекла и обработке металлов галлы превосходили их. Окна в римских домах представляли собой деревянные ставни. Галльские же окна были застеклены. И это было совсем уж смешно, когда римляне в бане спросили у раба, протягивавшего кусок мыла, для чего это. Они такого никогда не видели. И как не забыть тот момент, когда солдаты Цезаря буквально остолбенели, увидев жатки, давно используемые галлами, в то время как римляне по‑прежнему собирали урожай косой и серпом.

Патрокл, только что обустроившись в своем поместье, на те деньги, которыми снабдил его дядя Вителлий, заказал эти повозки у бродячего торговца. Торговец ходил по поместьям и представлял изделия (уменьшенные модели) бретонских мастеров. Это была удачная сделка.

У Суллы же повозки совсем развалились.

– Они твои! – воскликнул Патрокл, еще раз ухватившись за мускулистую руку соседа. – Какой может быть торг между друзьями! Скажи свою цену. А я заткну уши!

И в довершение своих слов он смешно изобразил, как он это сделает.

– За каждую большую – две тысячи сестерциев, – объявил Сулла. – За маленькие – от пяти до трех сотен, в зависимости от состояния...

Патрокл убрал руки от ушей и дал понять, что сплутовал и что слышал цифры, произнесенные Суллой, а потом приблизил свое лицо к лицу соседа и прошептал:

– За эту цену я отдам тебе и Манчинию в придачу! – Тут он залился смехом.

Из атрия к ним вышла его жена, нарумяненная и надушенная; ее великолепная грудь нескромно просвечивала сквозь прозрачный корсаж – сама Юнона во плоти.

– Сулла! – проворковала она. – Верить ли своим глазам? Ты здесь, в нашем скромном жилище! Клянусь Венерой, ты еще более привлекателен, такой грязнулька, немытый! Я отправлю тебя к девушкам, и они помоют тебя и сделают массаж! Ты не уйдешь от них живым... Мы возвращаемся в Рим, и ты – единственный, о ком я буду думать с сожалением. – Она зевнула и продолжила: – Скука смертельная, я проспала весь день, и опять спать хочется. – Она приблизила рот к уху галла и добавила: – С тобой. – Она засмеялась: – Патрокл ничего не слышал!

– Почему бы тебе не поехать с нами в Рим? – спросил Патрокл. – Я приглашаю тебя к моему дяде! Он будет счастлив принять такого героя‑легионера, как ты! Не могу поверить, что ты никогда не был в Вечном городе! А может, ты поедешь с Манчинией, как только ты закончишь жатву? Ты мог бы сопровождать ее в путешествии. А я к вам присоединюсь дней через пятнадцать, как только улажу все оставшиеся дела...

– Да! Да! – вскричала Манчиния, усаживаясь на скамейку рядом с Суллой и обнимая его за плечи. – Соглашайся! Соглашайся, Сулла! Мы поедем самой длинной дорогой... А за это время драгоценный супруг успеет развратить малыша Ксантия, этого маленького танцовщика, которого он подобрал на прошлой неделе в одном из театров Вьенны! Это он называет улаживать дела...