– Здесь ты ошибаешься, – сказал он. – Она никогда не спала с гладиаторами. Во всяком случае, здесь.

– Откуда ты знаешь? – спросил Сулла.

Тот снова повернулся к своему собеседнику, как будто хотел теперь попытаться узнать, с кем он имеет дело.

– Ты ведь не здешний, а? Я никогда не видел тебя в цирке.

– Правильно. Я пришел сюда первый раз.

– А почему ты пришел?

– Из любопытства. Чтобы посмотреть на лошадей, колесницы и на нее...

Бесхитростный вид Суллы, его туника, прекрасно сшитая мастером, котурны[52] за пятьсот сестерциев внушили ему доверие, и он положил ладонь на руку галла.

– Послушай, ты хочешь выяснить, как я понимаю, не спит ли она с гладиатором или кем‑то еще? Так вот, я владелец трех борделей в этом предместье, у меня девочки. Теперь, когда Менезий мертв, я могу тебе сказать: я поставлял ей девушек, да, когда она присылала мне табличку с подобной просьбой. Для себя она просила молоденькую девушку, не старше пятнадцати лет, и обязательно темненькую. Что вполне естественно для такой блондинки, как она! – Все это владелец лупанариев проговорил, продолжая следить за колесницей и возницей. Потом повернулся к собеседнику и сказал более доверительным тоном: – Девочки ее лизали, она тоже лизала их и получала от этого большое удовольствие... Они мне сами рассказывали. Она ни к одной из них не привязывалась, никогда не вызывала одних и тех же. А я конечно же выбирал для нее тех, кто это любил и хорошо делал. В том и состоит мое занятие, так? Но мужчины – ни‑ни, – отрезал он. – Никогда! Поэтому в каком‑то смысле Менезий не был рогоносцем... Как ты считаешь, – спросил он, – ведь не в счет, если твоя жена развлекается с девушкой? Разве можно в этом случае мужа назвать рогоносцем?

Он смотрел на Суллу вопросительно и, казалось, искренне был заинтересован его мнением. Сулла подумал, что он, должно быть, женат и жена его ложится в кровать со своими прислужницами.

– Нет, не в счет, – твердо ответил он.

– Да, интересно, как они это делают, – бросил человек в тоге с греческим орнаментом и снова локтем поддел мускулистую руку своего соседа, задорно смеясь.

– Точно! – согласился Сулла и через силу рассмеялся. Галл выждал немного, а потом спросил равнодушным голосом: – А как по‑твоему, могла она отравить Менезия? Кажется, она отказалась пить то же вино, что и он...

Сосед скривился:

– Ну, вряд ли. Не в ее стиле. Конечно, она дрянная девка, но чтобы отравить кого‑нибудь...

– Даже чтобы освободиться от Менезия?

Он снова покачал головой:

– Он выполнял все ее прихоти, просил прекратить выступления. Здесь все об этом знали. А знаешь, почему она все время выходит на арену? – продолжал он, глядя на Суллу.

– Нет, – отвечал тот.

– Да просто она это любит... У нее это в крови, а на остальное ей наплевать...

В этот момент за ареной, с улицы, послышались крики, и два черных всадника на черных лошадях галопом проскакали через вход: два великолепных негра в серебряных доспехах и касках, украшенных белыми страусовыми перьями. За ними бежали дети и зеваки. Всадники разъехались и уступили дорогу боевой колеснице, также запряженной четверкой, но эти лошади были совершенно черными и контрастировали с белоснежной упряжкой Металлы. Колесница из эбенового дерева была сплошь окована серебром; головы двух передних лошадей украшали такие же, как у всадников, страусовые перья, закрепленные на своеобразных серебряных касках, сквозь которые торчали лошадиные уши.

Колесницей управляла женщина, роскошная негритянка: прямой нос, толстые розовые губы. Фигура крупнее, чем у Металлы. Ее вызывающе торчащие груди были обнажены и раскрашены в два красных цветка, а соски их были сердцевинами.

– Великие боги! – вскричал сосед Суллы. – А вот и негритянка Лацертия. Она карфагенянка! Смотри! Смотри! – Хозяин притонов не скрывал своего восторга. – Ну и достанется ей от Металлы, когда начнутся настоящие игры! Она ее разделает, вот увидишь!

– Негритянка Лацертия? – удивился Сулла. Конечно же он был в курсе дела, но не хотел этого показать.

– Ее зовут Ашаика, карфагенская убийца. Лацертий нанял ее за огромную сумму, когда решил организовать игры. И тут он хотел взять верх над Менезием в борьбе за место трибуна... В Африке за пять лет она на играх убила всех, но здесь ей придется... – Владелец был крайне возбужден. – Впервые они встретились вместе, – заговорил он. – Ты пришел, и тебе сразу так повезло. Какой спектакль! На кого поставишь? – Он схватил Суллу за руку. – Вспомни, что я тебе сегодня говорил: победит Металла...

Негритянка, широко раскрыв глаза, спокойно рассматривала арену. Амфитеатр заполнялся людьми, бежавшими с улицы и желавшими видеть, как две женщины‑убийцы вместе пустят галопом свои упряжки. Черная соперница была одета в блестящую серебряную каску. Верх ее венчало чучело хищной птицы с полуоткрытыми крыльями. Казалось, что она не замечала Металлу, прогуливая лошадей шагом по арене.

Металла с непроницаемым лицом наблюдала за ней. Она приостановила своих коней, с которых лился пот, и подождала, пока негритянка не приблизится к ней. Потом резко заговорила:

– Эй, негритянка! Это моя арена. Убирайся, или я вышвырну тебя...

– Какая женщина! – вскричал сосед Суллы. – Ничего не боится.

– У нее есть право не пускать ее? – спросил Сулла.

– Нет! Но ей это безразлично. Арена принадлежала Менезию, но ее арендовали многие экипажи, которые здесь готовились к выступлениям. Металла не имеет права приказывать.

– Так почему же она сейчас ее выгоняет? – продолжал расспрашивать Сулла, изображая из себя наивного приезжего.

– Потому что она настоящая девка, – сказал сосед с восхищением. – Потому что полна ненависти. И именно поэтому она всегда побеждает...

Ашаика остановила упряжку перед колесницей Металлы.

– Нервишки шалят, дорогая? – спросила она, грассируя на африканский манер. – Приходи ко мне сегодня ночью, я тебя успокою. Ты ведь любишь женщин, мне правильно сказали?

– Потаскуха! – резко бросила Металла. – Я люблю женщин, но не выношу негритянского запаха! Слушай! Сделаешь три круга на своих ослах и уберешься. Иначе тебя вынесут на носилках...

Ашаика покачала головой – от этого движения, как показалось, ее хищная птица грациозно замахала крыльями, – а потом рассмеялась, открыв рот и показав два ряда ослепительно белых зубов на розовых деснах.

– Бедняжка... Если бы тебя видел Менезий, застыдился бы. Ему стоило столько труда, чтобы сделать из тебя нечто пристойное...

Ашаика тронула вожжи и пустила упряжку рысью, начиная второй круг.

– Три круга! – прокричала Металла, нахмурив брови и скривив рот. – Я сказала – три круга, пока мои кони отдыхают, и не больше. А потом выметайся!

Зрители сидели затаив дыхание и смотрели на черную колесницу, проезжающую вдоль скамеек амфитеатра. К всадникам карфагенянки подошел один из секретарей Лацертия. Он взывал к ответственному, который мог бы указать на невежливое поведение Металлы и потребовать продолжения тренировок в соответствии с подписанными контрактами. Конюхи Металлы суетились вокруг ее белых коней: утирали соломенными жгутами пот и губкой, смоченной в воде с лимоном, проводили по пенистым мордам.

Черные кони закончили рысью второй круг, пошли дальше галопом, что вызвало восхищенный шум и свист на трибунах. Галоп был великолепен. Кони точно вписались в поворот и, подобно живым стрелам, устремились грудью вперед, навстречу Металле.

Теперь со скамеек неслись уже удивленные восклицания. Тогда Металла приказала рабам, которые смазывали оси колесницы, поднять лезвия. В обычном состоянии их крепили вдоль осей колес. Рабы в недоумении смотрели на возницу. Она грубо закричала на нерасторопных... Послышался металлический звук стальных стержней, поднявших лезвия в боевое положение. Ашаика, мчавшаяся навстречу Металле, ничего этого не видела. Доехав до соперницы, она, с улыбкой на губах, подняла, проезжая мимо, черную руку с розовой ладонью, показала ей три поднятых пальца – три круга – и поехала на четвертый.