Исходным моментом является встреча двух уникально-универсальных субъектов. Она могла быть случайной, запланированной, долгожданной, специально организованной и пр. Далее срабатывают следующие механизмы (все три или хотя бы какой-то один): коллективистическая идентификация ( надо быть с кем-то), аффилиация ( стремление быть с кем-то), обособление (желание быть именно с этим партнером). Первый механизм обеспечивает жесткий (зачастую навязанный) выбор, последующие – снижают жесткость, порождают интимный, избирательный характер выбора и обнажают психологическую суть семейных отношений.
Еще изучая родоплеменные отношения, Леви-Брюль писал: «В огромном числе низших обществ, начиная со дня заключения брака, женщина, которая до этого пользовалась величайшей свободой в половом отношении, становится табу для всех членов группы, кроме мужа. Она принадлежит ему не только потому, что он ее приобрел, иногда за очень дорогую цену, и что измена является, таким образом, своего рода кражей, между ней и им устанавливается сопричастность…» [11]
Тогда семья как собственно социальное образование исходно должна была основываться на своего рода принципе соборности – коллективности, базирующейся на совпадении одинаковых, сходных душевных движений, то есть на непосредственном интуитивном взаимопонимании, в результате которого для индивидуума открывается возможность идеального перевоплощения в другого – «идентификации» (Э. Эриксон). Но если эта возможность реализуется, она становится необходимостью. Почему? Дело в том, что, как полагает Ю. М. Бородай, интуитивное взаимопонимание открывает возможность бегства от себя самого в форме перевоплощения, идентификации себя с другими.
В перспективе это должно вести к жесткому вытеснению вообще всего того в себе, чего нельзя представить отстраненно, как чужое; «дозволенным» тогда оказывается только то, что можно сопереживать, чему дозволено сочувствовать. Но способность к такому перевоплощению, то есть к восприятию потребности других в качестве собственной своей потребности, – это и есть принцип рода, принцип родовой нравственности [12] .
Таким образом, при создании семьи молодые люди вольно или невольно принимают решение о том, продолжать родовой опыт или нет.В этом особый смысл. Помня о людях, кровь которых течет в нем, человек иначе ощущает свою значимость в этом мире. Обретение силы своего рода – один из краеугольных камней обретения веры в себя, уверенности в своих супервозможностях. Более того, человек понимает, что и факты его биографии станут не только предметом ознакомления для следующих поколений, но и подражания и предостережения от ошибок (И. Вагин).
Прошлое: лики семьи
Семья – древнейший институт человеческого общества – прошла сложный путь развития. От родоплеменных форм общежития через «большую семью», вмещавшую под одной крышей несколько поколений, живших в тесном контакте, к нуклеарной, так называемой «ядерной» семье, состоящей только из родителей и детей.
Можно согласиться с утверждением, что каждая культура порождает определенную нормативную модель семьи, точнее группу моделей. Структура нормативной модели включает в себя элементы – членов семьи, каждый из которых характеризуется определенным статусом, то есть позицией с определенными правами и обязанностями, с которыми связано соответствующее поведение.
Языческая семья. Примером семейных отношений, характерных для языческой культуры, являются отношения в русской семье в XII–XIV вв. Отношения мужа и жены в семье в те времена строились не на принципах доминирования – подчинения, а «на изначальной конфликтности», как полагает В. Н. Дружинин. Женщина обладала свободой как добрачной, так и в браке. Ограничивалась не только власть отца, но и власть мужа. Женщина имела возможность развода и могла вернуться к матери и отцу. В семьях нередко главную роль играла «большуха» – старшая, наиболее трудоспособная и опытная женщина, обычно жена отца или старшего сына, ей подчинялись все младшие мужчины большой семьи. При этом мужчина отвечал за внешнее, природное и социальное пространство, а женщина доминировала во внутреннем пространстве – в доме и семье.
Аналогичную картину можно увидеть, как считает В. Н. Дружинин, в большинстве других языческих цивилизаций, например в древнегреческой. В античной мифологии соблюдается паритет полов: мужские и женские божества равноправны, а отношения между ними сложны и неоднозначны, включая и борьбу.
В целом же нормативная дохристианская модель семьи описывается таким образом: родители (отец и мать) могут находиться в различных отношениях: доминирования – подчинения или конфликта, борьбы. Родители (как целое) противостоят детям, одно поколение борется с другим. Дети всегда в подчинении.
Конечно, если рассматривать жизнь языческой общины, то невозможно обойти молчанием факты промискуитета [13] .
Но здесь есть как минимум два соображения, позволяющие рассматривать эти факты объективно и вне современных моральных оценок.
Во-первых, необходимо учитывать специфику психического развития, психического статуса предков. Они были носителями архаического, мифологического сознания и, переживая «мистическую сопричастность миру», не выделяли четких границ собственного психического «Я».
Индивид был предельно «влит» в общность, а общность – в природу. В силу этого и поведенческие паттерны (в частности, в плане межполовых отношений) являлись в значительной степени инстинктивными и к тому же – выражающими совокупную общественную потребность в продолжении жизни. Связано это с тем, что «…на заре развития общества половые отношения людей, ничем еще не ограниченные, лежали в сфере чисто инстинктивных отношений. Однако начавшееся постепенное сужение круга возможных отношений брачной общности между полами говорит о том, что и эти отношения вступают затем в сферу сознаваемых отношений. Уже тот факт, что некоторые из них становятся запретными, предполагает возможность сознавания отношений родства» [14] .
Иными словами, когда человечество в своем развитии достигает уровня, на котором индивид сознает себя в качестве отдельной персоны, понимает границы своего психического «Я», его межполовые отношения становятся регулируемыми.
Во-вторых, даже в архаических сообществах существовало временно́е и целевое регулирование промискуитетных отношений.
Анализ текстов эротического русского фольклора показывает, что, например, «страмные» песни, игры исполнялись в строго определенные периоды времени, причем, как правило, представляли собой часть (акт) обряда. Вначале они сопровождали действо, затем с ростом числа культурных запретов стали играть иллюстративную роль, не комментировали происходящее в реальности, а лишь создавали вербальный символический образ.
Чаще всего такие произведения звучали в рамках свадебного обряда, на Святки, троицко-купальские праздники.
Уже в XVI в. Стоглав указывал: «Русалии о Иоанновы дни (то есть на Ивана Купала. – М. З .) и навечерии рожьства Христова и богоявления сходятся мужие и жены девицы на ночное плещевание и на бесчинный говор, и на бесовские песни, и на плясание и на скакание, и на богомерзкие дела, и то бывает отрокам осквернение и девам растление» [15] . Свидетельство XVI в. подчеркивает четкую временную ограниченность подобных явлений.
«Исполнение подобных произведений… в любое иное время вызвало бы глубокое неприятие со стороны крестьянской общины и могло бы повлечь не только осуждение, но и определенные меры наказания» [16] .
Учитывая характерное для всего человечества на его ранних ступенях развития обожествление половой силы, сексуальности как творящего начала, становится очевидной цель исполнения таких произведений: способствовать плодородию, продолжению жизни.
Повторимся: развитие общества определяет изменение норм сексуального поведения. Промискуитет архаического человека – это следование порядку. Чем более усложняется система связей общества, тем более дифференцированным становится сексуальное поведение.