– Старик – профессор биологии, – сказал Вайянд. – Молодые – студенты. Университет закрыт, и вот они на улице. Профессор получает талоны на бесплатный обед, но ведь одного обеда мало. От биологии он перошел к искусству – играет. – Вайянд вынул пачку советских папирос. (Я был в Берлине и привез ему несколько коробок, купленных мною в ларьке Торгпредства.) Он вынул одну из них и постучал мундштуком по левому глазу – он у него был стеклянный. Свой потерял во время боев под Верденом. Вайянд всегда стучал по своему стеклянному глазу во время сильного волнения.

– Вот, смотрите, до чего мы дошли – нищими стали наши профессора.

Мне часто приходилось в течение этих трех лет ездить но Германии, главным образом по Рейнской области, и заглядывать также в Саарскую. Я хорошо знал Дюссельдорф и Кёльн.

В одну из поездок в Кёльн я обратил внимание на огромное полотнище, переброшенное через улицу вблизи знаменитого Кёльнского собора. На полотнище крупными буквами были написаны всего два слова: UNSER STOSS[56].

Стрелка указывала на дверь магазина, где, по-видимому, и наносился этот удар.

Я открыл дверь и вошел – торговали дамскими пальто с меховыми воротниками. Цена две с половиной марки. За скромный обед я платил в Эссене марку с четвертью. Пальто стоимостью в два обеда в дешевеньком ресторанчике. Да ведь если допустить, что материал и воротник ничего не стоят, то даже за саму работу надо заплатить значительно больше объявленной цены. Распродажа. Владелец этих дамских пальто хочет вернуть хоть что-нибудь. В газетах все чаще сообщения о банкротствах.

В Гамбурге улов рыбы не разгружается. Тот, кто голоден, не может ее купить – снижать же цены на рыбу не хотят торговцы. Рыболовецкие суда уходят обратно в море и сбрасывают рыбу за борт.

Фабрикант

Мне часто приходилось ездить с докладами в Берлин. Дел было много, времени терять нельзя, а денег мало. Валюту надо экономить. Езжу в третьем классе. От Эссена до Берлина поезд идет около восьми часов. Самый удобный для меня поезд ночной. Он отходит в полночь и приходит в Берлин в восемь часов утра. Конечно, трудно просидеть всю ночь, а затем начинать работу, но билет третьего класса на 25 процентов дешевле. Иногда, когда пассажиров немного, можно найти скамейку, вытянуться и подремать.

В одну из таких поездок, проходя по вагонам, я нашел купе, в котором на одной полке кто-то лежал, а вторая была свободной. Положив под голову портфель, я расположился так же, как и тот, кто занимал первую.

Хамм, Ганновер, Стендаль. Скоро Берлин, надо подниматься. Вслед за мной поднялся и мой попутчик.

– Где мы находимся?

– Проехали станцию Стендаль. Скоро Шарлотенбург, а затем Фридрихстрассебанхоф.

– Вы едете до Берлина или дальше?

– До Берлина, а вы?

– До Варшавы, даже немного дальше. Я фабрикант, был во Франкфурте-на-Майне. Покупал лоскут. У меня фабрика в Барановичах – делаем галстуки. Я хорошо купил лоскут во Франкфурте.

– Большая у вас фабрика? – спросил я этого «фабриканта» в сильно поношенных, измятых пиджаке и брюках.

– Средняя по нашим местам. У меня работает тридцать человек. Дела идут неважно. Все хотят делать галстуки, но никто не хочет их покупать. Покупают их меньше, чем делают. А что я буду делать, если их никто не будет покупать? У меня четыре дочки – их надо выдавать замуж, а какой жених согласится взять в жены девушку без приданого?

Фабрикант долго плакался на свою судьбу.

В вагоне появилась продавщица, предлагая кофе и бутерброды. Я взял чашку кофе и завернутый в пергамент бутерброд. Мой попутчик-фабрикант открыл портфель, вынул термос, налил из него в крышку термоса кофе и развернул пергамент с бутербродами. Видать, что он экономил на всем. «Ну, если фабрикант пересекает всю Германию в вагоне третьего класса и дрожит над каждым пфеннигом, как же у него живут те тридцать, что работают на его фабрике?» – подумал я.

– Скажите, а у вас в России галстуки носят?

– Конечно.

– Сколько же у вас миллионов? Я не помню, кажется, более ста пятидесяти.

– Да, более.

– Скажите, а визу к вам получить можно?

– А вы спросите в посольстве в Варшаве.

– Я хотел было поехать в Китай, там еще больше населения, чем в вашей стране. Но я не знаю, носят ли там галстуки. У меня и виза уже была. Вот, смотрите! – И он показал мне свой паспорт.

– Чего же вы не поехали?

– Боюсь. Там война.

В Берлине я попрощался с этим фабрикантом, но образ старого человека, мотающегося по Европе в поисках дешевого лоскута для галстуков, не знающего, кому сбыть свой товар, запомнился. Он был характерен для того времени.

В вагонах поездов я встречал коммивояжеров, представителей фирм, чиновников, и все они говорили о трудностях жизни и полном отсутствии каких-либо перспектив.

В Берлине, Эссене, Мюнхене, Аахене и многих других городах Германии, в каких только мне приходилось побывать, – везде можно видеть наклеенные на окна широкие бумажные ленты с надписью Zimmer zu vermieten[57] или Wohnung zu vermieten[58]. Большие квартиры содержать было трудно, и их владельцы искали постояльцев. Многие отказывались от больших квартир – искали небольшие.

Художник

Однажды, возвращаясь из Вецлара в Эссен, я не мог попасть на прямой поезд, решил ехать с пересадками и вышел на небольшой промежуточной станции, чтобы в другом поезде следовать дальше. На перроне нас было двое. Второй с поднятым воротником и свертком в руке нервно вышагивал по безлюдной платформе. Поравнявшись со мной, он спросил:

– Вы знаете, долго нам еще придется ждать?

– Да, вероятно, около часа.

– Вы не немец?

– Нет, русский.

– О-о, это очень интересно. Я художник. Рисую портрет одного местного фабриканта… Мои работы имеются на вилле Хюгель у Круппа, – заявил он, когда узнал, что я работаю на заводе Круппа, – Я рисовал также и Круппов. Две мои картины находятся в картинной галерее Мюнхена. Хотите посмотреть одну из моих работ? Она при мне, вот. – И он поднял сверток. – Пройдемте в помещение вокзала, здесь дьявольски холодно.

В зале вокзала он развернул сверток и показал мне чудесную акварель.

– Сколько же вам платит фабрикант за портрет?

– Гроши. Наша работа нынче совсем не ценится. Мне бы только продержаться. Может быть, и будут еще лучшие времена. Ведь были когда-то, и я за свою работу раньше получал хорошо. Но уже несколько лет перебиваюсь мелкими случайными заработками. То, что было скоплено, все прожил. Может быть, вы хотите мне поручить что-нибудь? Подумайте, – и он дал мне свою визитную карточку.

«Здесь я пропаду»

Помимо работы на заводе, в течение этих лет мне приходилось выполнять и отдельные поручения. Однажды мне поручили подобрать для работы на Кузнецком металлургическом заводе двадцать-тридцать хороших прокатчиков и сталеваров. Своих специалистов у нас тогда не хватало. В то же время в Германии среди безработных было много хороших мастеров с большим опытом работы на первоклассных заводах. Меня торопили с подбором людей, и, не иная, как поступить, я поместил объявление в одной из местных газет о том, что для работы на металлургическом заводе требуются специалисты – прокатчики и сталевары, знакомые с производством высококачественных сталей. Желающих поехать на работу в Советский Союз просят явиться по такому-то адресу. Я указал адрес небольшой гостиницы, расположенной в рабочей части города, где я по договоренности с администрацией гостиницы снял на пару дней большую комнату.

Когда к восьми часам утра я подошел к этой гостинице, то понял, какую непростительную ошибку я допустил, поместив объявление в газете. Вся улица перед гостиницей была заполнена народом. После мне сообщили, что здесь собралось около семисот человек. Все они хотели одного – получить работу. Я принимал одного за другим. Они предъявляли мне справки о месте прежней работы, рекомендации, отзывы.