– Татьяна Константиновна дала согласие ехать с отрядом сопровождения? – спросил Павел обеспокоенно.
– Я подготовил проект приказа о составе отряда и назначениях на офицерские должности. В нем врач Строганова назначается на должность эпидемиолога штаба «Армии возрождения России».
– Я согласен, – твердо сказал Наумов.
– Вот и хорошо. А теперь закончим разговор о делах. Вам предписывается доставить грузы в эту армию, изучить ее потребности и возможности снабжения через перевальные участки на период подготовки к операции.
Полковник Наумов резко склонил голову в знак благодарности за поручение ответственной задачи.
– Прошу вас, господин генерал, не сомневаться – поставленная вами задача будет выполнена.
Но генерал лишь вяло поднял руку:
– Езжайте, батенька мой, а там, даст бог… А мы с Лизонькой – в эмиграцию. Нам ведь недолго осталось… Лет десять протянем, не более. У нас все в прошлом: и имение, и положение, и перспектива, и жизнь. Без перспективы человек превращается в дохлую курицу – яиц не несет и самую съесть нельзя.
– Ну что вы, Антон Аркадьевич, с вашим…
– Не надо, голубчик мой Павел Алексеевич, – остановил его генерал. – Эта новая возня с Кубанью окончательно надломила мою душу, опустошила разум. С меня достаточно одной кубанской трагедии, которую я едва пережил. Еще одно подобное испытание мне уже не по силам… Вы лучше позаботьтесь о Танюше и о себе. Отвезите‑ка ее подальше от беспокойных мест и устройтесь так, чтобы горе не мыкать.
Последние слова Домосоенова озадачили Наумова. По душевному состоянию генерала он чувствовал, что сказано все это искренне. Но офицер его убеждений должен ответить генералу отказом на подобное предложение. Наумов, глядя прямо в глаза генералу, твердо сказал:
– Благодарю вас, Антон Аркадьевич. Я выполню ваш приказ, устрою Танечку и вернусь сюда, чтобы до конца разделить судьбу верных сынов Российской империи.
Домосоенов прошелся по кабинету.
– Вернетесь, говорите? Не спешите с обещаниями, голубчик мой Павел Алексеевич. Кубань‑матушка ох как тяжела. Деникину она не покорилась, а уж Фостикову или Улагаю – тем более.
«Улагаю? – удивился Наумов, и тут его осенило: – Назаров, Фостиков и Улагай – это пули одной обоймы, и организация оперативного взаимодействия между ними по цели, времени и месту должна быть указана в плане этой операции. И если уж на Кубани боевыми действиями будут руководить два известных генерала, Улагай и Фостиков, то это и есть главное направление… Но когда, когда это все начнется?.. Не может быть, чтобы генерал Домосоенов ничего не знал об этом».
– Антон Аркадьевич, неужели кубанская операция может начаться в ближайшие дни? – напрямик спросил Наумов и приготовился оправдать свою излишнюю любознательность.
Но генерал и ухом не повел.
– Что вы, батенька мой, не так быстро. Приказано, например, разработать план материального обеспечения армии генерала Фостикова. Ну и довести армию до полной боевой готовности. А сколько времени и усилий потребуется, чтобы провести перегруппировку войск в Северной Таврии, доукомплектования, переформирования их в группу особого назначения, для сосредоточения ее войск в восточных портах, снабжения всем необходимым, чтобы они могли вести широкие боевые действия в отрыве от своих баз… Словом, работы непочатый край, и трудно сказать, сколько времени на это потребуется.
Ответ генерала не раскрывал конкретного содержания плана готовящейся операции. «Домосоенову, видимо, не очень доверяют, – разочарованно подумал Павел Алексеевич. – Надо действовать через других».
3
Дежурный по управлению доложил Наумову сводку движения грузов и подал газеты. Павел Алексеевич отпустил офицера и раскрыл «Юг России». Газета сообщала: «Вчера на Приморский бульвар прибыл около 10 часов вечера главнокомандующий генерал Врангель и посетил концерт духового оркестра штаба главнокомандующего ВСЮР, а также киоски, устроенные организаторами в честь годовщины первого кубанского похода».
И далее подробно описывалось пышное торжество по случаю столь «славной годовщины». «Если поражение на Кубани в 1918 году поднимается на щит чести, а не позора, это значит – готовится реванш. Это значит – будет второй кубанский поход». Наумов возбужденно щелкнул по газете и тут же обратил внимание на короткую информацию, напечатанную рядом:
«Заседающей в Феодосии Кубанской радой единогласно избран атаманом генерал‑лейтенант Улагай».
Короткая сухая информация. Но она напечатана рядом с очерком о торжестве по случаю первого кубанского похода.
Генерал Улагай был широко популярен и славен как боевой генерал, крупный специалист рейдовых операций. Избрание его на пост кубанского атамана означает, что он будет центральной фигурой в событиях на Кубани.
Наумов посмотрел еще раз на дату газеты. «Избран вчера, значит, сегодня или завтра он прибудет представляться главнокомандующему».
Павел долго сидел и обдумывал, что же предпринять дальше. Наконец он встал и направился на Графскую пристань. Прежде всего он зашел на продовольственный склад и дал указание выписать на имя генерала Улагая два ящика коньяка и столько же виски. Счет приказал направить в адрес управления генерала Домосоенова.
Затем Наумов направился на второй пирс, где шла разгрузка амуниции и зимнего обмундирования. Не успел он заслушать доклад о ходе работ, как с противоположной стороны пирса раздался громовой раскат:
– Наумов, ты что – в три господа бога и небесную мать – зазнался?..
Павел Алексеевич оглянулся. К пирсу приваливал катер, на носу которого возвышалась массивная фигура полковника Трахомова, вооруженного огромным цейсовским биноклем.
– …Вскинул бинокль, смотрю, стоит Наумов в образе порядочного хама! – Он громко загоготал и закончил неожиданно: – С того вечера полюбил тебя и тоскую. Ну, думаю, закончу дела – найду его.
Выпрыгнул на пирс, внимательно посмотрел на Наумова из‑под густой заросли бровей:
– Ты что, не рад нашей встрече?
– Ну как же не рад, Матвей Владимирович? Очень рад. Здравствуйте, – приветливо улыбнулся Павел.
– О‑о, молодец! Помнишь, как меня звать. Теперь вижу, что рад. А вот я забыл твое имя.
– Павел Алексеевич.
Трахомов сорвал фуражку с головы и трижды стукнул по сединами.
– На всю жизнь запомню, Павел Алексеевич…
Седины не старили его, и если бы не хмурая туча бровей, ему можно было бы дать не больше тридцати пяти.
– Знаешь, все, что я накрутил, навертел, – ут‑верж‑де‑но! По такому поводу дай, думаю, искупаюсь и прокачусь на морской тройке. «И какой русский не любит быстрой езды!» А чтоб один катер казался тройкой – надо, чтобы в глазах троилось. Ха‑ха‑ха!..
– Поздравляю вас с окончанием планирования операции, – как бы между прочим сказал Павел. – Теперь дело за материально‑техническим обеспечением, а это уже работа наша.
Трахомов неожиданно ударил Наумова по плечу:
– Слушай, Паша, поехали со мной в березовую рощу. Такая будет вакханалия – обалдеешь.
Наумов с сожалением отказался:
– Спасибо, Матвей Владимирович, за приглашение, но, увы…
– Ну, бывай здоров. – Трахомов довольно твердой походкой направился к катеру.
…Генерал Домосоенов увидел Наумова в тот момент, когда он переходил улицу, и остановил автомобиль.
– Павел Алексеевич! Садитесь‑ка в машину.
– Добрый вечер, Антон Аркадьевич.
– Прошу вас побывать в управлении и распорядиться по поводу одного важнейшего приказа, – озабоченно сказал генерал. – Он в секретной части. Там вас ждут. Я послал за вами, но у вас удивительная способность самому появляться там, где вы непременно нужны.
У Большого дворца генерал вышел из автомобиля.
– Пока я буду в ставке, шофер отвезет вас в управление. Да, позвоните Танюше. Она спрашивала вас.
Наумов поехал в управление. Ему не терпелось поскорее узнать, что содержится в этом «важнейшем приказе».
В управлении его уже ждали. Офицер секретной части принес приказ с резолюцией Домосоенова: «Полковнику Наумову. Незамедлительно к исполнению». Поставлена подпись, дата, часы. Прочел – и задумался. В боевом распоряжении приказывалось отгрузить в Керчь и в Феодосию огромное количество вооружения и боеприпасов. «Вот оно, начинается. Два портовых города. Значит, войска генерала Улагая будут грузиться сразу в двух портах». Наумов знал емкость каждого из них, и ему сразу стало ясно, что готовится к погрузке крупная группировка войск.