Следует отметить возможную параллель со второй группой стигматизированных. Она существует тогда, когда стигма, как это имеет место при многих заболеваниях, появляется в жизни позднее: например, при эмиграции, бегстве в чужую страну, в страну с другой культурой.
У многих людей с физическими недостатками, с обезображивающими дефектами, у слепых и глухонемых стигма отчетлива и очевидна, когда мы вступает с ними в контакт. Она видна каждому и в определенных случаях ведет к дискредитации. Однако существуют носители стигмы, «инакость» которых не может быть распознана сразу. Эти люди не дискредитированы, но дискредитируемы. Психически больные относятся к тем и другим. Только замкнутый круг людей, больший или меньший, знает об их болезни. Другие узнают о ней по наблюдениям, например, по экстрапирамидным двигательным побочным действиям медикаментов. Но большинство о ней не знает.
Те, кто знает об их болезни, при встрече с ними выстраивают образ лица с психическим расстройством на основании собственного опыта социализации. При этом проявляются более или менее выраженные предубеждения в форме страха предполагаемой непредсказуемости или опасности больного. В любом случае, это «ощущается кожей». Само собой разумеющееся социальное общение с «нормальным» нарушается. Изначальное доверие к надежности социальных ожиданий, которое обычно при общении со здоровыми, в данном случае нарушается. Социальная дистанция, которую здоровые сохраняют при общении с психически больными, гораздо больше дистанции с человеком, о психическом расстройстве которого не известно. Исследования Ангермайера и Сиары (1994) показали это весьма наглядно.
Средний гражданин готов согласиться с тем, чтобы психически больные были его соседями или коллегами. Труднее, если речь идет о большей близости — будь то поднаниматель квартиры, член семьи в результате брака, особенно понятно, если предполагается появление детей (Angermeyer u. Siara 1992). В том же исследовании показано, как увеличивается социальная дистанция, если происходят события, которые способны усилить осторожность в отношение психически больного. В исследованиях Ангермайера это были случаи покушений на политиков Лафонтена и Шойбля в 1990 году и освещение этих случаев средствами массовой информации. Гоффман и Рихтер (Hoffman-Richter 1998) в нескольких исследованиях показали, что освещение в газетах и журналах средствами массовой информации больных шизофренией, независимо от чрезвычайных событий, даже в будни носит негативную окраску. Так, например, в разделах происшествий в газетах почти исключительно сообщается о насильственных актах, совершенных больными, в то время как информация о самом заболевании помещается чрезвычайно редко.
Сознание предубежденного отношения приводит к тому, что многие психически больные и их близкие стараются скрыть наличие болезни. Это возможно в том случае, когда болезнь полностью или в значительной мере преодолена. Но это все же имеет свои последствия, так как сокрытие одной из сторон своей личности очень обременительно. Гоффман описывает это таким образом:
«Преодоление напряжения, которое возникает при социальном контакте, не является основной проблемой; значительно важнее справиться с информацией о расстройствах больного. Открыться или скрыть? сказать или умолчать? выпустить наружу или удержать? лгать или не лгать? во всяком случае, кому, как, когда и где?» (56).
Другими словами: психически больные, которые скрывают свои расстройства, длительное время живут в состоянии напряжения и страха быть разоблаченными и дискредитированными. Но не только это: в то время как «нормальные» соблюдают известный такт в отношении своих знакомых психически больных и скрывают свои предубеждения, больные то и дело переживают это как «завуалированную» болезнь и предполагают, что при общении с другими их здоровые друзья могут выражать свои предубеждения со всей возможной резкостью. Таким образом, больные противоборствуют тем предубеждениям, которые им, как правило, не приходится переносить, если они не скрывают свою болезнь.
К тому же, они не могут рассчитывать на уважение, которым пользовались до того момента, когда при определенных обстоятельства их психическое заболевание стало известно окружающим по проявлению некоторых остаточных симптомов: снижению волевых качеств, подавленности, ранимости. Другими словами, сокрытие болезни способно решить некоторые проблемы, но обостряет другие. Если психически больной не «раскрывает» свою болезнь, то это отнюдь не значит,
«что он должен столкнуться с предубеждением против себя лично; скорее всего, ему придется считаться с подсознательным восприятием себя окружающими, которые заведомо настроены против подобных личностей, в принадлежности к которым он может быть уличен. Куда бы он ни пошел, его поведение будет ложно истолковано и будет убеждать людей в том, что хотя они находятся в обществе человека, соответствующего установленным требованиям, но все же он совсем не такой, как они сами, что он психически небезупречен. Намеренно или случайно, но бывший психически больной скрывает информацию о своей социальной идентичности. Он выполняет врачебные назначения и принимает лечение, основываясь на ложных предпосылках суждения о себе самом» (Goffman 1963.57).
В действительности, психически больные и больные, перенесшие психическое расстройство, нуждаются в обмене с другими лицами сведениями о своей болезни, лечении и связанными с ними проблемами. Социальная жизнь в атмосфере обмана может оказаться весьма обременительной и способствовать рецидиву болезни. Тем не менее, это одно из самых тяжелых социальных требований к реконвалисцентному психически больному, который ищет за пределами узкого семейного круга тех, кому мог бы довериться, не опасаясь того, что они злоупотребят полученными сведениями и за его откровенностью последует отчуждение. При неправильной оценке полученных сведений может произойти то, чего больные хотели избежать: дискредитация вследствие того, что они сделали свою стигму очевидной для других, и предательство вследствие разглашения их тайны.
Существуют социальные аксиомы, которые нельзя нарушить, не поставив под угрозу единство общества. Одна из этих аксиом это Принадлежность — принадлежность к семье, производству, общине, стране, миру в целом, но также и принадлежность к определенной подгруппе: спортивному клубу, группе самопомощи, религиозной общине, немецко-турецкому или немецко-курдскому союзу. У каждой группы имеются свои правила — социологические нормы и цели. В каждой группе ее члены имеют свою позицию, свой индивидуальный статус.
Как бы ни была организована общественная группировка, одним из важнейших ее элементов является наличие границ. Внутри этих границ существуют определенные нормы и ценности, которые нельзя нарушать безнаказанно. Их выполнение жестко предписано всем членам. Членом группы можно стать по рождению или приобрести это право. Все люди являются членами нескольких таких групп. В условиях все возрастающей социальной сложности современного общества это означает нечто гораздо большее, чем в традиционных обществах прошлого.
Но и в мультикультуральном обществе одновременное участие в определенных группах невозможно. Примером тому могут быть уже упомянутые немецко-турецкий и немецко-курдский союзы. Возможны выходы за границы, как, например, в обществах, организующих досуг своих членов, или в группах, существующих на низших уровнях хозяйственных предприятий. Но они могут быть непреодолимы, как, например, в мафии, где переход границы тотчас квалифицируется как предательство и карается смертью.
Какой бы ни была общественная группировка, ее члены обязаны твердо усвоить предписанные правила, нормы и ценности и придерживаться их. Основная предпосылка человеческого сосуществования заключается в том, чтобы члены одной группировки могли полностью полагаться на предсказуемость поведения других членов этой группировки. Поэтому отклонение в поведении предусматривает применение санкций независимо от того, было ли отклонение умышленным или неумышленным. Нарушение основных правил и пренебрежение ценностями в большинстве группировок наказывается исключением. В особых случаях вступают в силу церемонии унижения, которые Гарфинкел (1956) трактует прежде всего как меры социальной защиты границ против экзистенциальной угрозы социальному единству.