Я перечитал большинство своих статей, посвященных Конституции или, вернее, двум ее вариантам, которые один за другим были представлены народу на референдумах. Что касается первого текста, то в отношении его было полное согласие: мы отвергали предложенный нам вариант одновременно потому, что он представлялся скверным, и потому, что его поддерживали лишь две партии, партии «марксистские» — коммунистическая и социалистическая, притом последняя выступала за проект скрепя сердце. На следующий день после того, как было сказано «нет», я озаглавил свою передовую: «Спасены благодаря поражению». Имелись в виду, разумеется, социалисты.
Обсуждение второго проекта Конституции развернулось в совершенно иных условиях благодаря участию генерала де Голля. 16 июня 1946 года он произнес в городе Байё речь, которая станет знаменитой и в которой без труда обнаруживаются ведущие идеи Конституции 1958 года. Ключевые положения одни и те же: разделение властей, следовательно, исполнительная власть не должна быть «произведением» власти законодательной; президент Республики (предусмотрено его избрание расширенной коллегией выборщиков) выбирает премьер-министра. Ответственность правительства перед Собранием четко не предусматривалась. В своих последующих речах Генерал рассеял сомнения относительно этого узлового вопроса.
Выступая в 1946 году, Генерал нарисовал портрет главы Государства — такого, каким он его мыслил, — пожалуй, лучше, чем в любом из своих письменных произведений:
«Следовательно, исполнительная власть должна происходить именно от главы Государства, поставленного над партиями, избранного коллегией, включающей Парламент, но гораздо более широкой и составленной таким образом, чтобы глава Государства являлся президентом Французского союза и одновременно президентом Республики. Именно главе Государства надлежит сочетать общий интерес в том, что касается выбора лиц, с ориентацией, которая выявляется в Парламенте. Именно на него возлагается миссия назначать министров и прежде всего, разумеется, Премьера, который должен будет руководить политикой и работой правительства. Именно главе Государства принадлежит функция обнародования законов и принятия декретов, ибо и те и другие обязывают граждан по отношению ко всему Государству. Именно ему предоставляется роль арбитра, находящегося выше политических случайностей, который в обычное время прибегает к совету, а в моменты опасной неясности приглашает страну посредством выборов выразить свое суверенное решение. Именно на него, в случае если родина окажется в опасности, возлагается долг быть гарантом национальной независимости и договоров, заключенных Францией».
Поиск компромисса между тем, что обсуждали парламентарии в Бурбонском дворце, и проектом Генерала представлялся делом по меньшей мере затруднительным. Режим, набросок которого был показан в Байё, осуждал на смерть не парламентскую демократию, но Республику депутатов (или партий). Никогда коммунистическая и социалистическая партии не подписались бы под Конституцией, вдохновленной доктриной Генерала. Таким образом, одновременно с «великим расколом» между коммунистами и всеми остальными возникал и «малый раскол» — между партиями и генералом де Голлем. Я не верил в победу Генерала над партиями в ближайшем будущем; немедленный ответ Леона Блюма на речь в Байё не оставлял сомнения по поводу позиции социалистической партии относительно конституционных идей Генерала.
Передовая статья, написанная мною 18 июня, два дня спустя после речи в Байё, заканчивалась следующими словами: «Отныне, помимо данного режима, не удовлетворяющего никого, и даже тех, кто им руководит, имеется по меньшей мере еще одна возможность. Конституция, по своему типу стоящая между британским парламентаризмом и президентской системой, набросок которой сделал генерал де Голль, не является, очевидно, жизнеспособной в спокойные времена; по крайней мере, она позволяет увидеть попытку решения, пойти на которое у партий не будет охоты, но к которому они, может быть, склонятся однажды по необходимости». Мне следовало написать не то, что такой режим нежизнеспособен в спокойные времена, а то, что он мог бы воплотиться в жизнь лишь во времена неспокойные — в тот день, когда произошло бы отречение партий под давлением обстоятельств. Этот день наступил только двенадцать лет спустя — в связи с войной в Алжире.
После речи в Эпинале, где Генерал четко заявил о своем отрицательном отношении ко второму проекту Конституции, я предсказал победу партий в предстоящем референдуме. «Таким образом, если и должно произойти „испытание сил“, то… исход его у меня не оставляет сомнения. Партийная пропаганда будет делать ударение скорее на опасности единоличной власти, чем на достоинствах Конституции. Благодаря меньшей активности избирателей, 47 % голосов за, поданных в первом референдуме, ныне превратятся в большинство».
Что делать? — спрашивал я себя 10 сентября 1946 года. По сравнению с маем ничто существенно не изменилось. «Исполнительная власть остается простым мандатарием Собрания. Вторая палата не обладает даже правом отлагательного вето. Отсутствует контроль конституционности законов… У президента Республики нет действенного права выбирать председателя Совета министров или права распускать палату. Ничего не предусмотрено на тот случай, если выявится необходимость на несколько месяцев отложить принятие какой-либо серьезной меры или получить на нее одобрение путем новых выборов. Ни один институт, наделенный реальными полномочиями, не возвышается над игрой партий, то есть над волей их штабов».
И вот заключение: «Воздержание от голосования для гражданина — очевидно, единственный способ выразить свое желание выйти из временного состояния и свое отвращение к Конституции, которую ему предлагают». Одновременно результатом принятия Конституции, за которую проголосовала одна треть граждан, включенных в избирательные списки, должно было стать появление «ревизионистской» партии, Объединения французского народа (РПФ).
Для борьбы с Конституцией — такой, какой хотел ее видеть Генерал, — коммунисты вступили в союз с другими партиями и даже превзошли их в своих требованиях: они хотели создать всемогущее однопалатное Собрание, которое стояло бы над правительством, превращая его в своего слугу, исполнителя своих желаний. И тогда, когда компартия перешла в оппозицию, раскол между Освободителем и партиями продолжал проявляться очень четко. Понадобилась алжирская война для того, чтобы перед Генералом открылась ситуация, возникновение которой он страстно желал со времени своего возвращения во Францию: отречение Республики депутатов перед лицом Законодателя, основывающего на вечные времена Республику, названную за неимением другого термина, консульской. Партии верности, МРП, если она и была верной до конца, очевидно, не удалось бы обеспечить голосование третьего Учредительного собрания за Конституцию, отвечающую требованиям Генерала. В самом деле, он прежде всего полагал, что президент Республики, не подотчетный Собранию, должен был бы обладать верховной властью. Сразу же после окончания войны ни одно Собрание не проголосовало бы за Конституцию 1958 года.
Многие друзья из мира прессы и Высшей школы в течение этих тридцати семи лет интересовались моим журналистским опытом. Оставляю в стороне сотрудничество в «Пуэн де вю», которое ничего мне не дало, — настолько я остался там в одиночестве. Как мне казалось, в «Комба» я был принят сердечно; могу вспомнить разве что два или три инцидента. Проблема распределения передовиц несколько усложнилась после того, как в газету возвратился Альбер Камю, надеясь ее спасти. Кроме того, один из журналистов, тогда стоявший внизу иерархической лестницы, а сегодня занимающий высокое положение в категории free lance, свободных журналистов, Рене Даберна, поведал мне в своем стиле о настроениях вокруг моей особы. Оказалось, что некоторых людей раздражала та быстрота, с которой я готовил передовицы, они делали замечания, отнюдь не всегда снисходительные, менее касавшиеся моих «писаний», чем меня самого. Верю я этому человеку лишь наполовину. Редакция «Комба» мне несколько напоминала Эколь на улице Ульм. Когда мы не говорили о литературе или о политике, то говорили друг о друге. Вероятно, я не отличался в этом отношении от команды.