Какие мы нежные!

— Разумеется. Рад был бы продолжить нашу беседу, но вынужден откланяться, — я поцеловал воздух у запястья Ливинии и вышел. Ничего, мы не гордые. Послушаем обсуждение женских вопросов в наше отсутствие. Ибо для чего же еще существуют замочные скважины?

Ой! Ну не надо так больно!

— Ранир, я бы попросила вас оставить нас СОВСЕМ одних, если вы не возражаете.

Возражаю, конечно.

— Кэйли, о чем вы подумали? У меня просто от жилета пуговица оторвалась!

— Вот и замечательно. Пойдите поищите свою пуговицу, например, возле во-он того дивана, там и светлее, и удобнее, и безопаснее.

— Ну раз вы так настаиваете!

Да какая, собственно, разница? На стенах в этой части дома сэкономили, а слушательные трубки пока никто не отменил. Послушаем возле другой стены.

… Бах! Это Кэйли проверила, нашел ли я пуговицу. Настойчивая девушка, что сказать.

— На каком ты сроке?

— Вы о чем, намина? — ответила Ливи голосом «не был, не имел, не привлекался».

— Когда у тебя в последний раз были женские недомогания?

Хм, похоже, пара консультаций Тагарду бы всё же не повредила…

— Ливи, я знаю, что ты беременна, — продолжала настаивать Недотрога. — Тебя тошнит по утрам, ты похудела, но при этом у тебя увеличилась грудь — это видно по твоим нарядам. Ты стала вспыльчива и плаксива.

— Намина, как вы можете такое говорить? — в голосе Ливи звучала робкая надежда: «Может, пронесет?». Я, в отличие от нее, в чудеса не верю.

— Не бойся, я даю слово, что не скажу ни слова твоей матери.

Мне пришлось очень сильно прислушаться, чтобы расслышать ответ:

— Два месяца назад.

— Лекарю не говорила?

Пауза.

— Разумеется, не говорила. Я задала глупый вопрос, он бы сразу доложился Нидарии. А вообще кто-нибудь о твоем… положении знает?

Еще одна пауза.

— Тогда так. Штормить тебя, увы, может еще долго, месяца два, хотя возможны варианты. Примерно столько же со стороны ничего не будет заметно. Тебе было бы полезно попить настойку, которую повитухи называют «бабий корень». У тебя верные слуги есть?

Пауза.

— Логично. Тогда постараюсь завтра сама найти. Будешь пить два раза в день — утром и перед сном. Если повезет, то станет меньше тошнить, нет — просто успокоишься.

Я, конечно, понимаю, что от девушки в 24 года сложно ожидать, что она будет считать, что детей приносит аист. Особенно учитывая, что выросла она при дворе Лиотиссии, а матушка ее — Гаэнэ. Знать признаки беременности она не обязана, но может. Вот откуда, скажите, откуда она знает о всяких «бабьих корнях»? А что, внебрачный ребенок — скандал, достойный принятых мер… А строит-то из себя!

— Намина, исса, вы уже закончили? — нет, все-таки не стоило так сильно хлопать дверью. Ох, голова моя, голова!

— Миранир, какая муха вас укусила?

— Кэйли, уж осень на дворе, откуда здесь взяться мухам?

— Тем удивительней сей факт!

— Ливиния, вы можете идти. А вас, намина, я попрошу остаться.

Кэйли выдержала вежливую улыбку, пока Ливиния не закрыла за собой дверь, после чего не менее вежливо поинтересовалась:

— Намин Миранир, вы не потрудитесь объяснить свое поведение?

— Намина Кэйлинэ, вы не потрудитесь объяснить источник своих глубоких познаний в области борьбы с первыми проявлениями беременности?

— Так ваше негодование вызвано моим моральным обликом?!

— А у тебя он есть?

— А ты смог бы его узнать, если бы встретил?

— Я мужчина!

— И вот ведь какая несправедливость, — обратила она свой взор к богам, видимо, не удовлетворяясь моим мнением по этому поводу, — если я сейчас скажу «а я — женщина», то паду в твоих глазах как недостойная.

— А ты — женщина?

— Ранир, у меня что, недостаточно выражены половые признаки? Или ты, с присущей тебе деликатностью, пытаешься таким образом выяснить некоторые приватные аспекты моей личной жизни?

— Тебе по статусу не полагаются приватные аспекты личной жизни.

— И это безмерно огорчает, — она помолчала. — Я не обязана отвечать, но все же удовлетворю твой нездоровый интерес. Да, я действительно знаю, как бороться с неприятными симптомами беременности. И как проходят роды, я — о, ужас! — тоже знаю. Моей кормилицей была повитуха, и так случилось, что мне было интересно все, чем она занималась.

— И куда в это время смотрела твоя мать?!

— Мне кажется, тебе, с твоими высокими нравственными ценностями, этого лучше не знать, — ее слова настолько сочились сарказмом, что тот просто капал на пол крупными каплями. — А потом матушка направила нас учиться к дворцовому лекарю: ну, там, знаете: яды, афродизиаки, прочие дворцовые шалости, — на этих словах она фривольно взмахнула ручкой. — В общем, как выяснилось, лекарь наш разбирается не только в этом, но и во многом другом. Даже не знаю, как матушке удалось найти такого стОящего врачевателя. И он тоже многому меня научил. Во всяком случае, теперь, даже просто наблюдая за людьми, я могу сказать, что у Нидарии проблемы с пищеварением, Грэди не так давно был ранен в левую ногу, а у тебя периодически болит голова — скорее всего, как результат травмы. И я бы могла ее снять эту боль, но ты так трепетно относишься к вопросам морального облика, что, боюсь, прикосновения столь низменной особы, как я, могут нанести вашей светлости неискупимое оскорбление.

— Я уже готов задуматься над способами искупления. И, в конце концов, это подтвердит или опровергнет твои слова о врачебных навыках.

— А просто по-человечески попросить ты не можешь? — хмыкнула Недотрога.

— Не могу. Как же мой имидж? Но если тебе удастся избавить меня от этой проклятой боли, я буду искренне признателен.

Кэйли надавила мне на плечи, усаживая в кресло, а сама зашла за спину.

Она зарылась своими пальцами в мои волосы и мягко пропустила пряди сквозь них. С болью она, конечно, не справится, даже не сомневаюсь, но ближайшее время обещало быть приятным. Неожиданно сильные подушечки пальцев стали спускаться от макушки, вырисовывая на коже мелкие спиральки и оставляя за собой странное ощущение звенящего блаженства. Через какое-то время весь мир сосредоточился для меня в этих руках, согнавших боль со всей головы в пульсирующие виски. Затем ладони сжали мою голову, словно собирались раздавить, но больно не было. Я плыл, следуя за ее движениями, и погружался в океан наслаждения, нахлынувший вслед за ее пальцами. Они то гладили, то мяли, то надавливали, то слегка подергивали волосы, то гладили их… а я пытался сдержать стоны… По-моему, прелести секса сильно переоценивают… Ммм… Да! Так! О! Еще! Не останавливайся! Пожалуйста, не останавливайся!!!

…Кэйли пригладила мои волосы и провела руками по плечам.

— Теперь главное — не делайте резких движения, не то боль может вернуться.

А? Где? Какая боль? А, боль… Хм, боли действительно не было.

— У меня есть бутылёк одной настоечки, попробуйте во время очередного приступа натирать ею вискИ и основание головы, может, и поможет…

И ручки мне с собою заверните…

Я проанализировал свое состояние: голова легкая, а на душе — тепло и уютно.

— Но учтите, намина, если не поможет, я припрусь к вам под дверь и буду орать жутким, как у кота весной, голосом, чтобы вы снова меня погладили. Или почесали? Массировали? Ну, в общем, как там это называется?

Успевшая отойти к полюбившемуся ей окну Недотрога насмешливо оглядела меня с головы до ног и озвучила свои черные мысли:

— Вообще-то мне известен способ, как сделать котов более молчаливыми…

— Не, это не гуманно, — проявил я мужскую солидарность и вступился за достоинства безымянных котов.

— Это смотря с какой стороны посмотреть!

— Сзади видно лучше, — да, согласен, я нес откровенную пургу. Но для серьезных бесед мой мозг еще не заработал. А мне очень не хотелось, чтобы Недотрога сейчас ушла.

— Так то у кото-ов, — протянула она и подмигнула.