Я не говоря ни слова, вышла из дома.

Не знаю, куда я иду и зачем, но оставаться здесь у меня больше нет сил.

— Ирин, постой! — Ник не дал мне сделать и пары шагов. Схватил за плечи и резко развернул к себе. — Послушай, ни при каких обстоятельствах ты не должна никому говорить, что ты его дочь! Понимаешь?! — Ник сжал мои плечи в отчаянии донести до меня мысль об опасности. — Если… если это выяснится… тебя убьют. Никто, понимаешь?! Никто!

— Я понимаю…

— Потерпи, тебе исполнится двадцать один год, вступишь в права наследования, и они уже ничего не смогут сделать, поверь.

Вопрос о деньгах опять вернул меня к мыслям об отце.

— Я… я не верю что это — мой отец! — говорю я, и голос надрывается. Хочется не просто плакать — хочется взвыть.

— Я понимаю… но это — правда, — услышала я его шепот.

Он осторожно потянул за цепочку с кулоном и снял ее с меня, затем нажал на колечко подвески, и кулон раскрылся.

— Смотри…

Я нерешительно взяла украшение в руки. Внутри была фотография красивой черноволосой девушки.

— Это… — слова застряли в горле.

— Твоя мама, — тихо сказал Ник.

Я всматривалась в миниатюрную фотографию, силясь рассмотреть общие черты. Волосы, как и у меня прямые, чуть вздернутый носик, пухлые губы. Жаль только цвет глаз не видно. Но, наверное, такие же синие, как и у меня, раз уж у Левана они зеленые.

У меня была фотография мамы, но совершенно другая. То есть девушка на ней была другая. Надо будет потом спросить у тетки, чью фотографию она мне подсунула.

На руку упала капля. Я стерла дорожки слез, бежавшие по моим щекам, тыльной стороной ладони.

— Спасибо, — прошептала я, обнимая парня. — Хорошо, что у меня есть ты…

Ник не ответил, мягко отстранился и отвел взгляд.

И второй раз за день мое сердце обрывается и ухает в пустоту.

— На самом деле нет…

— Ник… я не понимаю… ты же сказал, что мы неродные…

— Нет, конечно, нет… Но, Ирина… для всех мы так и останемся братом и сестрой. Конечно, можно провести анализ ДНК и каждому совать в нос бумажку, но от этого разговоров меньше не станет. Имя Эрденко известно всему миру, и поверь, никому не будет интересно слушать какую-то жалкую правду, когда тут такой материал лет на сто сплетен и тем.

— Мы уедем… — прошептала я первое, что пришло в голову.

— На Марс? — горько усмехнулся он. — Нет, Ирина, поверь, ты не сможешь жить, когда твое имя будет обсуждаться на каждом углу. Когда твою жизнь будут рассматривать под микроскопом. Эта история утихнет хорошо если лет через пять, но до этого ты согласна смотреть на то, как люди будут шушукаться за твоей спиной, и в кулуарах не будет сходить тема инцеста.

Я смотрю на него и уже сама не понимаю, где слезы, а где просто капли дождя.

— Вот значит как… — я осторожно сделала шаг назад

Потом еще один шаг и еще, пока не уперлась спиной в низкий кованый забор.

Пелена дождя сделала фигуру Ника размытым пятном, точно стирая его из моей жизни.

И словно во спасение я распахиваю калитку и кидаюсь прочь… Сквозь шум в ушах до меня доносятся какие-то крики, но я продолжаю бежать, петляя средь домов Камышино.

В руке все еще зажат маленький кулон, волосы намокли и слипшимися прядями легли на куртку. И только когда легкие уже готовы разорваться от боли, а зубы от холода начинают стучать, я замедлила бег и перешла на шаг. Но не остановилась. Мне кажется, если хоть на секунду прекратить движение, меня добьют мои же мысли и чувства. В голове как пазл складываются разрозненные картины прошлого. Все, что я не понимала в наших отношениях с Ником, сейчас предстало передо мной чередой сплошных очевидностей: его желание держаться на приличном (горький смешок все-таки вырвался из моей груди) расстоянии, дружить, но ни в коем случае не переходить к более тесным отношениям, его помощь, поддержка и желание оберегать. А, кстати, Зоран, Марун, Антон… они все знали, но молчали! Теперь подслушанный когда-то разговор предстает совсем с другой стороны. И Зоран… «Ты просил отвлечь… как умею…». Черт! Я дура! Он пытался отвлечь меня от Ника, а совсем не мстить Марианне! И Марк… Я застонала, стиснув зубы в бессилии. Везде обман!

Единственное, что я не могла понять, почему Ник не рассказал раньше?! Ведь скажи он сразу, что мы брат и сестра, все пошло бы совершенно по другому сценарию и не привело бы к таким печальным последствиям…

— Не подскажете, где улица Ленинская? — спросили меня достаточно учтиво, когда я вследствие резвой беготни по городу к своему удивлению оказалась практически в центре, недалеко от родного института.

— Нет, — даже не повернувшись, рявкнула я в ответ.

За что, наверное, и получила чем-то тяжелым по голове.

Эх… говорила мне тетка — будь вежливой…

Глава 17

На голову ударенный инстинкт самосохранения

Очнулась я в небольшой комнате.

Ноющая боль в голове отдавалась в висках и ушах. Я рывком села. Вроде не тошнит, значит, сотрясения нет. Уже позитивная новость.

На заданный самой себе вопрос — что происходит, нашелся сразу же и ответ — меня похитили.

При этой мысли вырывается нервный, истеричный смех.

Так, спокойно… психовать будем позже, когда появится существенная причина для этого! Надо решать проблемы по мере их поступления.

Дав себе мысленно пощечину и убедившись, что она нифига не помогла, влепила сама себе по щеке рукой, от чего закралось подозрение, что мозг мне повредили, и началась стадия членовредительства без посторонней помощи.

Но это все потом, сейчас самое главное, как это ни банально звучит, сходить в туалет и чего-нибудь пожевать, или хотя бы попить.

Осторожно, стараясь не делать резких движений, я встала с кровати. Перед глазами как заговоренные заплясали черные пятна. Пришлось с силой потереть лицо руками.

Помогло.

Так, ну на главные двери даже смотреть не стоит — понятно, что закрыты. Обойдя комнатку в поисках еще одной двери, я почти сразу обнаружила туалет.

Ну, первое решили, теперь второе. Пить хочется жутко. Глотка пересохла так, что, кажется, даже воздух ее царапает. Но не пить ведь из бачка! Вот странно — туалет есть, а раковины нет. Точнее она есть, но вода не льется. Обидно, блин.

Ладно, может, попросить… Меня, наверняка, охраняют или как там правильно — стерегут.

Желания выдавать то, что я очнулась, и общаться с потенциальными маньяками нет. Неизвестно, что похитители после этого со мной сделают.

Только что зародившуюся панику на корню пресекает здравый смысл, который очень тонко подмечает, если бы хотели убить, не стали бы ждать, когда я очухаюсь. Покивав сама себе головой, отваживаюсь попросить водички и заодно разузнать, чего от меня им надо.

Подойдя к двери, я подняла руку, чтобы постучаться и так зависла… минут на пять.

Когда рука онемела от напряжения, а по лицу скатилась капля пота, я все же решилась. Стучу вроде не громко но, кажется, словно в гонг долблю. Пара минут страха в томительном ожидании заканчиваются ничем…

Страх сменяется недоумением. Немного успокоившись, стучу еще раз и на этот раз сильнее. Это как на экзамене: раз сдал, и кажется, что можешь еще раз пять прийти, даже если выучил всего один вопрос из двадцати билетов.

Опять тишина. Странно… Неизвестно откуда приходит необоснованная злость непонятно на что.

Со всей нерастраченной дури и с примесью хорошего нервного напряжения бью ногой в дверь и — о чудо! — она открывается.

Минута ушла на то, чтобы осознать — открылась она не потому, что ее кто-то открыл, а потому что элементарно не закрыли на ключ.

Интересненькое дельце!

Выглядываю.

Небольшой коридор, кстати, очень красивый. Под высоким сводчатым потолком люстры королевской формы, на светлых стенах — картины, на полу — темно-бордовый ковер.

Барокко — пронеслась в голове мысль и ускакала дальше, оставив после себя легкий след удивления: Ух, ты! Я, оказывается, не зря училась.