Но мы любимъ говорить о далекомъ, не упоминая о близкомъ. Намъ кажется, что когда мы заговорили о фабрикахъ, въ которыхъ столько переплетено интересовъ и такъ запутано дѣло, что насъ не уличатъ. Но улика налицо.

Ты говоришь, что и безъ твоихъ денегъ фабрики пойдутъ. Хорошо. Ну, а твои 10 человѣкъ прислуги — кто привелъ сюда изъ деревни, чтобы половина изъ нихъ спилась и развратилась и попала въ ночлежные дома и въ дома терпимости?

Ты страдаешь о нищетѣ и развратѣ, такъ не обращай ихъ своими деньгами въ рабство и не развращай, заставляя одного стоять всю жизнь въ шутовскомъ нарядѣ въ швейцарской, другого во фракѣ подавать на подносѣ письмо, третьяго чистить за тобой и выносить твои нечистоты. Какъ только ты сказалъ, что страданіе и развратъ людей мучаетъ тебя, тебѣ нѣтъ другаго выхода, какъ перестать дѣлать то, что развращаетъ ихъ, — ни покупать не нужно, ни заставлять работать на себя, ни держать прислуги, а самому работать на себя, и самому, и женѣ, и дочери, и сыну.

Но это тяжело, это мучительно, это будетъ адъ, а не жизнь! Если я буду сама или самъ чистить и варить, я буду несчастенъ, я буду золъ, я буду хуже.

Это все можетъ быть, и жить по человѣчески не неизбежно необходимо для людей, какъ мы и видимъ это.

Но лгать нельзя, лгать не надобно, и нельзя хорошимъ называть то, что дурно.

Тяжело такъ жить, ничего не покупать для потѣхи и роскоши, не держать прислуги и все дѣлать самому, можно жить и по старому, и многіе живутъ такъ и долго будутъ жить.

Но пускай такіе люди не говорятъ, что они христіане — Христосъ не знаетъ такихъ. Пускай они не говорятъ, что они образованные люди — образованный человѣкъ не можетъ состоять въ развратѣ, пускай не говорятъ, что они гуманные люди — гуманность [не] въ томъ, чтобы пить кровь и слезы людей. Пускай не говорятъ, что они либеральные люди — либеральность — свобода, а они живутъ только насиліемъ. Жить такъ можно, не понимая того, какъ мы живемъ, но понимая и живя такъ, человѣкъ перестаетъ быть человѣкомъ, а становится животнымъ, да еще хищнымъ.

** № 4.

Только тотъ хитрый обманъ, который подъ видомъ денегъ установилъ новую и самую жестокую форму рабства, могъ привести насъ къ такому странному положенію.

Вѣдь то, что происходило въ ту ночь, въ которую я встрѣтилъ 14-л[ѣтнюю] проститутку и въ которую умирала съ голода и съ холода прачка отъ недостатка 60 к., происходитъ каждую ночь въ Москвѣ и во всѣхъ большихъ городахъ, и каждую ночь въ Москвѣ и во всѣхъ большихъ городахъ происходить то, что происходить и въ нынѣшнюю ночь, когда я пишу это. Вь каждомъ номерѣ газетъ есть описаніе великолѣпнаго освѣщенія, лакеевъ въ пудрѣ, стоявшихъ неподвижно на всѣхъ ступеняхъ лѣстницы, и меню ужина съ чудными французскими названіями, и туалетовъ дамъ, стоившихъ тысячи и тысячи, и рядомъ извѣстія о замерзшихъ и повѣсившихся. Въ каждую ночь и въ каждый день ликуютъ рабовладѣльцы и съ голода мрутъ рабы. И никто не видитъ того, что такъ очевидно, что одно происходить отъ другаго, что тѣ, которые ликуютъ, не только виновны своимъ равнодушіемъ, но прямо виновны въ этихъ несчастіяхъ тѣмъ, что производятъ ихъ точно такъ же, какъ производили страданія своихъ рабовъ рабовладѣльцы, заставляя ихъ непосильно работать и недостаточно питая ихъ.

Я помню, мой отецъ, добрый помѣщикъ, поѣхавъ въ городъ, увидалъ разъ убогаго мужика изъ Ясной поляны Еремку, просящаго милостыню. Онъ пришелъ въ ужасъ, посадилъ съ собой убогаго, вернулся домой, разбранилъ прикащика и велѣлъ взять его въ дворню, одѣть и давать мѣсячину, чтобы не было нищихъ изъ его крѣпостныхъ. Онъ дѣлалъ это потому, что онъ чувствовалъ, что въ этомъ его обязанность, а чувствовалъ онъ, что это его обязанность потому, что зналъ, что если каждый помѣщикъ и каждый государственный чиновникъ будетъ такъ заботиться о своихъ крестьянахъ, то не будетъ голодныхъ, и можно спокойно ѣхать въ коляскѣ въ городъ, если же нѣтъ этаго, то нельзя ѣхать въ коляскѣ въ городъ, а надо прежде устроить Еремку, такъ чтобы онъ не холодалъ и не голодалъ. Теперь же всѣ тѣ вѣшающіеся съ голода и умирающіе, намъ кажется, до насъ не касаются, и ихъ нищета, намъ кажется, не можетъ тревожить нашу совѣсть, и мы спокойно ѣдемъ мимо нихъ не только въ городъ по дѣлу, но на гулянье, въ театры, на балы, какъ будто между ихъ и нашей жизнью нѣтъ никакой связи.

Въ ту ночь, въ которую я пишу это, мои домашніе ѣхали на балъ. Балъ, не говоря уже о той безумной тратѣ людскихъ силъ на нѣсколько часовъ мнимаго удовольствія, балъ самъ по себѣ, по своему смыслу, есть одно изъ самыхъ безнравственныхъ явленій нашей жизни. Я считаю его хуже увеселеній непотребныхъ домовъ, и потому, не будучи въ состояніи внушить своимъ домашнимъ мои взгляды на балъ, я ухожу изъ дома, чтобы не видѣть ихъ въ ихъ развратныхъ одеждахъ.

* № 5.

Въ заблужденіе о томъ, что я могу помогать другимъ, меня ввело то, что у меня были лишнія деньги и что во владѣніи деньгами я не видѣлъ ничего несправедливаго.

Существовало прежде мнѣніе о томъ, что деньги представляютъ богатство; богатство же есть произведенiе труда, и потому деньги представляютъ трудъ того, кто ими владѣетъ. Мнѣніе это установлено было такъ называемой наукой, т. е. людьми, придумавшими различные обманы, для того чтобы оправдать свою праздность и пользованіе чужимъ трудомъ.

Въ послѣднее время стало такъ очевидно, что деньги никакъ не могутъ представлять труда того, кто ими владѣетъ, что нельзя было болѣе утверждать этаго, что люди, называющіе свои обманы наукой, стали уже утверждать, что деньги не всегда представляютъ трудъ того, кто ими владѣетъ, но все-таки представляютъ всегда трудъ и сами въ себѣ не только не имѣютъ ничего несправедливаго, но представляютъ законное, необходимое и естественное условіе общественной жизни. Наука, то есть то подобіе знанія, которое имѣетъ цѣлью оправданіе существующихъ несправедливостей, потрудилась такъ поставить вопросъ о деньгахъ, что самый существенный вопросъ относительно денегъ, именно тотъ, какимъ образомъ деньги служатъ средствомъ порабощенія однихъ людей другими, совершенно устраненъ. Деньги, по наукѣ этой, представляютъ всегда трудъ и необходимы въ обществѣ 1) для удобства размѣна, 2) для установленія мѣръ цѣнности, 3) для сбереженія, 4) для платежей. Вотъ и все. То же значеніе денегъ, состоящее въ томъ, для чего мы всѣ и всѣ вокругъ насъ употребляютъ ихъ, — именно въ томъ, чтобы посредствомъ ихъ заставить однихъ людей работать на другихъ, объ этомъ значеніи денегъ эта наука не говоритъ. Когда говорится объ этомъ, то говорится въ такихъ формахъ, что надо долго ломать голову, чтобы только понять то, о чемъ говорится. Чтобы сказать то простое и понятное каждому человѣку дѣло, что тѣ, у кого есть деньги, могутъ заставлять другихъ не только на себя работать, но выматывать жилы изъ тѣхъ, у кого нѣтъ денегъ, чтобы сказать это, говорится о желѣзномъ законѣ, по которому рабочая плата всегда стремится къ пониженiю до степени удовлетворенія только самыхъ потребностей, а процентъ капитала и рента съ земли стремятся увеличиваться. <Этими словами по наукѣ выражается то, что тотъ, у кого есть деньги сверхъ тѣхъ, которые ему нужны на удовлетвореніе своихъ потребностей, можетъ швырять рыбки въ помойную яму и предлагать тѣмъ, у кого нѣтъ денегъ для удовлетворенія своихъ потребностей, зубами доставать ихъ, и что всегда найдутся голодные, которые будутъ доставать ихъ.> Вмѣсто того чтобы сказать то, что есть и понятно и главное — важно всякому, — то, что тотъ, у кого есть больше денегъ, чѣмъ потребностей, имѣетъ неограниченную власть надъ тѣмъ, у кого меньше денегъ, чѣмъ потребностей, говорится о процентѣ, рабочей платѣ, рентѣ, о словахъ, въ которыхъ не только простые смертные, но и ученые по этой части перепутались такъ, что сами ничего не понимаютъ, и, наконецъ, говорится о желѣзномъ законѣ (этому глупому слову ужасно посчастливилось). Одинъ человѣкъ посредствомъ денегъ можетъ изъ другого вить веревки — это желѣзный законъ. Но ничего же не говорили во время рабства, что то, что негровъ и мужиковъ сѣкутъ и сажаютъ въ колодки и заставляютъ этимъ средствомъ работать сверхъ силъ, есть тоже желѣзный или чугунный законъ? Всѣ знали, что это былъ не какой-нибудь чугунный законъ, а простой человѣческій, правительственный, безнравственный законъ, написанный глупыми и злыми людьми, законъ очень простой, по которому военная сила государства приходила на помощь однимъ людямъ — рабовладѣльцамъ противъ другихъ людей — рабовъ, для того чтобы первые могли пользоваться трудами послѣднихъ и угнетать ихъ. Развѣ не то же самое теперь? Одинъ человѣкъ посредствомъ денегъ можетъ дѣлать съ другими все что хочетъ, и государство военной силой защищаетъ это его право. Законы ренты, процента, капитала и всякіе выдуманные законы никому не интересны, а интересны люди и страданія ихъ. Тогда страданіе производило право рабства, теперь право владѣнія денегъ и собственности, пріобрѣтаемой за деньги. Какъ тогда узелъ рабства развязался тѣмъ, что люди поняли, что такое рабство, изъ чего оно сложилось и на чемъ оно основалось, и ужаснулись передъ нимъ, такъ точно и теперь необходимо понять, не желая скрыть ихъ главное значеніе, какъ это дѣлаетъ наука (представляя какіе то ренты, заработныя платы и проценты), что такое деньги, откуда они взялись и какимъ образомъ получили такую власть надъ людьми.