Она очень огорчена, но и не можетъ быть иначе... Разсказавъ еще нѣкоторыя подробности занимавшаго ее дѣла, она встала.

— Ну, вотъ, кажется, и Анна, — сказала она. — Прощай. Помогай тебѣ Богъ.

— Въ чемъ? — неожиданно спросилъ онъ.

— Я не хочу понимать тебя и отвѣчать тебѣ. Каждый несетъ свой крестъ, исключая тѣхъ, которые накладываютъ его на другихъ, — сказала она, взглянувъ на входившую Анну. — Ну, прощайте. Я зашла узнать, зачѣмъ онъ не спитъ, — сказала она Аннѣ, — и разговорилась о своемъ горѣ. Доброй ночи.[841]

Анна[842] чуть замѣтно улыбнулась, поцѣловалась съ[843] золовкой и обратилась къ мужу.

— Какъ, ты не въ постели? — и, не дожидаясь отвѣта, быстро и легко прошла въ темную гостиную.

Въ гостиной она остановилась, какъ бы задумавшись о чемъ то. Алексѣй Александровичъ вошелъ за ней въ гостиную. Она стояла въ накинутомъ распущенномъ башлыкѣ, играя обѣими руками его кистями и задумчиво опустивъ голову. Увидавъ его, она подняла голову, улыбнулась.

— Ты не въ постели? Вотъ чудо! — И съ этими словами скинула башлыкъ и прошла въ спальню. — Пора, Алексѣй Александровичъ, — проговорила она изъ за двери.

— [844]Анна, мнѣ нужно переговорить съ тобой!

— Со мной? — Она высунулась изъ двери. — Ну да, давай переговоримъ, если такъ нужно. — Она сѣла на ближайшее кресло. — А лучше бы спать.

— Что съ тобой? — началъ онъ.

— Какъ что со мной?

Она отвѣчала такъ просто, весело, что тотъ, кто не зналъ ее, какъ мужъ, не могъ бы замѣтить ничего неестественнаго ни въ звукахъ, ни въ смыслѣ ея словъ. Но для него, знавшаго, что когда[845] на лицѣ его видна была тревога, забота, иногда самая легкая, она тотчасъ же замѣчала ее и спрашивала причины; для него, знавшаго, что всякія свои радости, веселье, горе она тотчасъ сообщала ему, для него теперь видѣть, что она не хотѣла замѣчать его состоянія, что не хотѣла ни слова сказать про себя, было ужасно.

— Какъ что со мной? Со мной ничего. Ты уѣхалъ раньше, чтобы спать, и не спишь, не знаю отчего, и я пріѣхала и хочу спать.

— Ты знаешь, что я говорю, — повторилъ онъ тихимъ и строгимъ голосомъ. — У тебя въ душѣ что то дѣлается. Ты взволнована и обрадована чѣмъ-то независимо отъ меня, отъ общей спокойной жизни. Ты весела..., — сказалъ онъ, самъ чувствуя всю праздность своихъ словъ, когда онъ говорилъ ихъ и смотрѣлъ на ея смѣющіеся, страшные теперь[846] для него глаза.

— Ты всегда такъ, — отвѣчала она, какъ будто совершенно не понимая его и изо всего того, что онъ сказалъ, понимая только послѣднее. — То тебѣ непріятно, что я скучна, то тебѣ непріятно, что я весела. Мнѣ не скучно было. Это тебя оскорбляетъ.

[847]Онъ вздрогнулъ, какъ будто его кольнуло что то,[848] чувствуя, что то дьявольское навожденіе, которое было въ ней, не пронзимо ничѣмъ.

— [849]Анна![850] Ты ли это? — сказалъ онъ также тихо, сдѣлавъ усиліе надъ собой и удержавъ выраженіе отчаянія.

— Да что же это такое, — сказала она съ такимъ искреннимъ и комическимъ всетаки, веселымъ удивленіемъ. — Что тебѣ отъ меня надо?

— Тебя, тебя, какая ты есть, а не это, — говорилъ Алексѣй Александровичу махая рукой, какъ бы разгоняя то, что застилало ее отъ него. И голосъ его задрожалъ слезами.

— Это удивительно, — сказала она, не замѣчая его страданія и пожавъ[851] плечами. — Ты нездоровъ, Алексей Александровичъ.

Она встала и хотѣла[852] уйти; но онъ схватилъ своей разгоряченной рукой ея тонкую и холодную руку и остановилъ ее. Она бы могла шутя стряхнуть его руку, и въ томъ взглядѣ, который она опустила на его костлявую слабую руку и на свою руку, выразилось насмѣшливое презрѣніе, но она не выдернула руки, только съ отвращеніемъ[853] дрогнула плечомъ.

— Ну-съ, я слушаю, что будетъ.

— [854]Анна! — началъ онъ, составляя концы пальцевъ и изрѣдка ударяя на излюбленныя слова, — Анна, повѣришь ли ты мнѣ или нѣтъ, это твое дѣло, но я обязанъ передъ тобой, передъ собой и передъ Богомъ высказать всѣ мои опасенія и всѣ мои сомнѣнія. Жизнь наша связана и связана не людьми, а Богомъ. Разорвать эту связь можетъ только преступленіе.[855] Въ связи нашей есть таинство, и ты и я — мы его чувствуемъ, и оттого я знаю, хотя ничего не случилось, я знаю, что теперь, именно нынче, въ тебя вселился духъ зла и искушаетъ тебя, завладѣлъ тобой. Ничего не случилось, — повторилъ онъ болѣе вопросительно, но она не измѣняла удивленно насмѣшливаго выраженія лица, — но я вижу возможность гибели для тебя и для меня[856] и прошу, умоляю опомниться, остановиться.

— Что же, это ревность, къ кому? Ахъ, Боже мой, и какъ мнѣ на бѣду спать хочется.

— Анна, ради Бога не говори такъ,[857] — сказалъ онъ кротко.

— Можетъ быть, я ошибаюсь, но повѣрь, что то, что я говорю, я говорю столько же за себя, какъ и за тебя. Я люблю, я люблю тебя, — сказалъ онъ.

При этихъ словахъ на мгновеніе лицо ее опустилось, и потухла насмѣшливая искра во взглядѣ.

— Алексѣй Александровичу[858] я не понимаю, — сказала она.

— Позволь, дай договорить, да,[859]... я думалъ[860] иногда прежде о томъ, что бы я сдѣлалъ, если бы[861] моя жена измѣнила мнѣ. Я бы оставилъ ее и постарался[862] жить одинъ. И я думаю, что я бы не былъ счастливъ, но я могъ бы такъ жить, но не я главное лицо, а ты.[863] Женщина, преступившая законъ, погибнетъ, и погибель ее ужасна.

[864]Она молчала, но онъ чувствовалъ, что неприступная черта лежала между нимъ и ею.

— Если ты дорожишь собой, своей вѣчной душой, отгони отъ себя это холодное, не твое состояніе, вернись сама въ себя, скажи мнѣ все, скажи мнѣ, если даже тебѣ кажется, что ты жалѣешь, что вышла за меня, что ты жалѣешь свою красоту, молодость, что ты боишься полюбить или полюбила, — продолжалъ онъ.

— Мнѣ нечего говорить, — вдругъ быстро выговорила, — да и... пора спать.

— Хорошо, — сказалъ онъ.

[865]Алексѣй Александровичъ[866] тяжело вздохнулъ и пошелъ раздѣваться.

Когда онъ пришелъ въ спальню, тонкія губы его были строго сжаты, и глаза не смотрѣли на нее. Когда онъ легъ на свою постель, Анна ждала всякую минуту, что онъ еще разъ заговоритъ съ нею. Она не боялась того, что онъ заговоритъ, и ей хотѣлось этаго. Но онъ молчалъ. «Ну, такъ я[867] заговорю съ нимъ, вызову его опять», подумала она, но въ туже минуту услыхала ровный и спокойный свистъ въ его крупномъ горбатомъ носу.

Она осторожно поднялась и сверху внимательно разглядывала его спокойное, твердое лицо,[868] и особенно выпуклые и обтянутые жилистыми вѣками яблоки закрытыхъ глазъ испугали ее. Эти глаза похожи были на мертвые.