Наполеон посмотрел на него, что он хотел сказать этим?

— La fortune est une franche courtisane, — сказал он. — Je le disais toujours et je commence à l’éprouver.[1497]

— Vous rappelez-vous, sire, ce que vous m’avez fait l’honneur de dire à Smolensk? Le vin est tiré, il faut le boire. Et il faut le boir, sir.[1498]

Воспоминание[1499] Смоленска, видимо, неприятно подействовало на Наполеона.[1500] Ему опять живо представилось то странное, похожее на то, которое испытывают люди в сновидениях впечатление, что рука его — его могущественная, как ему казалось, разрушавшая царства рука — поднималась с самого Немана для удара, долженствовавшего поразить врага и, как во сне, мягкая, бессильная, как подушка, не доставала врага, не попадала в него, не вредила ему, и это заколдованное бессилие возбуждало в нем сознание ужаса, который испытывает человек во сне, когда не в силах, удар его падает бессильно и мертво...

— Да, — сказал он, отвечая своим мыслям, — эта бедная армия очень уменьшилась и изнурена. Но гвардия цела и свежа. Она нетронута, Рапп?

Рапп ничего не отвечал.

— Дали ли сухари и рис в гвардию, как я приказывал нынче?

— Да, государь.

— Но выдан ли рис?

— Я передал ваше приказание, государь.

Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон приказал подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своей чашки.

— Нет движенья в русском лагере? — вдруг спросил Наполеон вставая и, не дожидаясь ответа, спросил теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки.

Ночь была темная, теплая и звездная. Спереди и кругом везде пылали зарева костров французской и русской армий. В тишине слышалось справа движение французской пехоты для занятия позиций.

— А! они тут, — проговорил Наполеон, оживленный пуншем и свежим воздухом, — c’est bien![1501] Шашки на доске, завтра начнется игра. Что такое военное искусство? — спросил он у Раппа. — Искусство быть сильнее неприятеля в данный момент.

И, сказав это изречение, долженствующее перейти в века, он вдруг подошел к гвардейскому часовому и спросил, получили ли они сухари и рис. Часовой отвечал утвердительно. Наполеон вернулся в палатку в[1502] оживленном состоянии духа.

— Oui, le vin est tiré, il faut le boire,[1503] — сказал он. — Nous allons avoir affaire à[1504] Koutousof.[1505] Посмотрим. Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления? Посмотрим: le vin est tiré, il faut le boire.

Он приказал, чтобы в 5 часов всё было готово к его[1506] выезду.

В половине 6-го стало светать. Наполеон верхом ехал к деревне Шевардино. Только одна туча[1507] лежала на востоке, ясное небо светлело, войска все стояли на своих местах. Шашки были в настоящем положении и ожидали начала игры.

Игра началась.

* № 200 (рук. № 92. T. III, ч. 2, гл. XXXI).

Пьер[1508] взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему Бибиковым, адъютантом генерала Раевского.

— Эге-ге... граф, — сказал ему[1509] Бибиков, — вы как сюда забрались?... Какова жарня?

— Да, да, — отвечал Пьер, не понимая того,[1510] какая это была жарня, про которую ему говорил[1511] Бибиков. [Бибиков] был прислан сюда своим генералом, чтобы узнать, что делалось в Бородине, и, дождавшись того, что французов прогнали за реку и зажгли мост, он ехал назад на курган.[1512]

Пьер поехал с ним.

— Что ж это было[1513] такое здесь?— спросил Пьер.[1514]

— А было то, что французы захватили было мост, да их славно повернули.

— Что же, теперь кончено сражение? — с сожалением спросил Пьер.

Бибиков улыбнулся.

— Здесь, может быть, и кончено, а на левом фланге у Багратиона страшная жарня идет.

— Неужели? — спросил Пьер. — Это где же?

— Да вот поезжайте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, — сказал адъютант. Пьер отстал, отыскивая глазами своего берейтора.[1515]

№ 201 (рук. № 92. T. III, ч. 2, гл. XXXI).

[1516]Его сейчас же мысленно приняли в свою семью и даже дали ему прозвище по тому белому, низко спускавшемуся на его живот [жилету], который был на Пьере. «Наш барин, белопупый барин», прозвали его. И про него ласково смеялись между собой и к нему даже обращались.[1517]

Одно ядро попало[1518] в батарею близко от Пьера. Он с веселой улыбкой смотрел на рикошет, который сделало это ядро.

— Не сюда, шальная! к пехотным, — проговорил солдат на это ядро, действительно рикошетом полетевшее в овраг.

— Ай да наш барин, — прогов[орил] другой, — ему и горя мало.

Третий солдат уж прямо обратился к Пьеру:

— И как вы не боитесь, это чудно.

— А ты разве боишься?[1519] — спросил Пьер.

— Что его бояться-то? — отвечал солдат. — Что бояться, не бояться — всё одно.[1520]

Другие солдаты, ободренные тем, что Пьер говорит, как человек, окружили его с веселыми лицами.

— Наше дело солдатское. А вот барин так удивительно. Вот так барин!

— По местам! — крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат.

Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с своими начальниками. Офицерик этот беспрестанно подходил к высокому артиллеристу и, прикладывая руку к козырьку, докладывал:

— Господин полковник, — говорил он, — имею честь доложить: неприятель открыл огонь еще из 4 орудий.

— Ну, и валяйте в них, — неформенным голосом отвечал высокий офицер.

— Господин полковник, прикажете из всех открыть огонь?

«Открыть огонь», видно, очень нравилось молодому офицеру.

На батарею попадали снаряды, но до 10 часов не убило еще и не ранило ни одного человека. В 11 часов высокий артиллерийский офицер подошел к Пьеру и, как с старым знакомым, разговорился с ним, спрашивая, кто он, и предложил Пьеру позавтракать.[1521]

— Не кланяться! — крикнул офицер во время завтрака на одного нагнувшегося от ядра солдата. — А еще солдат! смотри, вон невоенный, да ему горя мало, — сказал он,[1522] указывая на Пьера.[1523]

— Да уж это барин — поискать, — откликнулся солдат.[1524]