¹³¹⁹ Обращаемся к общей научной истории¹³²⁰ Шлоссера, Гервинуса и т. д. Историки этого рода описывают нам¹³²¹ также деятельность Александра и Наполеона, как производящую события, но вместе с тем в число делателей истории вводят и другие лица — министров, дипломатов, журналистов, генералов, дам, писателей, которые тоже, по их мнению,¹³²² влияют в¹³²³ исторических движениях масс.

В этих историках разногласие в описании самых фактов и в суждении о них, основанное на личном произволе историка, хотя и не в такой грубой форме, встречается, как и у историков первого разряда, и кроме того, чувствуется, что признание участниками исторических событий министров, дам, писателей основывается столько же на убеждении о действительном влиянии этих лиц, сколько на том обстоятельстве, что эти участники оставили по себе письменные памятники. Так, хотя и весьма вероятно,> что лица, не писавшие своих мемуаров и о которых не писали мемуаров, имели участие в истории такое же, как и те, которые писали, мы видим, что главное место в истории занимают всегда те, о которых больше бы[ло] писано.

Существенное же противуречие этих историков лежит в самом взгляде их на делателей истории.¹³²⁴

Противуречие их самим себе состоит в том, что, признавая одновременное участие нескольких лиц в совершении исторических событий, они изучают деятельность каждого лица, как выражение свободной воли, осуждая и оправдывая ее.

Гервинус, например, говорит, что французские историки неправы, приписывая подземным интригам роялистов восстановление Бурбонов, что восстановление Бурбонов проистекало и из ошибок Бонапарта, и из брошюры Шатобриана, и из хитрости Талейрана, и из воли Александра и многих других. Но ежели событие — восстановление Бурбонов — произошло из совпадения всех этих обстоятельств, то, очевидно, личные произволы людей, участвовавших в этом событии, уже не имеют интереса. Восстановление произошло по закону необходимости в котором личные¹³²⁵ воли людей подчинялись законам, действовавшим не на одних только тех людей, которые по имеющимся у истории матерьялам участвовали в событии.¹³²⁶ А вместе с тем Гервинус, описывая восстановление Бурбонов, рассказывает деятельность каждого отдельного участника, осуждая или оправдывая, говоря, что Людовик XVIII дурно сделал, поступив так-то, и Талейран и Фуше должны были поступить так и так-то.¹³²⁷ Так что вместо описания события перед глазами читателя возникают бесчисленные количества лиц — придворная, государственная сплетня в огромных размерах и суждения г-на Гервинуса с его личным произволом о том, что было хорошо и что было дурно. Но, кроме этого, как только я признал, что известное событие произведено не по воле одного человека, а по воле нескольких людей, воздействующих друг на друга, я не могу признать, чтобы событие, относящееся до миллионов, могло совершиться только по воздействию нескольких человек друг на друга. Если из взаимодействия Людовика XVIII, Александра, Фуше, Талейрана, Метерниха и т. д., связанных между собой единовременным действием, произошло восстановление Бурбонов, я не могу предположить, чтобы это взаимодействие прекращалось на тех лицах, которые мне описывает Гервинус: писателей, дам, министров и т. д. Если я раз вижу связь верхних слоев между собою и связь эта нигде не прерывается, то я не имею никакого права предположить, что связь эта прерывается на тех лицах, которые мне известны. Если я вижу, что точка вершины конуса упирается на связанном с нею, более широком основании и это основание на другом, я не имею права предположить, чтобы известное мне основание конуса было его существенным основанием. Историки эти,¹³²⁸ отступая от первоначального взгляда героической истории, устремленного на одну вершину конуса, и стараясь дать необходимое значение героям, спускаясь вниз по конусу истории, стараются согласить сделкой разногласие истории с требованиями разума, но, не удержав первоначальный взгляд истории и не отрешившись от него, приходят к худшим результатам, чем первые. Можно допустить, что внешняя сила, двигающая конус истории, действует на одну точку его вершины, но решительно непонятно, каким образом эта сила размещается, находясь в самом конце, только по вершине его. Понятно, что Наполеон, имеющий божественную власть, приказывает набирать солдат, и солдаты набираются.¹³²⁹

Очевидность связи того, что мы называем следствием, с тем, что мы называем причиной, в этом героическом взгляде на историю, не говоря о том, справедлив ли он, понятна.

Но каким образом то, что Шатобриан написал брошюру, или то, что Метерних сказал такие-то слова, сделало то, что мы называем восстановлением Бурбонов, т. е. казни, изгнания, перемещения богатств — не только непонятно, но и неочевидно, как в первом случае. Каким образом книга Contrat Social сделала то, что французы резали друг друга, или то, что на В[енском] К[онгрессе] Т[алейран] сел на известный стул, сделало то, что границы Франции стали другие, — непонятно и неочевидно.¹³³⁰

¹³³¹ Древние историки говорили, что герои одни по воле божества руководят действиями масс.

Новые историки¹³³² говорят, что не одни герои, но герои в соединении с другими историческими лицами,¹³³³ руководят действиями масс.

¹³³⁴ Разница состоит в том, что первые, признавая причиной одно лицо, одаренное сверхъестественной властью, последовательнее вторых (в особенности Бокль), признающих делателями истории нескольких лиц (цивилизаторов человечества), ничем кроме произвола историка между собой не связанных.

[Далее от слов: Отрешившись от воззрения древних, кончая: когда Наполеон сказал такие-то слова, кажется нам бессмысленным близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 2, гл. IV.]

И он действительно бессмыслен, ежели мы признали фатум древних, но как скоро мы отрицаем его, вопрос этот представляется во всем своем громадном значении и¹³³⁵ одно постановление вопроса — уже весь [?] ответ. Без понятия о подчинении божеству воли людей возможно ли влияние воли одного¹³³⁶ человека на воли мильонов? Если все люди свободны, то каким образом воля одного человека может подчинять себе воли других людей? <Если допустить, что люди равны между собой по силе своего влияния друг на друга, то очевидно, что воля одного человека не может руководить волями двух людей, тем менее милльонов. Если бы люди были равны, то вопрос был бы решен.>

Но, может быть, исторические лица, как и говорит история, суть герои, т. е. люди, одаренные особенной силой души и ума, называемой гениальностью, и воля таковых людей имеет силу влиять на воли милльонов?

Справедливо ли это? Посмотрим на главных деятелей истории.¹³³⁷