А потом на орхестре появляется Геракл. Он зашел в город Феры по пути во Фракию. Он станет участником счастливой развязки. Геракл видит знаки траура. Но Адмет скрывает от друга правду: не говорит ему, что умерла жена, а говорит, что умерла близкая семье женщина. Он счел нужным солгать, чтобы не изменить обычаю древних эллинов, у которых гостеприимство было священно. Я не стану говорить обо всех подробностях действия. Скажу только, что Гераклу было оказано такое гостеприимство, какого он был достоин, и, когда он узнает от слуг, что умерла жена Адмета, Алкеста, Геракл в благодарность за гостеприимство хочет возвратить Адмету его жену. Он решается отправиться на могилу Алкесты. Он бросается на демона Смерти, сжимает его в своих могучих объятиях, чтобы вернуть Алкесту. И Геракл отбивает Алкесту у демона Смерти. Публика в амфитеатре неистовствовала от удовольствия.

— Как же случилось, Каллисфения, — спрашивал Клеон, — что ты, такая красивая и талантливая, пребываешь в рабстве и не нашла способа избавиться от этого несчастья?

— Все дело в том, что меня купил владелец греческого театра в Александрии, когда я была еще маленькой девочкой и когда никто не знал, на что я буду способна и буду ли я красивой. Я была худой и жалкой. Потом я выросла и стала играть в таких прекрасных пьесах: в драмах и трагедиях. Я имела красивую одежду и была накормлена. Мне было хорошо. Меня не обижали. Правда, я не могла иметь денег для выкупа. Но мне не на что было жаловаться. А когда меня купил Хайран — надо тебе сказать, что это случилось только потому, что владелец театра разорился, от него ушли многие исполнители главных ролей, — тогда мне обещал хорошую жизнь скульптор из греков Феофил. Вот все, что я могу тебе сказать.

Слушая Каллисфению, Клеон подумал, что, может быть, эта красивая женщина вовсе не так коварна, какой она ему кажется, а наоборот, способна быть такой же самоотверженной и преданной, какой была Алкеста. И он мечтал о том времени, когда сможет ее купить и сделать своей женой. А пока он должен был ждать, чтобы узнать, куда уведут Каллисфению. И он решил для себя непременно жить в том городе, где будет жить Каллисфения, и там своими трудами лекаря заработать деньги для выкупа. Сейчас у него было мало денег. И он точно знал, что их недостаточно для выкупа этой красавицы. Клеона очень огорчало, что так затянулась вся эта история с продажей рабов. Он не ожидал, что они будут ждать своей участи в доме у дороги чуть ли не тридцать дней. Но он ждал. У него было много терпения. Каллисфения очень нравилась ему.

Тем временем стал помышлять о побеге молодой раб Полемон, сын Стратона из Македонии. Рассказывая о своей судьбе скифу Феагену, он вспоминал, какие полезные вещи ему приходилось делать из кожи, когда он был рабом одного предприимчивого человека в Александрии.

— Мы обрабатывали шкуры домашних животных стручками акаций, — рассказывал Полемон. — Получив мягкие, как хорошее сукно, кожи, мы делали из них мешки, помочи, наволочки для подушек, ножны для кинжалов, упряжь, сидения для стульев и табуреток. Белые кожи мы красили в разные цвета и украшали вышивками. Я думаю, что такую работу сумеют оценить в этом большом богатом городе. Говорят, в этом городе много купцов и вельмож. Если бы удалось бежать, я бы скоро вышел в люди и стал владельцем лавки. Я бы там продавал все эти вещи, сделанные моими руками. А если хочешь, Феаген, я научу тебя своему мастерству. Может быть, удастся нам бежать.

— Если окажемся вместе, то я готов, — соглашался Феаген. — А здесь мы в закрытом помещении, и охранники не оставляют нас ни днем, ни ночью. Это можно сделать только потом, когда мы будем на работе. Я бы с радостью научился твоему искусству вырабатывать кожи, делать ножны для кинжалов. Всю жизнь я должен был таскать тяжести. Я был грузчиком. Мне очень надоело это занятие.

— Мое занятие всюду нужно, даже в степи, — сказал с гордостью Полемон.

— Ты прав, добрый человек. Если бы мне научиться твоему мастерству, а потом, если бы я смог бежать и вернуться в родные степи к своим, я бы многих научил этому полезному занятию. Только все это в мечтах. Жалкая судьба — судьба раба. Мы во власти неведомых нам людей. А эти люди — во власти богов. И у них бывают горести. Только беда могла заставить нашего господина бросить нас здесь. Ведь он привез нас для того, чтобы выгодно продать. А тут и про выгоду забыл. Вот как бывает!

Среди десяти камнерезов, купленных Хайраном на невольничьем рынке в Александрии, был искусный камнерез Трифон из Пантикапея. Сын раба-камнереза, он с малых лет был предан своему делу. Когда его увезли в Александрию, он горевал, потому что не знал, какому хозяину достанется и какую работу получит. Сейчас, в ожидании того часа, когда решится его судьба, он рассказывал меднику из Согда о своей жизни, о своем занятии. Он вспоминал, как красиво море, когда смотришь с высокой горы, на которой раскинулся город Пантикапей. Вспоминал богатые украшениями храмы и дворцы, где ему приходилось работать.

— Последние годы, — говорил он, — я все больше занимался капителями. Если бы ты видел, согдиец, какие причудливые узоры вырезал я по мрамору! А как-то раз мне пришлось сделать небольшие колонки вокруг алтаря. Они были невысокими, из известняка, а капители пришлось резать по довольно мягкому белому камню, откуда-то привезенному. И вот было решено украсить эти капители цветным узором. Представь себе: фон синий, а чашечки окрашены в красный цвет. Листья цветка оставались белыми, а бутоны были позолочены. Когда все было готово, так это было красиво, что и уйти не хотелось. Хотел бы я знать, что ждет меня в этой Каписе. Оставят ли меня здесь или отправят куда-нибудь далеко?

— И мне бы хотелось знать, что ждет меня впереди, — отвечал согдиец. — Я был отличным медником в маленьком городке вблизи Смараканды. Мы делали работы для князя. Отличная была у нас чеканка. А незадолго до того, как меня продали, я сделал превосходные бляхи с изображением бога Диониса. Это греческий бог вина и веселья. Я сделал его веселым, смеющимся.

— Ну, бога Диониса мы знаем в Пантикапее. Да его всюду знают. Всюду, где есть виноградники и где пьют вино.

— А я всю жизнь был мозаичником, — вмешался в разговор македонец Стратон.

И он стал рассказывать о тех пестрых мозаиках, какие ему пришлось делать для храмов и богатых домов Македонии.

— Мне давали разноцветные гальки, и я укладывал их в известковый раствор, покрытый слоем мелкого камня. А галька была разных цветов — белая, серая, желтая, коричневая, зеленая, синяя. Можно было целые картины собирать. Иной раз увлечешься и даже забудешь о том, что голоден. Хочется скорее увидеть, что получится из этой гальки. Меня продали, увезли в Александрию, а моя работа осталась. Она, как скалы у моря, будет долго жить. Интересно, есть у них тут галька, есть ли, из чего собирать такие мозаики… Или заставят делать другую работу?..

Тридцать рабов, доставленных Хайраном с помощью жестокого смотрителя, названного рабами Тигром, с нетерпением ждали, когда определится их судьба. И в одинаковой мере они все удивлялись тому, что хозяин не торопится их продать. Они не знали причин, и кто-то из них даже пустил слух, что хозяин внезапно скончался и теперь ими овладеет человек, которому принадлежит этот постоялый двор.

— Узнать бы об этом хозяине двора, — говорил Трифон согдийцу. — Если не очень жадный и не очень жестокий, то, может быть, прислушается к нашим мольбам и продаст в добрые руки.

Тем временем искусный скульптор Феофил принялся за работу. Ему было поручено сделать изваяния бодисатв для огромных ниш буддийского храма, только что воздвигнутого в Каписе. Главный жрец согласился с оплатой, назначенной греком Феофилом, но отказался купить рабыню Каллисфению, которая должна была позировать скульптору во время его работы. Жрец сказал, что в Каписе достаточно много красивых женщин и нет нужды покупать красавицу гречанку. Да и нет надобности изображать бодисатву в виде гречанки. Скорее, нужна женщина Индии. А может быть, красавица персианка? Главный жрец и слышать не хотел о требованиях Феофила. А скульптор заупрямился и каждый раз, когда к нему присылали натурщиц из местных женщин, он отвергал их.