— Хочешь, я прокачу тебя вокруг парковки быстро-быстро? — шучу я. — Это будет вроде пробежки.

Джейсон показывает. Давай.

Улыбка застывает на моем лице.

— Давай?

Конечно. Почему нет?

За окном мужчина в серой рубашке подходит к магазину подарков. Какая-то женщина входит в лавку Эллиота, а из ресторана со смехом выходит семейство. Между рядами припаркованных машин, важно поглядывая по сторонам, расхаживает чайка.

— Потому что там машины, — говорю я, — и туристы, и чайки.

Ты. Можешь. Осторожно!!! Где. Машины.

Джейсон улыбается. Птица. Будет.

Уходить.

— Не думаю…

Скажи. Мама. Я скоро вернусь. Его палец останавливается на слове Пожалуйста.

Я делаю глубокий вдох.

— Миссис Морхаус? Мы с Джейсоном выйдем на парковку. Ненадолго. Чтобы побегать.

Последние слова я произношу совсем тихо.

— Чтобы что?

Она отрывает взгляд от журнала.

— Побегать.

Я берусь за коляску Джейсона и толкаю ее. Коляска катится по ковру легко — легче, чем я ожидала.

— Думаешь, стоит? — спрашивает миссис Морхаус, когда мы проезжаем мимо нее.

Мне не видно, что Джейсон ей отвечает, но она встает, чтобы открыть дверь.

— Будь осторожна, Кэтрин. — Миссис Морхаус провожает меня строгим взглядом.

Когда мы спускаемся по пандусу, я цепляюсь за кресло что есть силы, мои мускулы натягиваются как веревки. Ручки удобные, но я не решаюсь пошевелить даже пальцем — боюсь упустить коляску.

Но вот пандус остался позади, и мы оба вздыхаем с облегчением. Я разворачиваю кресло к стоянке.

— Если почувствуешь опасность, подними руку, чтобы я знала, что нужно остановиться, ладно?

Джейсон кивает. Бегать.

Я разгоняю коляску. Сначала это больше похоже на быструю ходьбу, чем на бег. В асфальте полно трещин — голова и плечи Джейсона трясутся на каждой кочке. Слишком много препятствий: ямки, камни, еще и песок у стены.

Мы останавливаемся около мусорных контейнеров.

— Прости, но здесь очень трясет. Ты уверен?

Бегать. Быстро.

И вот я опять толкаю коляску Джейсона впереди себя. Мы минуем пожарную колонку и огибаем дорожный знак. Краем глаза я слежу за движением машин на стоянке и каждые несколько футов мельком поглядываю на руки Джейсона.

Он их не поднимает, он крепко сжимает свой разговорник. Поэтому после первого разворота я начинаю бежать быстрее. Освобождая нам путь, чайки с криками и бранью взмывают в небо.

Я стараюсь изо всех сил, упираюсь ногами в асфальт, слышу только хлопанье крыльев и собственное дыхание. На нас смотрят люди, но я стараюсь не обращать на них внимания, притворяюсь, что это лишь статуи, мимо которых надо пробежать.

На последнем развороте я замечаю миссис Морхаус. Она стоит у въезда на стоянку, выставив перед собой руку, как регулировщик, который останавливает поток машин.

Мы проносимся мимо почтового ящика, мимо знака «ВЫХОД», мимо миссис Морхаус. Ближе к коляске, быстрее, сильнее, ноги шлепают по асфальту, и вот наконец это чувство — невесомая, почти как полет, быстрота.

— Чувствуешь? — кричу я в затылок Джейсону.

Но если он и отвечает, то только мысленно.

Я добегаю до пандуса и останавливаюсь.

— Ну как тебе?

Обалдеть!

Я упираюсь руками в колени, чтобы отдышаться. А когда выпрямляюсь, вижу, что на нас смотрят не только из окон приемной. На тротуаре замерло целое семейство — глаз не сводят, не выпуская пакеты с покупками из рук.

В окнах некоторых ресторанчиков, что вокруг парковки, я вижу людей, которые перестали есть, чтобы поглазеть на нас. Многие разинули рты.

Джейсон машет им рукой.

Мужчина в окне одного из ресторанов показывает в знак одобрения большой палец, а в приемной все веселятся. Кэрол высоко подняла своего ребенка, чтобы ему тоже было видно.

— Еще разок? — спрашиваю я Джейсона.

Он улыбается. Отлично!

И мы срываемся с места! Мимо окон и мусорных баков, вокруг дорожного знака. Чайки взмывают в небо на каждом развороте.

Сильные и свободные — мы бежим, почти летим.

Иногда люди не отвечают, потому что не слышат. А иногда — потому что не хотят слышать

Хотя у меня устали ноги, я быстро несусь по нашей дорожке, стараясь передать словами все свои чувства, чтобы сделать Джейсону карточки. «Яростно», «тяжело». Кеды шлепают по асфальту. «Живо», «проворно». Я сворачиваю на лужайку. «Мягко», «упруго». Но, обогнув дом, замедляю шаг.

Папа работает в саду, на коленях, спиной ко мне. Глядя на него, я думаю о том, что Кристи видится со своим отцом по выходным, а Мелисса, чтобы увидеть своего, должна была поехать в Калифорнию. Мне хочется подбежать и обнять папу сзади или закрыть ему глаза руками, как когда-то, когда я была еще маленькая. Я бы спросила: «Угадай, кто?», а он бы называл всех, кроме меня, и мы бы оба знали, что он притворяется, потому что он говорил бы совершенно невозможные вещи, например: «Королева Елизавета» или «Крошка Бо Пип».

Прежде чем я успеваю решить, как поступить, он меня замечает.

— Смотри, Кэт, — папа срывает спелый помидор и протягивает его мне. — Правда, красавец? Думаю, мало кто может похвастаться таким ранним урожаем.

Я подхожу к нему и беру помидор:

— Уверена, мы первые.

Папа всегда гордился тем, что наши помидоры вызревают раньше других. Это потому, что он начинает выращивать рассаду на кухонном подоконнике, когда за окном еще лежит снег.

Я внимательно разглядываю помидор и мысленно его зарисовываю. Он такой гладкий. Чтобы передать на бумаге его фактуру, мне понадобились бы насыщенный цвет и очень плотная штриховка. По отдельности любой мой карандаш был бы слишком ярким, но если смешать цвета, можно нарисовать очень похоже.

— Обычно думают, что помидоры красные, — говорю я, — но у них красновато-оранжевые прожилки, а в складках есть даже немного пурпура.

— Пурпур? — Он задумчиво хмурится. — Хочешь сказать, гниль?

Глупо испытывать ревность к помидорам, но иногда у меня такое ощущение, что папа ими интересуется больше, чем мной или Дэвидом.

— Нет, это просто тень.

— А, хорошо.

Папа срывает изогнутый лист и осматривает обратную сторону. Стоя рядом с ним, я вижу, что седых волос у него стало больше, чем темных. Когда же это произошло?

— Что слышно от Мелиссы? — спрашивает он.

— Прислала открытку на прошлой неделе. Ездила с отцом в Диснейленд. — Я перекатываю помидор в руках, и крепкий черенок покалывает мою ладонь. — Может, мы тоже куда-нибудь вместе съездим, только ты и я?

Он вздыхает так, будто я сегодня уже тысячу раз его о чем-то просила:

— Ты же знаешь, что мы себе не можем это позволить.

— Да я не про Диснейленд. Просто съездим куда-нибудь вдвоем.

Папа улыбается, но улыбка выходит натянутая, и глаза не светятся.

— Прости, солнышко. Я всю неделю работал, я так устал от врачей, продавцов, покупателей. Мне хочется просто побыть дома, тихо и спокойно.

Глядя, как он срывает следующий помидор, я произношу ему в затылок:

— А как же я?

— Может, приготовим сегодня спагетти? — Он складывает помидоры в корзину. — Из них получится отличный соус.

Прежде чем я успеваю ответить, раздается мамин крик:

— Сейчас уже три!

Папа смотрит на часы.

— Я почти закончил, — кричит он в ответ. — Скоро приду.

Мама стоит в дверях кухни, скрестив руки на груди:

— Дэвид уже надел ботинки, а мне надо подготовить бумаги, у меня в понедельник важная встреча.

— Я сейчас, — кричит папа.

Мама захлопывает дверь с такой силой, что я вздрагиваю. Мне хочется кричать на папу за то, что помидоры для него важнее мамы, и плакать от того, что Дэвид для него важнее меня.

— Может, съездим в торговый центр?

— Ты же слышала, что сказала мама. Мы с Дэвидом сейчас поедем в видеопрокат. Хочешь с нами?

— Нет, спасибо. Может, мы съездим куда-нибудь потом?