Пока я складывал свитер, я размышлял о том, какой была моя мать. Как она улыбалась и смеялась. Интересно, она тоже любила рифмовать? Тётушки редко о ней говорили, а если и упоминали о ней, то всегда с грустью или, в случае с Хэйдел - со злостью. Я представлял себе, что моя мама была очень похожа на Иду, с такими же черными волосами и веселой улыбкой.
- А чем-нибудь, кроме моих глаз, я похож на мать?- спросил я её.
Ида помотала головой:
- Остальным ты должен походить на отца, держу пари, он был красавчик!
- Я его не знал, он умер ещё до моего рождения на приисках.
- Кто же заботился о тебе все эти годы?
- Бабуля, но теперь и она умерла.
Глаза Иды наполнились слезами:
- О, бедняжка! Больше с тобой не должно случиться ничего печального!
Она крепко прижала меня к себе, так, что у меня искры из глаз посыпались. Мне нравилась Ида, но мне не очень нравились все эти слезы и обнимашки, которые так любят девчонки. Я скучал по Краснушке.
Спустя несколько недель, мои тётушки начали ко мне относиться с меньшей подозрительностью, и мы зажили обычной жизнью. Ида относилась ко мне лучше всех, она готовила мне очень много еды, а я всё ел и ел. Батильда была доброй ,но очень тихой, а Хэйдел держалась от меня на расстоянии. Если я оказывался рядом с ней, её большой глаз открывался ещё шире, а второй прищуривался ещё сильнее. Казалось, она считает меня заразным. А я никак не мог забыть её слов: от румпеля не спрячешься.
Весна плавно перетекла в лето, и тётушки теперь работали не у камина, а у открытых окон, в надежде на прохладу. Открытые окна привлекали фей.
- Ох уж эти феи!- приговаривала Ида, выгоняя зеленоволосую фею с пушистыми крылышками из комнаты. - Мне кажется в этом году их больше!
- Да уж, - подтвердила Хэйдел, глядя на фей, которые сидели на моей рубашке.
- Что их так здесь привлекает?- невинно спросил я.
-Им нравятся яркие цвета, - ответила Батильда. - Цвета - это следующее, что их привлекает после золота, поэтому у нас их больше обычного, но такого нашествия у нас никогда не было!
Три феи кружились возле моей головы. Их было чуть слышно, но я уловил, как одна напевала про золото. Я очень надеялся, что тётушки не заметят.
Теперь выгонять фей из дома стало моей работой. Я поджидал их у окна с тряпкой, замахиваясь ей каждый раз, когда они подлетали. Обычно они смеялись, и это превратилось в своеобразную игру, но иногда мне удавалось ударить их , они кувыркались в воздухе и улетали прочь вверх ногами. Меня это веселило.
В прохладные дни, когда окна были закрыты, я помогал тётушкам. Батильда давала мне держать нитки, чтобы они не запутывались, пока она шила, а иногда я сортировал нити для Хэйдел в соответствии с их оттенками.
Больше всего мне нравилось помогать Иде. Она разрешала мне выбирать цвета или картинки для своих работ.
Мы с Идой сочиняли рифмы, пока работали. Она знала множество слов, и мы играли с ними. Вот мой любимый стишок:
В ВонТам живут три прелестные ведьмочки,
И шьют, и вяжут, и пряжу прядут,
Прекрасный наряд они мне подарили,
Теперь я с ними одет и обут.
Не позволяйте этим ведьмам
Солому превращать в богатство,
Иначе золотишко это
Доставить может неприятности!
Иногда мы с Идой так увлекались, что и не замечали, как говорили стихами:
-На голове твоей сидит фея!
- Должно быть, она смотрит на нити…
- Смахни её поскорее!
- Давай, и не говори: подождите!
- Мои штаны уменьшились!- закричал я тётушкам. Я пританцовывал, штаны были узкие, и в них было неудобно.
Тётушка Ида рассмеялась, прикрывая рот руками.
- Да ничего с твоими штанами не случилось, причина в тебе,- сказала Хэйдел.
- Я ничего не сделал.
- Роберт, посмотри на себя, ты вырос!- сказала Ида, смеясь и качая головой.
Я перестал прыгать и чуть не упал:
- Я что?
- Ты ещё удивляешься, с твоим-то аппетитом! - сказала Хэйдел. - Даже коровы столько не едят!
Я посмотрел на себя, а потом взглянул на Иду. Когда я только к ним пришел, я с трудом доходил ей до груди, а теперь мой нос равнялся с её плечом.
- Но я не могу вырасти,- всё ещё не веря, говорил я.
- Теперь можешь,- рассмеялась Ида. - Кушай кашу, пока не остыла!
Я был очень рад и в то же время смущен: я вырос! Может быть, это произошло, потому что я узнал своё имя? Должно быть, поэтому.
Я был так счастлив, что и думать забыл обо всем остальном: о прядении, о золоте, о румпеле и о том, что пообещала мне Опаль. То, что я вырос, заставило меня поверить, что и всё остальное переменилось. Возможно, я уже не был так околдован?
Тем утром я съел две миски овсянки, набив живот так, что тот чуть не лопался. Я практически ощущал, как расту! На половине третьей миски Ида начала рассказывать сплетни с рынка.
- Королева ждет ребенка,- восторженно сказала она.
Я подавился кашей, закашлялся и выплюнул её.
- Надеюсь, что он не будет таким же уродливым как отец,- проворчала Хэйдел.
- А кто сказал, что это будет мальчик? - спросила Ида.- Возможно, родится маленькая принцесса.
У меня свело живот, я отодвинул миску с кашей. Я уже не слышал разговоров тётушек, на меня нахлынуло странное чувство. Я ощущал, как маленькие ниточки внутри меня разрастались, сплетались вместе, крепко обвивая всё во мне. Это был румпель - моё проклятие.
Это ощущение не покидало меня весь день.
Моей единственной надеждой было то, что если я буду прятаться, то и не узнаю о рождении малыша, тогда не придется его забирать. Тётушки жили далеко от Королевства. Мелкие новости до них не доходили, однако большие всегда, а рождение наследника-это большая новость! Шанса на то, что я не узнаю о рождении ребенка, не было. Нужно было уходить, уходить далеко и жить одному.
Это должен был быть счастливый день. Я вырос.
Но я думал только о том, что сходил с ума
Есть желание, но нет возможности
Я решил не отправляться сразу в дорогу. Пройдет почти год, прежде чем ребенок родится, можно и подождать. Летняя жара спала, листья начали желтеть, а мои тетки уехали торговать. Они обменивали свою пряжу, ткани и гобелены на зерно, картофель, морковь и лук. Ида вернулась с бушелем яблок и горшком меда, что было расточительством, по мнению Хэйдел, но даже она не могла скрыть своего восторга от яблочных пирогов и горячих булочек с медом.
Я облизывал губы при виде всей этой снеди, заготовленной к зиме, думая, что у меня достаточно времени, чтобы перезимовать тут.
Однажды утром, с первыми заморозками, Хейдел попросила меня помочь ей с работой. Она вообще редко говорила со мной, так что это уже показалось мне странным, но ее просьба была еще более странной.
- Самое время передвинуть гнезда фей.
- Гнезда фей? Передвинуть?
- Нужно выдворить фей до того, как они уснут на зиму, когда им будет уже лень возвращаться.
- Почему бы просто не передвинуть их, пока они спят?
- Ты когда-нибудь будил фею от зимней спячки? Несусветная глупость. Мы передвигаем их, когда они устали, но еще не спят.
Я наблюдал, как Хэйдел, прихрамывая, подобрала нечто на первый взгляд похожее на обычное гнилое полено. Когда она поднесла его ближе, я заглянул внутрь и увидел, по меньшей мере, сотню роящихся фей. Они зевали, обнимали друг друга или укутывались листьями, перьями и клочками шерсти. Казалось, они не замечают, что их уносят, или им все равно.
Если бы я знал об этом раньше, то мог бы убрать фей подальше от дома и прииска. Весна на Горе могла стать даже приятным временем года.
- Подержи-ка, - велела Хэйдел, - я соберу остальные, и мы вместе отнесем их на новое место.