говорили людям: «Жизнь еще жива!

Славных предков наших нет под Божьим сводом:

Мы — потомки славы, мы — болгары родом! »

Караджа промолвил, глядя на народ

и куда-то дальше: «Вышел мой черед,

так прощайте, братья, нынче ухожу я,

тягостную муку в сердце уношу я!

Не погиб, не умер на холмах Балкан

я от ран жестоких, от кровавых ран.

Потому-то всех вас вкруг меня собрали,

но не плачьте, нынче слезы скудны стали:

умереть готовьтесь — смерть нам не страшна,

новые настали нынче времена.

Кровь дешевле стала — битва наступила,

и теперь позора нам милей могила!

По борьбе и думам мы одна семья,

что ж — я не последний и не первый я

гибну! Нет — рекою хлынет кровь народа,

кровь болгар отважных. Смерть или свобода!

Злобствуйте, злодеи, — весь наш род воспрянет,

многих вы убили — больше в битву встанет!

Мы народ упрямый, молодой народ,

нас не остановит нынче вражий сброд,

нас не остановят — все на бой со псами:

мы хотим свободы — будущее с нами!

Многие погибнут — пуля им готова,

чтоб потом подняться, чтоб воскреснуть снова!

Будущее вижу: кончатся напасти!

Турки! Ясно вижу гибель вашей власти!

В бой, друзья и братья, — новый день придет...

Пусть я умираю — жив родной народ!

Жив мой край болгарский — жив оплот народа!

Умираю, братцы! Смерть или свобода!»

И, когда врагами был удавлен он,

вдруг тысячегрудый к небу взвился стон,

и звучала долго в далях небосвода

пламенная клятва: «Свобода, свобода!

Смерть или свобода!»

1876

Брацигово пало после славной битвы.

Как всегда, сраженье началось с молитвы,

с песен. Но надежды завершил разгром.

Предан был Батак наш. И легла ничком

Копривштица наша в грозном вихре бури, —

пушка-самоделка не спасла Клисуру.

Увидала рано бледная заря —

вся в крови дымится Средняя гора.

Десять дней сражались панагюрцы гордо,

все же их сломили мстительные орды;

и герой Каблешков, гневом распален,

был веревкой скручен — взял его в полон

темный поселянин. Даже лев Бенковски,

в ком смешались чудно Левски и Раковски,

над рекой геройски голову сложил.

Стыдно мне признаться, кем он предан был...

В той неравной битве враг, силен числом,

смёл восторги наши, гордый наш подъём!

Да, удар был тяжек, паника ужасна,

многое померкло, многое угасло.

И опять сказался здесь инстинкт раба,

омрачилась снова родины судьба!

Тяжесть поражений и измен все новых —

плод извечной жизни в тягостных оковах.

Вот что нам великий нанесло урон!

И эпохи этой в хаосе времен

огненно-кровавый будет след светиться,

мрачной и жестокой, ей в веках не скрыться,

вечно ей пред нами тучею стоять,

на историю нашу будет тень бросать,

чтоб не забывали мы тот год кровавый,

год позора, срама и бескрайной славы.

Волов

Панайот Волов (1850 – 26.05.1876)

Бледные, бежали от враждебных орд.

Обливаясь кровью, Волов, храбр и горд,

вскрикнул: «Все пропало, нам не драться дольше,

рухнуло восстанье, нет надежды больше,

Как же нам бесславной смерти избежать?»

Балканы:

— Ни тропы, ни ложа вам не можем дать.

Город:

— У меня лишь петли.

Хижина:

— А на мне проклятья.

Янтра:

— Так скорей, бедняги, все в мои объятья!

Ополченцы на Шипке

11.08.1877 г. – Орловский 36-й и Брянский 35-й пехотные полки; болгарское ополчение. Командующий – Николай Столетов.

Пусть следов позора мы еще не стерли.

Пусть еще рыданья стынут в вашем горле.

Пусть мрачнее тучи, полночи черней

память униженья, горечь прошлых дней.

Пусть еще мы светом и людьми забыты.

пусть народа имя трауром повито,

пусть в прошедшем нашем, точно злая тень —

скорбный день Батака, Беласицы день.

Пусть иные люди осмеять готовы

боль, что принесли нам старые оковы.

Укорить нас гнусной памятью ярма;

пусть твердят, что вольность к нам пришла сама.

Пусть. Но в нашем прошлом, не таком уж давнем

веет чем-то новым, богатырским, славным,

чем-то необычным, что, вздымая грудь,

в ней сумело пламя гордое раздуть:

потому что в грозном, роковом молчанье,

подпирая небо мощными плечами,

вся в костях холодных, кручами остра,

высится седая, мшистая гора.

Памятник огромный подвигов бессмертных;

есть такое место на Балканах светлых,

быль, что сказкой стала у народа, есть.

В ней бессмертье наше, наша жизнь и честь.

Слово есть, что славу нашу окрылило,

что собой затмило даже Фермопилы.

Это слово — имя славной высоты —

обломает зубы злобной клеветы.

Шипка!

Трое суток юные дружины

держат оборону. Темные долины

вторят грому битвы в непреклонный час.

Враг идет на приступ! Уж в бессчетный раз

лезут злые орды по суровым кручам;

на отвесных скалах, брызги крови жгучей,

от кровавой бури свет в очах померк.

Сулейман безумный поднял руку вверх

и кричит: «На Шипке мерзостная челядь!»

Лезут вновь на приступ, наводнив ущелье,

с именем аллаха турки, — но гора

отвечает грозным рокотом: «Ура!»

Пули, камни, бревна вниз несутся градом.

Храбрые дружины, встав со смертью рядом,

отражают натиск злобного врага:

дорога отвага — жизнь не дорога!

Нет, никто не хочет быть последним в войске.

Каждый, если надо, встретит смерть геройски.

Слышен треск винтовок. Турки вновь ревут,

вновь бегут на приступ — страшен наш редут!

Турки злы, как тигры, а бегут, как овцы.

Вновь волна взметнулась: держатся орловцы

и болгары — им ли страшен смерти взор!

Штурм жесток и грозен, но грозней отпор.

Бьются трое суток — помощь не приходит,

взор нигде надежды светлой не находит,

не летят на помощь братские орлы:

но стоят герои средь кровавой мглы.

Точно горсть спартанцев против Ксеркса полчищ.

Хлынул враг на приступ, — выжидают молча!

И когда последней схватки час настал,

наш герой Столетов, славный генерал:

«Братья-ополченцы! — крикнул с силой новой.

Родине сплетете вы венец лавровый!»

И опять герои всей дружиной гордой

ждут, когда прихлынут вражеские орды.

Бешеные орды. О высокий час!

Волн порыв улегся, присмирел, погас.

Кончились патроны — воля не изменит!

Сломан штык — ну что же, грудь его заменит!

Если нужно, сгинем в битве роковой,

пред лицом вселенной на горе крутой.

Смертью богатырской, и битве побеждая...

«видит нас сегодня вся страна родная:

ей ли наше бегство с высоты узреть?

Отступать не станем — лучше умереть!»

Больше нет оружья! Бойня, гекатомба, —

каждый кол — оружье, каждый камень — бомба.

В каждом сердце яркий пламень запылал,

камни и деревья рухнули в провал!

Кончились и камни — стало биться нечем, —

мы с крутого склона в турок трупы мечем!

И на орды вражьи черным, страшным роем

падают с обрыва мертвые герои.

И трепещут турки: никогда пред ними

не сражались рядом мертвые с живыми;

в воздухе витает одичалый крик.

Алую дорогу пролагает штык.