Но пока на белом Юге преобладала вера в скорое и неизбежное военное «сокрушение большевизма», а «демократизация» периода Временного правительства не вызывала никаких симпатий, о какой-либо иной модели власти предпочитали не говорить. Нужна была оперативная, налаженная «по-военному» работа фронта и тыла и сложившаяся трудами Алексеева и Корнилова система управления, освященная их незыблемым авторитетом «основателей Белого дела», признанная оптимальной.

Поэтому, следуя вышеперечисленным военно-политическим приоритетам, обозначенным Алексеевым, Особое совещание, хотя и напоминало внешне правительство, но создавалось отнюдь не как структура, обладавшая самостоятельностью в области исполнительной власти, а как совещательный орган. В какой-то степени (хотя об этом и не говорилось официально) Особое совещание призвано было «разгрузить» тот военно-политический «багаж», который нес один Михаил Васильевич, и «заменить» его в случае уже очевидной физической невозможности решать «все и вся» в одиночку. Как отмечал глава Отдела пропаганды К.Н. Соколов, «живой пример скромности и трудолюбия генерал Алексеев долго выполнял свою огромную работу единолично, при содействии своего адъютанта». Полномочия Совещания определяло утвержденное 9 сентября 1918 г. «Временное Положение об управлении губерниями и областями, занимаемыми войсками Добровольческой армии» («экспромт», по оценке Соколова). Совещание создавалось «для облегчения работы Главнокомандующего в сфере гражданского управления и для составления необходимых распоряжений и законодательных актов».

Соколов писал, что «Председателем Особого совещания Положение поименно назначало Верховным Руководителем Добровольческой армии генерала Алексеева, а его заместителями в порядке постепенности: командующего Армией генерала Деникина, Помощника Верховного Руководителя генерала Драгомирова и Помощника Командующего Армией генерала Лукомского».

Считалось, что «авторство» в создании Совещания принадлежало Шульгину, составившему общий план его работы. Предполагались: рассмотрение «законопроектов по всем отраслям государственного устройства», «разработка всех вопросов, связанных с восстановлением органов государственного управления и самоуправления в местностях, на которые распространяется власть и влияние Добровольческой армии», а также «установление тесной связи со всеми выдающимися деятелями но всем отраслям государственного управления». Основное направление внешнеполитического курса Особого совещания определялось завершавшейся войной в Европе и включало «организацию сношений с представителями Держав Согласия, бывших в союзе с нами, и выработку планов совместных действий в борьбе против коалиций Центральных Держав. Первоначально Особое совещание включало в себя отделы финансов, торговли и промышленности, иностранных дел, путей сообщения и юстиции.

Образцом для Совещания 1918 года стали действовавшие в 1915—1917 гг. Особые совещания для обсуждения и объединения мероприятий но обороне, специальные Совещания по продовольствию, по топливу, по перевозкам и др. Подчиненные не-посредственно Императору, это были координирующие органы, призванные объединить деятельность отдельных министерств и взаимодействовать с представителями торгово-промышленной, финансовой и политической элит (в работе Совещаний принимали участие представители Государственного совета и Государственной думы, в том числе и сам Шульгин). Схожий статус предусматривался и для белого Юга (структура, сочетавшая управленческие и консультативные функции). Любое ведомственное решение требовало или согласования с председателем, или обсуждения на одном из заседаний Совещания.

Получил новый статус и Политический отдел при генерале Алексееве. Теперь, ставший Военно-политическим, отдел занимался сбором информации из различных регионов Юга России, из Белоруссии, Бессарабии, Закавказья, Закаспийской области, из Сибири (эти регионы считались на белом Юге «составными частями России» и, естественно, не входили в сферу делопроизводства по Управлению иностранных дел). Отдел стал центром по сбору политической информации, а не простым техническим аппаратом при Совещании. Составлявшиеся регулярно сводки Политотдела позволяли координировать работу антисоветского подполья, расширять контакты с различными антибольшевистскими центрами. Позднее, уже после смерти Алексеева, приказом Деникина от 8 октября 1918 г. Политотдел был преобразован в Политическую канцелярию Особого совещания.

Установив порядок работы Особого совещания, Алексеев не успел приступить к непосредственному руководству новой структурой. Работу Совещания вел, как отмечалось выше, генерал Драгомиров, а с 8 октября 1918 г. он вступил в должность его председателя формально. Заседания Совещания первоначально проходили в его квартире в Екатеринодаре, окончательное же оформление управлений Совещания приходится на начало 1919 г., и в будущей истории южнорусского Белого движения оно занимало все более и более значимое положение. Трубецкой отмечал в своих воспоминаниях, что, будучи в Екатеринодаре в конце августа, он встречался с Алексеевым, который «произвел тяжелое впечатление своим болезненным видом». «Надолго его не хватит, — писал князь, — и, конечно, фактически он не в состоянии быть диктатором. Его помощником и безотлучно на всех приемах присутствует A.M. Драгомиров, свежий, крепкий человек. По убеждениям — монархист, шульгинского толка. С этой точки зрения, хорошо, что ему придется подпирать Алексеева, с которым он в самых лучших отношениях, а впоследствии, быть может, заменит его…»^{144}

В1917 г., в смутные ноябрьские дни большевистского переворота и зарождения Алексеевской организации, миновал 60-летний юбилей Михаила Васильевича. Начинался седьмой десяток жизни, который вряд ли можно было считать старческим возрастом. Но, очевидно, не простыми временными рамками следовало оценивать физическое и душевное состояние этого человека. Называя формирование Добровольческой армии «последним делом» своей жизни, Алексеев, конечно, осознавал краткость отпущенного ему свыше времени, незначительность оставшихся у него сил и возможностей. И от этого каждый прожитый день, каждая проведенная боевая операция, политическая, финансовая удача или неудача воспринимались особенно остро. Алексеев, видимо, торопился успеть, сделать все от него зависящее, чтобы укрепить, усилить основание возрождающейся армии и государства. И можно, наверное, отметить определенную противоречивость многих его поступков и решений. Со стороны могло даже показаться, что отличительные черты его характера — слабоволие, непоследовательность, стремление уступить, малодушие, ограниченность мысли и чувства. Да, в его биографии можно было бы найти немало проявлений подобного несоответствия желаемого и действительного.

Например, еще до начала Второй Отечественной войны он выступал за четкое разделение функций и полномочий в штабной работе, но при этом его собственный «стиль» отличался именно стремлением все «взять на себя», выполнять самому любые штабные дела. Во время войны он выступал за укрепление военной власти, предлагал проекты едва ли не военной диктатуры, и в то же время признавал необходимость сотрудничества с «общественными кругами», для которых введение диктаторского правления представлялось совершенно недопустимым. В своих стратегических планах он отмечал важность Юго-Западного направления, не исключал возможности развития наступательных операций на Балканах, но — в угоду союзникам — соглашался с нанесением ударов по всей линии фронта. Весьма скептически оценивал он масштабы и перспективы союзнической помощи России и тут же признавал, что без тесного взаимодействия со странами Антанты невозможна победа в войне. В начавшейся Гражданской войне выступал за восстановление монархии в России, но затем считал гораздо более своевременным лозунг «непредрешения» политического строя. Всячески подчеркивал он важность наступления Добрармии на Волгу и соединения с Чехословацким корпусом, и в это же самое время отмечал неизбежность нового «похода на Кубань». Стремясь к признанию Добровольческой армии в качестве «государственного фактора» возрождения России, допускал возможность ее включения в состав вооруженных сил Юго-Восточного союза.