«Приходная часть» не отличалась разнообразием. 17 марта 1918 г., во время «Ледяного похода», была реквизирована почтовая касса в станице Новодмитриевской. Армейская казна пополнилась 301 рублем 88 копейками. 1 марта 1918 г. в Березанском судносберегательном товариществе было конфисковано 2442 рубля, 74 копейки наличных денег, а 3 марта 1918 г. в кассе Выселковского станичного правления — 12 059 рублей 60 копеек. Гораздо большими были пожертвования от частных лиц и от официальных структур. Например, 11 февраля 1918 г.
1 миллион 500 тысяч рублей получил Богданов «от Войска Донского», а 22 февраля 1918 г. — 3 миллиона рублей «от Донского правительства». По 100 тысяч рублей было получено из Москвы «через Лебеденко» и «через Парамонова». 150 448 рублей привез из Москвы один из будущих руководителей Особого совещания М.М. Федоров. 800 рублей собрали прихожане церкви Успения Пресвятой Богородицы в Ростове. 25 тысяч рублей передали 2 января 1918 г. представители французской военной миссии.
Со всей тщательностью Алексеев записывал все, даже самые малые выплаты. До последней копейки, как профессиональный прилежный бухгалтер, он учитывал все приходно-расходные операции. Записная книжка генерала зафиксировала 15 812 302 рубля и 71 копейку (с 10 февраля по 23 августа 1918 г.). «Легко понять, — вспоминал Л. Суворин, — каким сплошным страданием была работа М.В. Алексеева над созданием для России армии, ежеминутно могущей потерять дыхание под самыми его руками из-за недостатка денег, и денег ничтожных для огромной страны».
И пока небогатая «казна» Добровольческой армии находилась у генерала, можно было быть спокойным за надежность состояния белой «кассы». «Вся наша казна, — вспоминал Богданов, — около 11 миллионов (на время “Ледяного” похода. — В.Ц.) была у генерала Алексеева. Я брал деньги в меру необходимости под отчет. Вот эти-то выдачи и значатся в опубликованной в пятом номере “Архива русской революции” записной книжке генерала Алексеева. Я раскладывал деньги, согласно данной мне генералом Алексеевым инструкции, оплачивая ежемесячно жалование войсковым частям… но ведомостям, и выдавал интендантству деньги для оплаты продуктов и фуража. Ежемесячный отчет с оправдательными документами передавался генералу Алексееву».
Надо сказать, что в финансовых делах генерал проявлял не только великолепную тщательность и четкость, но и поразительную для времени Русской Смуты щепетильность и порядочность. Михаил Васильевич отнюдь не стремился воспользоваться военным положением и действовать с деньгами, как говорится, «но законам военного времени». Даже после падения власти Временного правительства он стремился действовать с максимально возможной легальностью. Богданов отмечал в своих воспоминаниях, что «ресурсы армии были очень незначительны. Обещания из Москвы от торгово-промышленных кругов поддержать наше дело реализовывались плохо. Во время моего заведывания финансовым отделом (с 23 января по 18 июня 1918 г. — В.Ц.) поступило что-то около 300 тысяч, а с ранее поступившими общая сумма не достигала и одного миллиона. Некоторую сумму, также около 300 тысяч, добыл председатель Союза земельных собственников Николай Николаевич Львов, с учетом векселей членов Союза в ростовских банках. Гораздо больше дала подписка в самом Ростове, которую организовал В.Ф. Зеелер. Подписано и обещано было около десяти миллионов; правда, по причине ухода из Ростова, Добровольческой армией было получено не больше трех миллионов.
Добровольческая армия стремилась сохранить легальный способ пользования государственными средствами, поэтому даже не поднимался вопрос о взятии наличных государственных средств из отделения Государственного банка или казначейства. Исходя из непризнания октябрьского большевистского переворота, а тем самым — признания органов власти Временного правительства, Добровольческая армия могла расходовать государственные средства лишь по распоряжению агентов Временного правительства, причем в размерах, в которых они могли быть отпущены. Легальным титулом при этом служило распоряжение одного из товарищей министра Временного правительства — выдать тридцать миллионов из государственных средств Донской области на вооруженную борьбу с большевиками. Половина этой суммы должна была быть получена Донским правительством, половина — Добровольческой армией. Все выдачи производились по приказу Донского атамана распоряжением Управляющего Казенной палатой… как официального представителя Временного правительства…»
Современный авторитетный исследователь Белого движения С.В. Карпенко правомерно замечал: «Очевидно, что за годы возглавления Ставки, когда он распоряжался огромными людскими, материальными и финансовыми ресурсами, Алексеев приучился соизмерять потребности воюющей армии с экономическими возможностями тыла. И теперь он прекрасно сознавал, насколько важно сохранять баланс между снабжением армии и обеспечением приемлемого жизненного уровня населения в тылу, насколько опасно разорять тыл ради фронта — это неминуемо приведет к экономической катастрофе, росту большевизма, социальному взрыву и, в конечном итоге, бумерангом ударит но армии — попросту развалит ее. Похоже, он был одним из немногих высших офицеров (и это выгодно отличало его от других основателей Добровольческой армии), кто извлек какие-то уроки из российского экономического кризиса 1915—1917 гг.
И тем более замечательным, особенно с учетом итогов “похода на Москву” его преемников, представляется следующее: на фоне всеобщей уверенности, что большевики продержатся у власти “две подели”, Алексеев в конце 1917 г. хорошо понимал важность “экономического освобождения” России от большевизма, экономической победы над ним, которая должна если не предшествовать, то, во всяком случае, сопутствовать победе военной»{118}.
К сожалению, далеко не все ответственные в то время политики и. военные признавали правоту генерала, В частной переписке с Алексеевым откровенно прогерманские суждения выражал Милюков, выезжавший в мае 1918 г. из Ростова в Новочеркасск для встречи с Красновым, и затем в Киев. Член Совета общественных деятелей и Донского гражданского совета, он в течение мая — июня написал несколько писем Алексееву. Ответы генерала на них представляют собой весьма показательную характеристику основных направлений формирующегося политического курса Белого движения.
Год спустя после отставки с поста Главковерха и вступления в Совет общественных деятелей отношение Алексеева к политике и к политикам стало меняться. Он все более и более убеждался, что пренебрежение политическим характером Гражданской войны недопустимо и контакты с авторитетными политиками не менее важны, чем снабжение армии боеприпасами и продовольствием. Близки к командованию Добрармии были представители кадетской партии. Лисовой отмечал, что «одной из наиболее ярких фигур на фоне съехавшихся общественных и политических деятелей был, несомненно, Милюков. К словам лидера кадетов генерал М.В. Алексеев прислушивался с особенным вниманием и, безусловно, разделял многие из его взглядов (но далеко не все, как будет показано далее. — В.Ц.) — вообще это были два видных государственных деятеля, умевших с полуслова понимать друг друга. Первый — знаменитый профессор и первоклассная политическая величина, человек глубокой эрудиции, искусившийся на протяжении всей своей жизни во всех тонкостях политических вопросов.
Второй — тоже профессор, не столь знаменитый, но довольно известный в военных кругах, начавший политическую деятельность почти на закате дней своих, но благодаря какому-то особенному чутью сразу же выдвинувшийся в первые ряды профессионалов-политиков. Государственная прозорливость, которой он был богато наделен от природы, позволяла ему глубоко заглядывать вдаль, делать заранее известные выводы, приходить к известным убеждениям и уже ни на йоту не изменять им». Несомненно, в отношении Алексеева к Милюкову не было той неприязни, которую подчас испытывал генерал к Гучкову, Родзянко и тем более к Керенскому. Однако считать Алексеева последовательным сторонником кадетской программы — неверно.