Земля уходила быстро и плавно. Дома, деревья, мосты становились крохотными, игрушечными. Новые и новые дали открывались взору. Казалось, небо отступало, приподымая голубую завесу. Глядя на эту неохватную глазом ширь, на безбрежный голубой океан, куда уносил его воздушный шар, Петр Николаевич испытывал чувство какой-то бурной, неудержимой радости. Сердцу становилось легко и свободно. Забывались горести. А их снова было немало.

Начальник Главного инженерного управления инженер-генерал Александров, холеный, пахнущий тонкими духами, с женственным личиком и близоруким прищуром зеленоватых глаз, сказал ему:

— Проект вашего аэроплана, мой друг, находится сейчас у полковника Найденова, которому поручено сообщить вам результат.

— А вы, ваше высокопревосходительство, не знакомились с проектом? — спросил Петр Николаевич, почувствовав вдруг робость и перед пышной роскошью кабинета и перед этими непроницаемыми глазами.

— Знакомился, мой друг, и мнение мое вам скажут официально. Так вот-с.

Петр Николаевич вспотел. «Фу, черт, до чего скользкий, увертливый человек!.. И глазки прикрывает, и улыбочкой ослепляет. Это, брат, не Кованько!..»

Через несколько недель полковник Найденов принял Петра Николаевича и, щурясь не то от солнца, не то оттого, что перенял привычку у своего начальника, объявил беспокойному поручику об отклонении проекта.

— Когда б вы были летчиком, — добавил Найденов с мстительной колкостью, — вы сами расстались бы без сожаления со странной идеей вашего проекта.

— И летчиком буду и с идеей своей не расстанусь! — бросил поручик запальчиво. У него покраснели уши, похожие сейчас на два петушиных гребня.

— Можете итти, поручик, — холодно сказал Найденов, но в глазах его блеснуло торжество победителя.

Петр Николаевич, сдерживаясь, чтобы не повторить скандала, возникшего при первой встрече с Найденовым, быстро вышел.

— Поручик! — услышал он чей-то глухой голос и обернулся. Худощавый пожилой офицер с участливым выражением спокойных серых глаз протягивал ему руку.

— Подполковник Ульянин. Начальник авиационного отдела.

Петр Николаевич поглядел на него еще не остывшими от гнева глазами и не торопился отвечать, словно ожидая нового подвоха.

— Ишь, как вас раскалили! — засмеялся Ульянин и, взяв Нестерова за локоть, повел его по длинному коридору. — Я знакомился с вашим проектом и приложенной к нему объяснительной запиской. Признаюсь, к проекту остался равнодушен или, быть может, мало что понял в нем. Но тронула меня объяснительная записка. Настойчивая, сильная воля, смелость, бескорыстие — вот что прочел я в ней!.. И обрывок разговора вашего с полковником Найденовым слышал. Не согласен я с Найденовым! Мне кажется, он отнесся к вам с предубеждением…

Петр Николаевич вслушивался в мягкий голос Ульянина, то и дело повертывал голову, глядя на подполковника с удивлением и неожиданной надеждой.

— Помогите мне, господин подполковник! — проговорил Петр Николаевич с доверием и теплотой в голосе. — Я вижу, вы добрый человек. А в сей земной юдоли добрые люди попадаются не часто. Все больше найденовы, господин подполковник!

Ульянин снова тихо рассмеялся.

— Хорошо, постараюсь помочь…

Через несколько дней Петр Николаевич пришел к Ульянину. Подполковник был мрачен.

— Я написал представление о переводе вас в школу летчиков, но полковник Найденов… вмешался…

— Опять Найденов! — не сдержался Петр Николаевич.

— Да… И представление оставили… без удовлетворения.

Петр Николаевич при воспоминании о Найденове сжимает кулаки…

Гондолу стало сильно раскачивать. Петр Николаевич выбросил несколько совков балласта, чтобы миновать зону «болтанки». Он наносил на карту населенные пункты, над которыми пролетал воздушный шар.

Гатчино…

Вдруг шар с большой силой подбросило вверх. Петра Николаевича откинуло в другой конец корзины и прижало к мешкам с балластом.

Сильный восходящий поток неудержимо нес шар в холодную глубину неба. Петр Николаевич вскочил на ноги, дернул за веревку предохранительного клапана. Газ вырывался где-то наверху с сердитым шипеньем, но воздушный шар даже не уменьшил стремительности подъема.

Петр Николаевич отпустил веревку: дальше выпускать газ было опасно.

«Унесет тебя, Петр, к марсианам. Может, там к твоему проекту отнесутся сочувственно и ты вернешься на землю победителем», — мысленно подшутил он сам над собою. Но тут же одернул себя: вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову шутить в такую минуту, когда его несет черт знает куда.

Петру Николаевичу стало холодно. Он глянул вниз: земля была закрыта белыми, как снег, облаками…

Примечал Петр Николаевич: и удачи и беды любят приходить толпою. Бывало, как зарядят невзгоды, как посыпятся удары на твою голову, — только успевай увертываться да духом не падай, жди, когда выдохнется косматая беда.

А уж выглянет краешек надежды, блеснет лучик успеха — так и знай: как солнечный восход, рождается твое счастье и много-много добрых вестей окрылят твою душу.

Как ни усердствовал полковник Найденов в отклонении и даже осмеянии изобретения Нестерова, все-таки Воздухоплавательный комитет вызвал Петра Николаевича для защиты своего проекта.

Среди экспертов сидели Яцук и подполковник Ульянин. Петр Николаевич с благодарностью пожал им руки: без их энергичного содействия не пробиться бы ему сюда, к самим богам авиационной науки. Эксперты слушали его с интересом. В молодом, двадцатичетырехлетнем поручике чувствовался недюжинный талант исследователя. Он свободно владел законами механики.

— Помянешь мое слово, как только он дойдет до обоснования боковой устойчивости, настроение комитета изменится в худшую сторону, — шепотом сказал Яцук подполковнику Ульянину.

Тот утвердительно кивнул и вздохнул:

— Да, крены, крены…

Так и случилось. Против изложенной Нестеровым теории управления своим аэропланом никто не возразил, она была ясна.

Но освещая боковую устойчивость, Нестеров большое значение придавал кренам. Лица экспертов стали скучными. Некоторые глядели уже теперь на поручика с нескрываемым неодобрением.

После короткого обсуждения председательствующий инженер-генерал Александров объявил Нестерову решение:

— Денег мы вам не дадим, поручик. В проекте вашем еще много… э-э… сырого, а некоторые положения его неверны. Подробно ознакомитесь с нашим заключением завтра, когда оно будет отпечатано. Одновременно… учитывая ваши склонности, мы ходатайствуем о назначении вас в авиационный отдел Воздухоплавательной школы.

Петр Николаевич, вначале приунывший и уже готовый ринуться в сражение за свое несчастливое детище, теперь весь залучился от радости.

— Спасибо! — произнес он, звякнув шпорами.

— И вот еще что, — добавил инженер-генерал, сощурив глаза. — Горячий вы. Это от молодости, вероятно. А конструктору надобен ум холодный.

Поднялся начальник школы Императорского аэроклуба.

— Вы хотите что-то сказать? — спросил инженер-генерал.

— Да! — ответил Яцук. — Я хочу сказать, что у иных конструкторов и ум холодный и сердце холодное. У поручика Нестерова то преимущество, что у него горячее сердце. Я бы сказал — мятежное сердце. И это хорошо!.. Я отношусь к противникам проекта его аэроплана вследствие того, что проект зиждется на ошибочной и опасной теории кренов. Но я вижу, однако, что поручик Нестеров способен сделать немалый вклад в русскую авиацию, и я твердо верю в этот вклад!

Он сел, шумно отдуваясь и смахивая платком пот с покрасневшего лица…

Не успел Петр Николаевич нарадоваться поступлению в авиационный отдел Воздухоплавательной школы, как из Нижнего Новгорода пришло письмо, написанное рукою Наденьки.

«Петрусь, здравствуй!

Спешу уведомить тебя, что с минувшего воскресенья ты стал отцом двух детей. Я родила тебе Илью Муромца — сына!..

Сероглазенький, беленький, с твоими прямыми бровями и твоим упрямым лбом. Ручонки крохотные, а уже цепкие; вчера схватил мой палец, так едва освободила. Маргарита Викторовна смеется: „В отца пошел. Цепкий!“